– Да ну тебя! – Черноволосая девушка швырнула прут на землю. – Нет, ей-богу, я от жары вся иссохла. Пойду попью водички, и плевать мне, что Хау не велела. Принесу и тебе кружечку.

И она отправилась в дом, покачивая бедрами на ходу.

"Он жив! – торжествовала между тем Лили. – Я его не убила!” Впервые за долгие месяцы на душе у нее немного полегчало, словно с нее сняли тяжкий камень. По крайней мере, одной заботой стало меньше. Преподобный Соме жив и здоров, раз читает проповедь в Труро в следующее воскресенье. Но что он думает о ней? Может, он заявил на нее властям? Обвинил в разбойном нападении с целью грабежа? А может, нет? Можно ли ей в таком случае перестать прятаться?

Надо это выяснить. Разумеется, она не пойдет на встречу с ним в Труро, это слишком опасно. Но уж теперь, несомненно, можно попробовать ему написать. Она пошлет письмо на его домашний адрес в Эксетере и попросит прислать ответ на ее имя в дом миссис Траблфилд, ее доброй соседки в Лайме. Этой милой леди она тоже напишет с просьбой переправлять пришедшую на ее имя почту в Даркстоун, но ни в коем случае никому не рассказывать о ее местонахождении. Лили не хотелось подвергать опасности миссис Траблфилд, обременяя ее своими личными осложнениями, однако другого выхода у нее не было. В любом случае возможность ареста уже не страшила ее так, как прежде. Даркстоун-Мэнор, подумала она с тоскливым вздохом, стал для нее темницей, не менее страшной, чем знаменитая тюрьма Бодмин.

– Где Лауди?

Лили подскочила, заслышав голос миссис Хау. Экономке, как всегда, удалось подкрасться бесшумно и незаметно.

– Лауди? Она… ей надо было отлучиться в уборную.

С утра миссис Хау велела им не прерывать работы и ни под каким видом никуда не отлучаться до самого обеда – даже чтобы попить воды.

"О Господи!” – сердце Лили подпрыгнуло от ужаса, она торопливо перевела взгляд обратно на багровую от гнева физиономию экономки, моля Бога, чтобы ее собственное лицо не выдало того, что она успела заметить за плечом миссис Хау: бредущую вразвалочку по направлению к ним Лауди с оловянной кружкой, полной воды, в одной руке и стянутым из кладовой яблоком в другой. Черноволосая девушка смотрела себе под ноги, чтобы не расплескать воду.

Безнадежно. Миссис Хау повернулась кругом, словно Лили указала ей направление и крикнула: “Вот она!” Лауди замерла на месте. Выражение досады, застывшее на ее добродушном скуластеньком личике, выглядело почти комично. И тут ее целиком заслонила от Лили широкая борцовская спина миссис Хау. Экономка двигалась с ужасающей быстротой. Лили услыхала ее голос, задающий вопрос на повышенных тонах. Лауди что-то неразборчиво пробурчала в ответ. Потом раздался громкий, как хлопок, звук пощечины. Лили вскочила на ноги и побежала к ним с глухим криком: “Стойте! Не надо!” Ее собственный голос прерывался и дрожал от страха, она никак не могла набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы крикнуть по-настоящему. Миссис Хау нанесла второй удар, и на этот раз Лауди завизжала. Оловянная кружка со звоном выпала из ее пальцев, яблоко укатилось куда-то в сторону. Экономка вновь занесла руку для удара, и как раз в этот момент подбежала Лили.

– Нет, не надо! – повторила она, и миссис Хау обернулась с поднятым кулаком.

– Она ничего не делала! – принялась уговаривать Лауди, прикрывая обеими руками пылающие щеки и одновременно утирая идущую носом кровь. – Я была одна, не надо, Лили ни в чем не виновата!

Миссис Хау несколько раз перевела налитый злобой взгляд с одной девушки на другую. Лили вдруг подумала, что вид у нее – с белыми прядями, тянущимися от висков назад, – совершенно безумный, точно ее покусала бешеная собака.

– Ты, Лауди, ступай наверх в свою комнату! – приказала экономка. – За свое непослушание останешься без обеда и без ужина, а завтра весь день будешь поливать огород из этой самой кружки. Прочь с глаз моих сейчас же! А может, ты хочешь получить в придачу хорошую взбучку? Вон отсюда, я кому сказала!

