Кристи наклонился над ней и наградил ее долгим нежным поцелуем. Чтобы его удержать, она готова была отдаться ему прямо сейчас, прямо здесь, но он выпрямился – он ведь всегда был сильнее – и промолвил со всею серьезностью:
– Энни, я должен рассказать тебе, что случилось со мной, когда я был в шахте. Я усвоил урок о самом себе. Сделал открытие.
– Какое, Кристи?
– Не знаю, понравится это тебе или нет, но так все вышло, что я оказался священником, несмотря ни на что. Тут уже ничего не поделаешь. Я… Я сам посвятил себя в сан. – Он произнес это с застенчивой робостью, словно опасаясь, что она начнет высмеивать его. – Через всю свою слабость и бессилие я нашел обратный путь. Да, я потерял свою веру, но я снова ее обрел, и сейчас все мне кажется ясным. Я знаю, что значит получить благословение и благословлять других. Ты понимаешь, о чем я? Я могу служить Богу свободно, потому что мне была дарована благодать в сердцевине всего сущего. Я больше не боюсь. Я почувствовал, что такое любовь Господня, я ощутил ее в своем сердце. Но… я неправильно все говорю, это слишком…
– Я понимаю! – воскликнула она, беря его руки в свои и прижимая их к сердцу. – О, слава Богу, Кристи, слава Богу. Мне было мучительно думать, что я отняла у тебя смысл и труд твоей жизни, что я разрушила ее. Это было непереносимо! О, слава Богу. – Она вытерла свои слезы костяшками его пальцев. Он снова начал ее целовать, но теперь отстранилась она.
– Я тоже должна тебе что-то сказать.
– Что?
Набрав полную грудь воздуха, она произнесла;
– Я молилась за тебя. Сегодня. Я преклонила колени вместе с другими и молилась с ними вместе. О твоем спасении. Я не просто делала вид, будто шепчу какие-то слова и кланяюсь, я не притворялась. Я молилась Богу. Твоему Богу. Может быть… моему Богу. Я верила.
Кристи улыбнулся:
– Правда?
Ее признание, казалось, не произвело на него особого впечатления. Она даже подумала, уж не смеется ли он над ней.
– Да, я верила. И – я верю сейчас. Не так, как ты, но прежде я никогда такого не испытывала. И это только начало, как ты думаешь? Немедленно прекрати ухмыляться! Я серьезно! Мне кажется, я обрела веру!
Он глядел на нее еще с минуту, потом начал смеяться. Он повалился на спину и хохотал, пока слезы не полились у него из глаз. Энни почувствовала себя ошарашенной, потом оскорбленной, потом ей тоже стало смешно. Когда он, наконец отсмеявшись, замолчал, она легла рядом с ним, подложив руку под голову.
– Мне будет нужен духовный наставник. На постоянной основе, иначе я рискую вновь скатиться в неверие. – Она провела пальцами по его губам, повторяя линию улыбки. – Правда, мне повезло, что я выхожу замуж за священника?
– М-м-м. Каждодневное испытание для меня. Гарантия смирения на всю жизнь. – Он взял ее руку и поцеловал с такой нежностью, что у нее защемило сердце. – Я люблю тебя, Энни. И буду лелеять тебя до конца наших дней.
Сквозь слезы счастья она состроила возмущенную гримаску:
– Я думаю, этого мало. Священник, за которого я выйду замуж, должен лелеять меня целую вечность.
23
«Коза ла Чима
Равенна. Италия
22 апреля 1856
Уважаемый лорд д’Обрэ, надеюсь, Вы уже обосновались в Линтон-холле. Если так, то Вы, видимо, уже спрашиваете себя что, в сущности, преподнесла Вам судьба под видом этого наследства: счастливый дар, которого вы вправе были ожидать, или – напротив – коварный удар. Если это Вас хоть сколько-нибудь утешит, то знайте: через все эти сомнения и опасения я тоже прошла, когда мы с Джеффри впервые попали в Линтон-холл. Одно могу сказать: это место имеет способность нравиться все больше и больше по мере того, как лучше его узнаешь. Сырость и сквозняки понравиться никому не могут, но к ним привыкаешь и постепенно начинаешь любить утонченные наслаждения, доставляемые жизнью в деревенском доме. Я могла бы перечислить их Вам, но половина всего удовольствия заключается в том, чтобы открывать их для себя самостоятельно.
Вы пишете о неожиданном и внезапном уходе на покой Вашей домоправительницы миссис Фрут как о каком-то несчастье. Мой дорогой сэр… как бы мне выразиться поделикатней? Скажу лишь, что, даже если Вы не сможете найти подходящей замены, даже если вы вообще останетесь без экономки, Ваше домашнее хозяйство уже сейчас совершило семимильный шаг вперед по пути к порядку и чистоте. Отъезд этой милой старой леди отнюдь не трагедия, но дар Божий, о котором я в свое время тщетно молила, поскольку у меня не хватало бессердечной отваги самой сделать решительный шаг, отправив ее на пенсию».
