У меня шалят нервы перед премьерой. Уильям говорит: «Да будет вам, миледи! Дерните стаканчик чего-нибудь перед началом – все как рукой снимет». Я посмеялась над ним. И вот теперь, за два часа до дебюта, графин с шерри кажется мне все более и более привлекательным. Но нет – я должна идти навстречу судьбе не одурманенная выпивкой и встретить ее, как подобает мужчине. То есть я хотела сказать, как подобает последней дуре.
12 августа
И вот я пью мой шерри. Мне есть что отметить. Это был успех! «Воодушевляющий», если верить Кристи; мэр Вэнстоун, человек трезвомыслящий, назвал его просто «громким». А я говорю – огромный, оглушительный, ошеломляющий, триумфальный! И мысли такой ни у кого не возникло, чтобы забросать меня фруктами; они были немы как рыбы, все двадцать три человека (неслыханное множество, уверяет Кристи). Сперва я не могла понять, чем вызвана эта тишина – страхом передо мной или всеобщим отупением. Но вскоре они заулыбались при появлении Пегготи, потом послышался смех, а когда на сцену вышел мистер Мэрдстон, все беспокойно зашевелились и заворчали про себя. Мне, со своей стороны, удалось избежать приступов кашля, невольных завываний и потери голоса – всех тех нервозных проявлений, которых я опасалась. Два часа пролетели незаметно, и лишь когда обнаружилось, что я закончила пятую главу «Меня отсылают из родного дома», мне позволили остановиться. Потом им захотелось поболтать о том о сем, и вся моя работа свелась к тому, чтобы они говорили, не перебивая друг друга.
Возможно, сегодня они пришли сюда ради возможности битых два часа поглазеть на леди д’Обрэ, но в следующую пятницу они придут, привлеченные великим даром мистера Диккенса. Я так благодарна Кристи, что он заставил меня взяться за это! Моя публика в основном взрослые мужчины и женщины, их манеры, как и язык, грубы, они необразованны, но хотят учиться. Трудно представить себе Онорию Вэнстоун сидящей среди них в этой комнате. (Надо сказать это Кристи, хотя он и будет недоволен моей язвительностью. Но все равно скажу, чтобы его поддразнить). Здесь есть один шахтер по имени Трэнтер Фокс – я видела его однажды, когда он помогал Кристи после его падения с лошади. Это смешной маленький человечек с сильным корнуэльским акцентом, я его с трудом понимаю. Кристи он называет «ваше преосвященство», а ко мне вчера обратился «ваше высочество». Я почти уверена, что он знает правильные формы обращения и говорит так нарочно. Но в глазах его светится неподдельный юмор: когда чтение закончилось, он сделал мне исключительный комплимент, пригласив присоединиться к нему и его друзьям, чтобы пропустить стаканчик в пивной «У святого Георгия», я рассмеялась вместе с остальными. Наверное, я недостойна своего высокого положения; из мисс Вэнстоун получилась бы гораздо более удачная виконтесса, чем я. Здесь уж ничего не поделаешь. Трэнтер Фокс веселит меня от души, и я не собираюсь делать вид, будто это не так.
Ну вот. Мое первое пенсовое чтение оказалось победой, пусть и не слишком заметной на фоне величественной картины мироздания. И вот я праздную ее в своей комнате в час ночи и в полном одиночестве. Сама не знаю почему, но я чувствую себя счастливой.
19 августа
Второе чтение прошло столь же успешно, как я первое. Потом я выпила чашку чая с Кристи в его кабинете, что выглядело, по-моему, весьма непристойно, поскольку миссис Ладд, его экономка, отправилась спать, оставив нас одних. Но если вы не можете выпить чаю наедине с викарием, то с кем же, спрашивается, вы можете выпить его наедине? Никакие приличия нарушены не были. Он проводил меня до дому, и в 11 часов мы уже были в постели. Каждый в своей. Порознь.
И зачем я это сказала?
