Маклиф старательно разыграл сцену глубокого разочарования.

– У-У-У, а я-то думал, от вас самой, прекрасная барышня.

Она шутливо вздернула плечико.

– Лауди говорит, что может встретиться с вами у озера после ужина, но только на часок. Физиономия Гэйлина просияла.

– Скажите ей, что я приду. – Тут он опять вспомнил о своей репутации сердцееда и изобразил на лице игривую улыбочку. – А вам не хотелось бы прогуляться к озеру, а, мисс Лили?

– Нет, мистер Маклиф, я туда не пойду.

– Жаль, жаль. Уж мы бы втроем вскипятили это озеро, а? – Гэйлин оперся рукой о стенку за ее плечом и наклонился к ней близко-близко. – А что же эта старая перечница повариха готовит мне сегодня на обед? Уж это вы мне скажете, а, сердце мое?

Лили дерзко улыбнулась. Если бы Лауди не принимала все так близко к сердцу, она с удовольствием бы пококетничала с Гэйлином Маклифом.

– Телячьи отбивные в комнату миссис Хау, а для остальных рагу из макрели с картошкой.

– Черта с два!

Лили опять было рассмеялась, но тут заметила двух мужчин, приближавшихся со стороны дома. Это были Фрэнсис Морган и сам хозяин.

Странное предчувствий заставило ее отпрянуть в сторону от руки Маклифа, упиравшейся в дверь конюшенного амбара, и только потом ей пришло в голову, что в этом движении было что-то виноватое. Хозяин и управляющий рудником прошли мимо. Фрэнсис Морган был занят разговором и не заметил ее, зато острый взгляд хозяина прошелся по ней точно граблями. Лили не сомневалась, что Дэвон Дарквелл посмотрел на нее с презрением, – видимо, решив, что у нее шашни с конюхом.

Она поймала себя на мысли, что ей хочется броситься за ним следом и объяснить, что к чему. Лили перебила Маклифа на полуслове и извинилась, объяснив свой внезапный уход тем, что экономка станет ее бранить, если она немедленно не вернется к работе. Попрощавшись, она поспешила обратно к дому. В тот же день миссис Хау заставила ее мыть стены судомойни в наказание за самовольную отлучку.

– Ну и жарища, черт бы ее побрал! – Лауди с досадой стукнула кулаком по влажному от пота тюфяку и спрыгнула на пол. – Ни ветерка по всей округе, разрази ее гром. Боже, как же я ненавижу июнь!

Не в силах произнести ни слова, Лили стерла с верхней губы капельки пота и что-то промычала в знак согласия. Она сидела в постели, прислонившись к изголовью. Ложиться не хотелось, несмотря на усталость: отсыревшие простыни пахли плесенью и липли к коже. Через раскрытое окно донесся перезвон часов из библиотеки, расположенной двумя этажами ниже. Пробило полночь.

Лауди встала на колени на стул под окном, положив локти на подоконник, и уставилась на полную луну.

– Как ты думаешь, может, Гэйлин тоже смотрит сейчас на небо и видит эту самую луну?

Попытавшись вообразить такую картину. Лили не могла не улыбнуться про себя, подумав, каким же именно глазом Гэйлин смотрит на луну.

– Наверное, он уже видит третий сон, да и нам с тобой пора бы спать. – Лили давно уже оставила попытки использовать ирландский акцент в разговоре с Лауди; она даже придумала историю себе в оправдание: будто бы ей пришлось сбежать от жестокого опекуна и прикинуться ирландкой в надежде, что это поможет ей сойти за опытную служанку. Однако такой рассказ прозвучал неубедительно даже в ее собственных ушах. Впрочем, Лауди не выразила никаких сомнений.

В животе у нее вдруг заурчало так громко, что Лауди услыхала с другого конца комнаты.

– Лили! – воскликнула она, и ее простенькое личико засветилось торжеством. – Я же сегодня утром стащила для нас яблоко из буфетной! Чуть было не забыла!

– Благослови тебя Господь, Лауди, тащи его сюда, пока я еще не околела с голоду!

Лауди вытащила украденное лакомство из кармана фартука и подошла к постели. Да, Лили проделала немалый путь: еще месяц назад ей легче было бы пойти на виселицу, чем украсть хоть медный грош у своего злейшего врага. Теперь же ежедневное воровство Лауди, таскавшей из буфета то яблоко, то кусок бисквита, представлялось ей суровой необходимостью, обыденным и закономерным подвигом выживания: вот так солдат на поле боя, не стыдясь и не раздумывая, стреляет в своих врагов, чтобы не быть убитым самому. Лили впилась зубами в честно поделенный пополам трофей, наслаждаясь терпким яблочным соком, брызнувшим в рот, и мурлыча от удовольствия.

