– Моя мать умерла, когда мне было десять. Габриэль зарычал во сне. Брикет торфа с треском разломился пополам, рассыпав тучу искр.

– Человек, которого ты любишь… – вдруг заговорила Меро.

Лили отпрянула.

– Я не люблю его.

Она ни разу не упомянула о Дэвоне, словом не обмолвилась, но ее почему-то совсем не удивило, что Меро все знает.

– Человек, которого ты любишь, – терпеливо повторила старуха, – может опять причинить тебе боль. Но ты имеешь власть над ним, о которой не догадываешься. Ты можешь его уничтожить.

– Что вы хотите сказать?

– Будь умницей, ярочка моя. Из мести ничего не стоит делать в этой жизни. Ты принесешь больше горя себе, чем своему врагу.

– Не понимаю, о чем вы. Молчание.

– Луну видела? – вдруг спросила Меро.

– Да, я ее видела.

– Красное облако закрыло ее, красное, как кровь. Завтра мы должны оставить дар.

– Дар?

– У колодца.

Больше она за весь вечер ничего не сказала. Позже обе женщины разделись и легли в постель.

Дар, о котором говорила Меро, оказался статуэткой, женской фигуркой, вырезанной из дерева. Старуха объяснила, что в колодце – так она называла мутную лужу позади двух столбов, сложенных из покрытых лишайником и мхом камней, – обитает богиня. Лили взмолилась, чтобы дар пришелся богине по вкусу: она знала, сколько долгих вечеров трудились над ним старые, изуродованные ревматизмом руки Меро. По дороге обратно они несколько раз присаживались передохнуть на покрытой болотной травой кочке, чтобы дать Меро отдышаться. Габриэль бежал впереди, обнюхивая лисьи следы и кроличьи норки. Несмотря на возраст, у Меро была легкая, раскованная походка, и Лили нравилось наблюдать, как она неторопливым, величественным движением высоко вскидывает ногу при каждом шаге.

Пока они шли, Меро рассказывала о других богах и о священных местах, в которых они обитали. Феи, эльфы, души умерших гнездятся повсюду, сказала она, – в скалах и колодцах, на деревьях и вершинах холмов, даже под камнями. Лили слушала в немом изумлении: раньше она думала, что Меро христианка. Они остановились у высокого, покрытого лишайниками каменного столба, стоявшего на небольшом возвышении. На столбе не было никакой надписи, его верхушку давно уже унесло время. Лили взглянула на него в задумчивости, невольно ощутив величие фаллического символа.

– А здесь живет какой-нибудь бог? – полушутя спросила она.

– Да, конечно, очень могучий. А вон там – еще один, – Меро указала на стоящее за холмом расщепленное грозой дерево, обугленное, узловатое, словно скрюченное болью.

С этого вечера Меро начала рассказывать Лили о мире духов. Таинственные существа обитали повсюду и прятались в самых простых вещах: в воде, в холмах и пригорках, в камнях и утесах. Для Меро они были так же реальны, как для Лили – их земные обиталища. В большинстве своем они были настроены благожелательно или по крайней мере равнодушно, но некоторые были враждебны, а очень немногие – по-настоящему злы. Их приходилось постоянно задабривать. Это было дело всей жизни – непростое, хлопотное, обставленное многочисленными сложностями и тонкими нюансами, которые Лили даже не пыталась осмыслить. Пребывая в полузабытьи и даже в состоянии некоторого отупения, она просто поверила словам Меро. Старухины фантастические представления о реальности устраивали ее точно так же, как любые другие.

С течением времени разумные, заложенные обществом основы в сознании Лили еще больше расшатались: коричневые, серые и тускло-зеленые тона окружавших ее болот стали воздействовать на ее воображение. Ей стало казаться, что в поникших ветвях искривленного зимними ветрами деревца действительно таится жизнь. Признаки чьего-то таинственного существования она находила и в тяжелых камнях, уложенных кругом на холме в трехстах шагах к северу от дома Меро. Даже облака, медленно передвигавшиеся по холодному свинцово-серому небу, жили своей жизнью: грубой, тяжкой и безрадостной. Куда бы она ни бросила взгляд, все кругом оживало. Старой Меро эта бестелесная жизнь казалась естественной и даже ничем особенным не примечательной. Лили же видела в ней смутную, необъяснимую, но явственно ощутимую угрозу.