Лили оцепенела в боязливом ожидании, заметив упрямое, сердитое выражение на залитом слезами и кровью лице Лауди. Однако секунду спустя, опустив глаза, вновь наполненные слезами, бедная девушка пробормотала: “Да, мэм” и бросилась к дому неуклюжей, прихрамывающей рысцой.

– А ты что стоишь? Иди работай, не то я тебя еще пуще отделаю! Чего уставилась?

Лили даже не пыталась скрыть свое отвращение.

Круглые жабьи глазки миссис Хау горели неутолимой злобой, но на сей раз гнев в душе Лили возобладал над страхом.

– Лауди не заслужила подобного обращения, миссис Хау, и вы это знаю, – бросила она в лицо экономке, стараясь не замечать дрожи в собственном голосе. – Вы ее ударили, потому что вам так хотелось… потому что вам нравится пугать и мучить тех, кто слабее вас. Вы жестокая, деспотичная грубиянка и… и ханжа.

Лили пошире расставила ноги, мысленно готовясь к отпору, но не жалея о сказанном. Заметив, как правая рука миссис Хау сжимается в громадный кулак, она добавила:

– Вряд ли мистер Дарквелл знает, как вы обращаетесь со слугами, и я… я собираюсь рассказать ему, как вы поступили с Лауди!

Случилось то, чего она совсем не ожидала: угрюмо сомкнутый рот экономки оскалился в гаденькой улыбочке.

– Вот как? – урчащим голосом заговорила миссис Хау. – Хочешь наябедничать на меня хозяину? – Урчание перешло в шипение, скользящим шагом экономка плавно отступила назад. – Хоро-ш-ш-шо, оч-ч-чень хоро-ш-ш-шо! Отли-ч-ч-чно!

От этих тихих, шипящих звуков у Лили шевельнулись волосы на затылке.

– Что ж, иди! Да поторопись и непременно дай мне знать, что он ответит. Помни, Лили: Бога не обманешь, он все видит. Что посеешь, то и пожнешь.

Ее улыбка стала шире, показались глазные зубы, острые, как клыки хищного зверя. Но страшная минута прошла, экономка повернулась и направилась к дому стремительной, скользящей походкой гадюки.

Лили, несмотря на жару, ощутила пронизывающий холод, по всему ее телу пробежала волна страха или предчувствия. Она заставила себя встряхнуться, но ощущение бессилия не покидало ее. Сама того не желая, она опять попала в ловушку. Девушка окинула взглядом стены Даркстоуна, неумолимую громаду каменной кладки башен и высоких печных труб, чернеющих на фоне ослепительно синего, безоблачного неба, и впервые с того самого дня, как она попала сюда, дом показался ей зловещим. Не просто груда равнодушного камня, но некая грозная сила взирала на нее с этих гранитных плит, скрепленных известковым раствором. За ними таилось нечто, наделенное разумом и жизнью, и это нечто желало ей зла.

"Глупости, – выбранила себя Лили, отвернувшись от дома и вглядываясь в раскаленное небо, раскинувшееся над ослепительно сверкающим морем. – Что за дурацкие фантазии!” Нет, нельзя позволять себе поддаваться детским капризам. Теперь она уже глубоко сожалела о порыве праведного негодования, толкнувшего ее на необдуманный поступок, но пути назад не было. Вызов брошен. Кто-то должен вступиться за Лауди. Нельзя, невозможно продолжать трусливо молчать, рабски покоряясь сложившемуся положению вещей. Предстоящий разговор с Дэвоном станет для нее чудовищной пыткой, куда более мучительной, чем любые издевательства, которые могла бы изобрести миссис Хау. Однако выбора у нее не было: она дала слово, и теперь его предстояло сдержать.

Она знала, что он в библиотеке и что сейчас он там один: сидит и работает за своим большим столом. Самой Лили становилось не по себе оттого, что почти в любой день и час ей удавалось с ужасающей точностью предсказать его местонахождение, но – сколько ни пыталась – она не могла избавиться от своей невольной и тягостной осведомленности. Этот человек больше ничего для нее не значил, она, вероятно, значила для него еще меньше, чем ничего, так почему же ей никак не удается его забыть? Рано или поздно она все-таки забудет – когда вырвется отсюда. Скоро, совсем скоро ее плену настанет конец, в этом не может быть никаких сомнений! С пересохшим от волнения ртом Лили решительно распрямила плечи, вытерла взмокшие от пота ладони о фартук и, преодолевая робость, торопливо двинулась к дому.