— Да, я понимаю, — сказала я наконец. И тут же воскликнула: — Ох, но… Бри! — Ведь ее решение означало слишком многое…

Брианна наблюдала за мной, слегка нахмурив брови, и на ее лбу прорезались тревожные морщинки… и до меня с некоторым запозданием дошло, что она могла воспринять мои предупреждения как выражение моих собственных сожалений.

Ужаснувшись при мысли, что она могла подумать, будто я не желала ее появления на свет, что вообще не хотела ребенка, я уронила скальпель и через стол протянула руки к дочери.

— Бри, — пробормотала я, охваченная паникой. — Брианна! Я люблю тебя… Ты веришь, что я тебя действительно люблю?

Она молча кивнула и тоже потянулась ко мне. Я схватилась за нее, как за спасательный круг, как за ту пуповину, что когда-то соединяла нас.

Брианна закрыла глаза — и я только теперь заметила слезы, повисшие на кончиках ее густых прекрасных ресниц.

— Я всегда это знала, мама, — прошептала она. Ее пальцы сжали мою руку; я видела, как одновременно другая ее рука крепче прижалась к животу. — Я всегда это знала. С самого начала.

К концу ноября дни стали уже почти такими же холодными, как и ночи, и плотные дождевые облака висели над нами низко-низко. И, конечно же, такая погода едва ли могла улучшить настроение людей; все до единого чувствовали себя уже на пределе, и по вполне понятной и очевидной причине: от Роджера Уэйкфилда до сих пор не было никаких вестей.

Брианна молчала, выслушивая различные предположения от всех по очереди; сама же она уже почти не упоминала о Роджере. Она уже приняла решение; теперь ей ничего не оставалось, кроме ожидания, а Роджера вполне можно было предоставить его собственной судьбе… пусть занимается своими делами. И все же в те моменты, когда Брианна думала, что ее никто не видит, я замечала во взгляде дочери и страх, и гнев, и ожидание… и сомнение, повисшее в ее душе, как темные облака над вершинами гор.

Куда он подевался? И что могло с ним случиться? И что будет, когда — или если — он все же появится в Фрезер Ридже?

Я решила немного отвлечься от одолевшей меня тревоги, занявшись наведением порядка в кладовой. До зимы оставалось совсем немного времени; бродить по лесу в поисках чего-нибудь полезного уже не было смысла, в саду и огороде все было убрано, запасы сделаны.

Полки кладовой просто ломились от мешков с орехами, на полу лежали груды тыкв, рядами стояли мешки с картошкой, кувшины с сушеными помидорами, грушами и абрикосами, горшки с сухими грибами, и еще на полках громоздились круги сыра и корзины с яблоками.. Гирлянды лука и чеснока свисали с потолка вперемешку с нанизанной на бечевки вяленой рыбой; а заодно тут имелись мешки с мукой и бобами, бочонки с соленой свининой и рыбой, а также глиняные кувшины с квашеной капустой.

Я копалась в своих сокровищах, словно белка, пересчитывающая запасенные на зиму орешки, и моя душа наслаждалась видом этого изобилия. Что бы ни случилось, нам по крайней мере не грозит смерть от голода.

Выбравшись наконец из кладовой с кругом сыра в одной руке и миской сушеных бобов в другой, я услышала, что кто-то топчется на крыльце.. Прежде чем я успела окликнуть пришедшего, дверь распахнулась, и внутрь просунулась голова Яна, осторожно оглядевшего комнату.

— Брианны нет? — спросил он. Поскольку ее явно не было, он, не дожидаясь ответа, перешагнул порог, одновременно пытаясь хоть немного пригладить растрепанные волосы.

— Тетя, ты мне не дашь свое зеркало? — сказал Ян. — И, может быть, расческу тоже?

— Да, конечно, — ответила я. Поставив извлеченные из кладовой припасы на стол, я достала из ящика буфета свое маленькое зеркальце и черепаховую расческу и протянула их Яну, оглядев его долговязую и неуклюжую фигуру.