Как-то раз, когда они лежали на тростниковом ложе, глядя на танец последних язычков угасающего огня в стеклянной стене, Меро рассказала Лили, где она хочет быть похороненной.

– Под каменным кругом на холме, и пусть у меня в головах и в ногах лежат волшебные камни, те, что сейчас у колодца. Помнишь столбы, сложенные из камней? Возьми те, что на самом верху. Придется тебе встать на телегу, чтобы их снять.

Лили похолодела от внезапного предчувствия.

– Прошу вас, не надо так говорить, – взмолилась она. – Мне страшно.

Меро взяла ее за руку под одеялом.

– Почему, ярочка моя? – прошептала она в ответ, – Не надо бояться. Смерть – это всего лишь середина долгой, долгой жизни.

Настал декабрь, а с ним пришли и жестокие холода. Меро совсем замучил кашель. У нее оставалось все меньше сил для работы, да и световой день становился все короче. В эти дни она трудилась над особой скульптурой, которая требовала более тщательной отделки, чем все предыдущие; по непонятным причинам в работе Меро стала проявляться несвойственная ей прежде и встревожившая Лили лихорадочная торопливость. Однажды Меро задержалась допоздна. Она упорно продолжала трудиться на ледяном декабрьском ветру, хотя солнце давно уже село. Лили несколько раз звала ее издалека (Меро не подпускала ее близко к своему творению, утверждая, что готовит сюрприз), но безуспешно. Наконец старуха бросила на землю вымазанные глиной перчатки и поплелась к дому.

Лили встретила ее во дворе.

– Пойду принесу корыто, – предложила она, но Меро ее остановила.

– Нет, оставь, пусть замерзнет. Все кончено. Дело сделано. Помоги мне добраться до дому, Лили, меня ноги не держат.

Лили в тревоге обхватила тощие плечи старухи и довела ее до двери. В ту же ночь у Меро началось кровохарканье, наутро она не смогла подняться с постели.

Три недели, гоня перед собою снег, задувал ураганный ветер Вокруг дома намело сугробы, хотя земля оставалась голой. С крыши над дверью свисали сосульки, вода в ведре, стоявшем снаружи, превратилась в кусок льда По низкому небу ползли черные тучи Как-то вечером из них пошел град, косо ударивший по стене лома. Сальная свеча задымила и стала оплывать. Лили поправила ее, прислушиваясь к яростному вою бури, сотрясавшей стропила и срывавшей солому с крыши. Поплотнее запахнувшись в ветхую серую шаль Меро, она опустилась на колени перед тростниковым ложем – Пить хотите?

Глаза старухи были закрыты, Лили не знала, спит ли она, но тревожить ее не хотела Однако Меро вдруг открыла глаза и, сонно улыбаясь, заметила:

– Ветер крепчает.

– Вам холодно?

– Мне всегда холодно.

Лили хотела подняться и подбросить торфа в очаг, но Меро взяла ее за руку и удержала.

– Не надо, – сказала она с удивительной твердостью. – Торфа мало, я же тебе говорила.

– Значит, я пойду и принесу еще, – упрямо возразила Лили, осторожно высвобождая руку из ослабевших старческих пальцев Она встала и, подойдя к огню, взбила тлеющий торф кочергой, а потом прибавила еще два брикета из тающей на глазах стопки возле очага. Они сразу разгорелись, и Лили закрыла глаза, наслаждаясь струящимся жаром, согревшим ее холодные щеки и замерзший кончик носа, но через несколько секунд отодвинулась в сторону, чтобы не заслонять очаг от Меро, уже успевшей снова заснуть. Лили опустилась на стул и стала прислушиваться к обезумевшим завываниям ветра.

– Лили? Лили?

Она встрепенулась, сама не заметив, как уснула. От неудобной позы у нее затекла шея.

– Как вы себя чувствуете?

– Тебе придется сходить за Патером, дитя мое.

– Да-да, конечно. За Патером? Вы хотите, чтобы я привела его сюда? В дом?