28 августа
Наконец-то от Джеффри пришло письмо. Он пишет, что с ним все в порядке, и, наверное, я должна ему верить. Во французских войсках объявилась холера, отчего их силы под Варной заметно уменьшились, и они отступают к морю. Несмотря на это, подготовка к осаде Севастополя идет полным ходом, и он думает, что в течение месяца все будет кончено. Его командир – лорд Реглан; французами командует Сент-Арно. «Как всегда, – пишет Джеффри, – страна, из-за которой мы здесь, не желает ничего делать. Эти привередливые турки могли бы все закончить еще в Силистре, если бы держались как солдаты». В этих рассуждениях я вижу, как минимум, два изъяна. Во-первых, мы объявили войну России, исходя из наших собственных, а не турецких интересов, так что вопрос о том, что мы пришли на помощь Турции, весьма спорен. Во-вторых, Джеффри должен только радоваться, что все не закончилось под Силистрой, потому что, если бы оно кончилось, он лишился бы шанса – последнего, как он утверждает, – поиграть в настоящую войну.
А в том, что там идет настоящая война, сомневаться не приходится. Это не стычки с туземцами, в которых ему доводилось участвовать прежде. Молиться за него я не могу (оставляю это на долю преподобного Моррелла), поэтому я на него надеюсь. Надеюсь, что он останется цел и что успокоится хоть немного, получив свое любимое развлечение.
2 сентября
Вчера опять было чтение. Затем чай с Кристи, уже ставший нашим обычаем. Не знаю, что думает Кристи, но для меня эти вечера вдвоем стали необходимы. Кто бы мог подумать, что преподобный Кристиан Моррелл окажется тем единственным человеком, с которым я могу быть самою собой. Невероятно.
10 сентября
Вчера мы отмечали окончание уборки урожая. Я раньше думала, что обед овечьих стригалей, который устраивают в мае – самый веселый день года. Какая наивность! Сперва мы собрались за чаем у Уйди. Потом Кристи произнес очень милую проповедь, в которой благодарил Бога за плоды урожая. А после этого не было уже ни одной серьезной минуты. Хотя обошлось без дебоша (я, по крайней мере, ничего подобного не видела), трезвых, практически, не осталось. Главное событие Праздника сбора урожая – классический, традиционный ритуал смены ролей. Помещик в этот день не только оплачивает всю выпивку и закуску, которую уничтожают гости, но он обязуется прислуживать за столом и всячески заботиться об удобствах и удовольствиях своих гостей, которые остальные триста шестьдесят четыре дня в году являются простыми тружениками. Несомненно, только одно не дает этому празднику превратиться в беспорядочную оргию: сознание того, что назавтра жизнь вернется в нормальное русло и что лучше не делать того, о чем потом пожалеешь.
Я вроде бы неплохо справилась со своими обязанностями. Никто не мог бы упрекнуть меня в недостатке задора или в скупости там, где дело касалось мяса и выпивки. У нас сейчас «бабье лето», то есть осень стоит необычайно теплая, так что все мероприятие проходило на свежем воздухе, за длинными столами, составленными квадратом во дворе. Благодаря полной луне, факелам и фонарям было светло как днем и гораздо более празднично. Звучали песни, и были танцы под скрипки и тамбурин. Не обошлось, конечно, без пьяных игрищ и скабрезных историй, которые, правда, смолкали при моем приближении. За меня все время поднимали тосты и пили – за мое великодушие, мою красоту, доброту, ум – за все, кроме ревматизма моей бабушки. Несмотря на мои уговоры, Кристи не присоединился к сборищу и просто выпил со мной пунша перед воротами, после чего откланялся (хотя мне показалось, что он не очень спешит домой, так что не понятно, почему он не остался на праздник). Поэтому в одиннадцать часов я тоже отправилась к себе, тем более что мое дальнейшее присутствие просто помешало бы гостям свободно и раскованно выражать свое веселье. При этом я предупредила Холиока, что в полночь всяческие возлияния следует прекратить. Наверное, это подействовало, потому что вскорости все засобирались домой, и к часу ночи во дворе не осталось ничего, кроме залежей мусора.
Сегодня я чувствую себя усталой и разбитой, но в душе моей мир. Я спокойна. Праздник урожая – прекрасная традиция. Это вознаграждение после тяжелой работы, возможность забыть о сословном неравенстве (пусть хоть на один день), поблагодарить за обильные плоды, добытые упорным трудом; это граница, где кончается один сезон и начинается следующий. Если бы у нас была душа, Праздник урожая был бы праздником и для нее.