Энни отложила перо и задумалась, уж не слишком ли легкомысленный тон она взяла в общении с новым виконтом. Они никогда не встречались, но за последний год она получила от него несколько писем, выдержанных в самой непринужденной манере. В них чувствовалась пресыщенность светской жизнью, и это интриговало ее. Церковный староста Найнуэйс счел своим моральным долгом сообщить Кристи в особом письме о том, что новый виконт «во всякое время дня и ночи» принимает в Линтон-холле «молодых леди сомнительного поведения, не сопровождаемых дамами постарше». Энни приняла бы такое известие с изрядной долей недоверия, учитывая источник, из которого оно было получено, но вскоре после этого пришло подтверждение из куда более надежных рук: не более и не менее как от самой миссис Ладд, охарактеризовавшей нового лорда д’Обрэ как самого отпетого повесу.
Ладно, ну и что с того? Пускай он перетаскает в свою постель хоть все женское население Лондона, а потом примется за Манчестер – Энни решила, что ее это не касается: главное, чтобы он справедливо и честно вел дела со своими арендаторами. В его пользу говорило хотя бы то, что он согласился принять недавно освободившуюся должность мирового судьи и на следующей квартальной сессии занять место рядом с мэром Вэнстоуном и капитаном Карноком. Этот шаг не выглядел таким уж непристойным. Если, конечно, он не совершен шутки ради. Ничего, время покажет. Уильям Холиок быстро раскусит своего нового хозяина, малейшую фальшь, хотя выдавливать из него правду придется по крупицам, потому что одним из несноснейших и самых достойных уважения качеств Холиока являлось его умение держать язык за зубами.
«Благодарю Вас за добрые и полезные советы относительно достопримечательностей и интересных мест в Равенне. Дело в том, что я хорошо знаю этот город, поскольку провела здесь свои детские годы, когда были живы мои родители. Он по-прежнему так же прекрасен, каким я его помню, и мой муж, который побывал, кажется, везде, кроме Равенны, восхищается им, как самый страстный поклонник Италии. Как раз сейчас он отправился в собор Санта-Мария-Маджоре рассматривать мраморные саркофаги ранних христиан вместе с одним местным священником, с которым мы познакомились вчера на экскурсии. Бедный Кристи: стоит только католическим священнослужителям узнать, что он – англиканский пастор, как они немедленно тащат его любоваться древностями. Он, конечно, до известной степени интересуется подобными вещами, но, сказать по правде…»
Она отбросила перо, досадуя на себя за разнузданность, с которой чуть было не посвятила лорда д’Обрэ в подробности, совершенно его не касающиеся: «Сказать по правде, – едва не написала она, – у человека в медовый месяц есть еще кое-что на уме помимо катакомб и древних святынь…»
Она подняла руки над головой и с наслаждением потянулась. Возможно, она позже закончит письмо. Прямо беда с этой Италией: здесь становишься ленивым и беззаботным. Все честолюбивые мысли рассеиваются. Она поднялась из-за маленького столика, служившего ей и Кристи письменным бюро, и через открытые створчатые двери вышла на небольшой деревянный балкон. Позади опрятного дворика и прекрасных садов, террасами уходивших вниз, лежал канал Корсини, весь усеянный парусами, а еще дальше – Адриатическое море.
Они жили здесь уже три недели. Это был их медовый месяц, которому, в сущности, следовало бы начаться еще четыре месяца назад, после свадьбы, сыгранной на Рождество. Но Энни хотелось, чтобы Кристи увидел Равенну в апреле, когда здесь, как она помнила, бывает особенно хорошо. Поэтому они и отложили свое путешествие. Она вспомнила, как оба они волновались – она, как ни странно, гораздо сильнее, чем он, – что их брак, заключенный спустя неполных восемь месяцев после самоубийства Джеффри, шокирует добрых обитателей Уикерли. Но, как выяснилось, никто не вознегодовал; все были рады за них. (Кроме, наверное, Томаса Найнуэйса, но один в поле не воин). Люди даже усмотрели в таком развитии событий свою логику. Они же, в конце концов, ждали больше года с момента, когда пришло известие о смерти Джеффри в Крыму. Да и прибытие Себастьяна Верлена погнало Энни из собственного дома; было бы глупо ради соблюдения приличий отправиться на несколько месяцев неизвестно куда, вместо того чтобы перебраться в дом викария к новому мужу.