– Мне начинает казаться, что краденые яблоки слаще обычных, – вздохнула она, закрыв глаза для полноты ощущений.

– Уж это точно, – с набитым ртом подтвердила Лауди.

– И все-таки ты ужасно рискуешь. Если миссис Хау тебя поймает, ты можешь потерять работу.

– Небось не поймает. Не бери в голову. Ты с ней говорила сегодня? Насчет аванса?

– Да.

– Ну и как? Она отказала?

– Да.

– Я так и знала!

Лили откинулась на подушку, вспоминая свой разговор с миссис Хау, произошедший несколькими часами ранее. Она очень тщательно выбрала время в надежде, что экономка будет в наилучшем расположении духа, когда уютно устроится в своей собственной маленькой гостиной после ужина, состоявшего (в отличие от перловой похлебки и пирога с ливером, которыми довольствовались все остальные слуги) из копченой лососины, жареной бараньей лопатки с каперсами и зеленого горошка в лимонном соусе.

– Чего тебе надо? – буркнула миссис Хау в своей обычной неприветливой манере.

Лили изложила свою просьбу: небольшой аванс в счет жалованья, которое она начнет получать, когда все ее долги будут наконец выплачены. Мрачное предсказание Лауди полностью сбылось: лучше бы ей было поберечь горло.

– Думаешь, ты лучше всех, да? Тебе не терпится сбежать отсюда поскорее? Хочешь распушить хвост перед господами? Думаешь, ты им ровня? – Черные бульдожьи глазки экономки налились ядом. – Я тебе скажу, как выбраться отсюда, дрянная девчонка. Придется тебе заработать свое жалованье, как все мы зарабатываем, как Господь Всемогущий нам заповедал: в поте лица своего, трудами рук своих. Ибо сказано: “Кто взалкал богатства, потерял душу свою”. – Подленькая улыбочка поползла по лицу экономки после этих слов, ничуть не меняя общего злобного выражения. – Я даже готова тебе помочь. Дам тебе сверхурочное задание, если хочешь побыстрее заработать. Можешь начать с ковров на первом этаже. В конце каждого дня, когда все остальные дела будут сделаны, поручаю тебе скатать ковер, вытащить его во двор, повесить на веревку и выбить из него пыль. Потом я, разумеется, проверю и буду платить тебе по полпенни за каждый, если останусь довольна.

– По полпенни! Но… Я даже поднять его не смогу без посторонней помощи!

– А это уж твоя забота. И не вздумай позвать кого-то из других служанок себе в помощь, эта работа будет поручена только тебе и никому больше. Ну как? Принимаешь или нет? Больше ты от меня ничего не дождешься. Что скажешь? Думай быстрее, у тебя еще дел полно.

Лили пришлось проглотить слезы обиды.

– Вы же знаете, мне это не по силам!

– Вот и ступай себе. Иди работай, нечего на меня глазеть. И помни: слуги должны трудиться от чистого сердца, а не из-под палки, “с трепетом и в страхе Божьем, не людям угождая, но Господу Нашему”.

– Гнусная старая свинья, – деловито заметила Лауди, проглотив последний кусочек яблока и облизывая пальцы. – Я же тебе говорила, только даром время потеряешь!

– Она меня недолюбливает, Лауди.

– Она никого не любит.

– Да, но… мне кажется, меня она ненавидит. Лауди скорчила гримаску, но спорить не стала. Лили беспокойно заворочалась под простыней, чувствуя, как на нее в который раз волной накатывает отчаяние. Проведя в Даркстоуне несколько недель, она ни на йоту не приблизилась к выходу из затруднительного положения, в котором оказалась. Ее жалованье за первый месяц свелось к нулю, а теперь она оказалась кругом в долгу не только перед миссис Хау, но и перед Лауди, задолжав ей за мыло, зубной порошок, чепец и фартуки. Ей давно уже следовало обратиться за сведениями к миссис Траблфилд, своей соседке в Лайме. Надо было узнать, что сталось с Роджером Сомсом: жив он или нет? Если да, что он намерен предпринять в отношении ее? Оповестил ли он власти? Может, ее уже разыскивают? Будет ли он по-прежнему утверждать, что она воровка? А может, он каким-то чудом опомнился и из христианского милосердия простил ее за невольное участие в случившемся?