Ян выглядел не в меру сияющим, его впалые щеки покрылись красными пятнами, как будто он не только побрился, но еще и выскоблил кожу песком ради особой ее гладкости. Его волосы, обычно представлявшие собой густую, непокорную и ужасно перепутанную каштановую гриву, в данный момент свисали по обе стороны его головы в относительном порядке и были смазаны чем-то вроде жира. А челка, явно подвергшаяся воздействию той же помады, вздымалась над лбом Яна, делая его похожим на рассерженного дикобраза.

— Что это ты сделал со своими волосами, Ян? — спросила я. Потянув носом, я поспешно отшатнулась, поскольку запах от племянника исходил вовсе не парфюмерный.

— Медвежий жир, — пояснил Ян. — Только он немножко провонял, так что я его смешал с горсточкой душистого мыла, чтобы лучше пахло.

Он критически осмотрел себя в зеркало и поправил свою прическу, несколько раз проведя гребнем но бокам вздымавшегося вала, — но я что-то не заметила никаких изменений.

На Яне был лучший сюртук, чистая рубашка и — неслыханная для обычного рабочего дня роскошь — чистый, накрахмаленный шейный платок, аккуратно повязанный вокруг его горла… впрочем, так туго, что Ян вполне мог и задохнуться.

— Ты очень хорошо выглядишь, Ян, — сказала я, изо всех сил стараясь не расхохотаться. — Э-э… ты собрался к кому-то в гости?

— Да, ну… — неловко заговорил он, — ну, я вроде как собираюсь немного поухаживать, так что я решил, что надо выглядеть как следует.

Поухаживать? Я растерянно уставилась на него. Ну да, безусловно, Ян интересовался девушками… и кое-кто из девушек, живущих в ближайших окрестностях, не делали секрета из того, что им приятно его внимание, но… но ему едва исполнилось семнадцать. Конечно, мужчина вполне может жениться в таком возрасте, а у Яна была и собственная земля, и доля в производстве виски, но… мне и в голову до сих пор не приходило, что у него возникла уже столь сильная привязанность.

— Понятно… — протянула я. — А… а я знакома с этой юной леди?

Ян почесал подбородок, оставив на коже красные следы ногтей.

— Ну да. Это… это Брианна. — Ян старался не встречаться со мной взглядом, но его щеки заметно порозовели.

— Что?! — недоверчиво произнесла я. Положив на стол краюху хлеба, которую до того держала в руках, я во все глаза уставилась на племянника. — Ты сказал — Брианна?

Ян смотрел в пол, упрямо выставив вперед подбородок.

— Брианна, — повторил он. — Я хочу сделать ей официальное предложение, жениться на ней.

— Ян, ты наверняка ничего подобного не собираешься делать.

— Собираюсь, — заявил он, упрямо вскидывая голову и глядя в окно. Потом переступил с ноги на ногу и продолжил: — Она ведь… у нее уже срок подходит, как ты думаешь?

До моего носа долетел резкий запах нервного пота, смешавшийся с запахами мыла и медвежьего сала, и я увидела, как руки Яна сжались в кулаки — с такой силой, что покрытые густым загаром костяшки пальцев отчетливо побелели.

— Ян, — осторожно заговорила я, охваченная разом и нежностью к племяннику, и злостью на него, — так ты это делаешь просто из-за малыша Брианны?

Ян, сверкнул глазами, изумленно уставился на меня. Он кивнул и повел плечами, явно чувствуя себя не слишком уютно в парадном сюртуке.

— Ну, конечно, — ответил он, словно вообще .не понимая, как можно было задать такой вопрос.

— Так ты, значит, не влюблен в нее? — осторожно продолжила я; конечно, в ответе я не сомневалась, но лучше было выяснить все до конца.

— Ну… нет, — честно ответил племянник, снова заливаясь горестным румянцем. — Но я же все равно ни с кем не обручен, — поспешно добавил он, — так что все в порядке.

— Нет, ничего не в порядке, — твердо заявила я. — Ян, это, конечно, весьма, весьма благородно с твоей стороны, вот только…

— Ох, да это не я, — перебил меня племянник. — Это дядя Джейми придумал.

— Он… что ?!

Громкий недоверчивый вскрик раздался за моей спиной, и, резко обернувшись, я увидела Брианну, стоявшую в дверном проеме и уставившуюся на Яна. Она медленно перешагнула порог, упершись руками в бока. Так же медленно Ян начал пятиться, пока не стукнулся задом о край стола.