Его интерес к ним был и профессиональным, и чисто личным; все эти люди пробуждали в нем инстинкт историка, а его одиночество не казалось таким мучительным и острым, когда он вслушивался в их обыденные разговоры. Все они были семенами, которым предстояло прорасти в новых землях, принеся с собой наследие собственных предков и став предками новых поколений. Но сейчас все эти бедные эмигранты знали одно: их страдания рано или поздно кончатся.

Роджер думал, что сколько ни копайся в архивах в поисках разнообразных деталей шотландской истории и культуры, все равно не найдешь таких вещей, как, например, рецепт средства для выведения бородавок, из-за которого пожилая женщина ругалась со своей длиннолицей золовкой, постоянно страдающей от тошноты («Я ведь тебе говорила, Кэтти Мак, но ты же решила оставить мою чудесную сушеную жабу, хотя мы вполне могли найти местечко, куда бы ее засунуть, вместо всего этого твоего хлама, который ты запрятала в мешки, а уж жаба-то нам пригодилась бы, куда больше бы пригодилась, чем это барахло…»), — а теперь он постарается его запомнить, наряду с песнями и молитвами, и кельтскими орнаментами на тканых шерстяных шалях, и многим другим…

Роджер посмотрел на собственную руку; он вдруг очень живо припомнил, как миссис Грэхэм энергично растирала крупную бородавку на его среднем пальцем чем-то таким, что она называла сушеной жабой. Роджер усмехнулся и потер то место, где когда-то была бородавка; должно быть, средство и вправду надежное, потому что бородавка исчезла навсегда..

— Сэр, — раздался рядом с ним тоненький голосок, — сэр, можно ли нам подойти и потрогать вон то железо?

Роджер посмотрел вниз и улыбнулся маленькой девочке, державшей за руки двух братишек, еще того меньше.

— Да, a leannan, конечно, — ответил он. — Идите, только поосторожнее, не попадите кому-нибудь под ноги.

Девочка кивнула и все трое умчались прочь, настороженно оглядываясь по сторонам, чтобы не налететь на кого-нибудь из матросов, — и через минуту уже вскарабкались к основанию мачты, где была прибита на счастье лошадиная подкова. Железо защищало и излечивало; матери часто посылали детишек, плохо себя чувствовавших, чтобы они дотронулись до этой подковы.

Им куда больше помогло бы железо в качестве витамина, принятого внутрь, подумал Роджер, видя прыщи на бледных до синевы личиках, слыша жалобы на боль в животе, на жар и на то, что зубы уж очень шатаются. Он вернулся к работе, аккуратно отмеряя черпаком воду в ведерки и миски, которые протягивали ему эмигранты. Они в основном питались овсяной кашей, большинство из них, да еще время от времени им перепадал с корабельной кухни сушеный горох, и очень редко — кусочки твердых, как камень, морских сухарей, — вот и все «пропитание», которое полагалось им во время долгого путешествия.

И тем не менее Роджер не слышал от них ни единой жалобы; воду им выдавали чистую, сухари не были заплесневелыми, и даже если порции каши были не слишком велики, то все же они не были и чересчур скудными. Команда питалась лучше, но только в том смысле, что матросам периодически давали мясо и кисель, да изредка — лук, для разнообразия. Роджер провел кончиком языка по зубам, проверяя их состояние, как он делал это каждый день. Он теперь почти постоянно ощущал слабый привкус железа; десны начали слегка кровоточить из-за недостатка свежих овощей.

Но зубы пока что крепко сидели в своих гнездах, и Роджер не замечал признаков отечности суставов или слоения ногтей, чем страдали некоторые из матросов. Но с этим вопросом Роджер разобрался заранее, еще до начала своего авантюрного путешествия. В норме здоровый взрослый мужчина без труда мог выдержать недостаток витаминов в течение трех-шести месяцев, и лишь после этого должны были появиться симптомы нарушенного обмена. Но если погода продержится более или менее хорошей, они пересекут Атлантику за два месяца.

— Похоже, завтра будет неплохая погодка, а? — Роджер даже чуть заметно вздрогнул, поскольку ему почудилось, будто кто-то прочитал его мысли. Он посмотрел вниз и увидел худенькую девушку с каштановыми волосами, которую заметил еще на причале в Инвернесс Мораг, так ее называли друзья.

— Надеюсь, что так, — ответил он, беря ее ведерко и улыбаясь малышке. — А почему вы так решили?

Она дернула головой, как бы указывая маленьким острым подбородком назад, через плечо.

— Потому что молодая луна обнимает старую; если это означает хороший день на суше, то, наверное, и на море это так же, а?

Роджер посмотрел на яркий серп серебряного полумесяца — действительно, бледное сияние всего лунного шара было отчетливо видно на фоне неба. Луна, безупречная и таинственная, поднималась все выше в бесконечности вечернего неба, светло-фиолетового, и ее отражение терялось в индиговых волнах моря.

— Эй, девочка… не трать время на болтовню, спроси его, давай!

Роджер услышал этот шепот, прозвучавший за спиной Мораг, — это говорила женщина средних лет. Мораг оглянулась на нее.

— Ну что ты шипишь? — негромко произнесла она. — Не буду, я тебе уже сказала — не буду!

— Ты ужасно упрямая девчонка, Мораг! — заявила старшая женщина и дерзко шагнула вперед. — И если ты не желаешь просить, так я сама это сделаю.

Эта добрая женщина положила широкую ладонь на руку Роджера и одарила его чарующей улыбкой.

— Как тебя зовут, парень?

— Маккензи, мэм, — уважительным тоном ответил Роджер, тоже улыбаясь.

— А, Маккензи, вот оно как! Ну, вот видишь, Мораг, очень даже может быть, что этот матрос — родственник твоего мужчины, и он будет рад оказать тебе услугу, вот что! — Женщина с победоносным видом повернулась к девушке, потом снова посмотрела на Роджера, обратив на него всю свою энергию. — Она кормит грудью маленького, а потому просто умирает от жажды. Женщине необходимо много пить, когда она кормит, а то у нее молока не будет. Все это знают, это уж точно. Но эта глупая девчонка не может себя заставить попросить вас дать ей чуть-чуть побольше воды. И никто ведь не станет из-за этого сердиться, правда же? — резко добавила она, оглядываясь на стоявших в очереди женщин и окидывая их требовательным взглядом. Конечно же, все головы разом качнулись, выражая полное согласие, — как будто это были не женщины, а куклы-марионетки, которых одновременно дернули за веревочки…

Уже темнело, и тем не менее было отчетливо видно, как залилось краской лицо Мораг. Она крепко сжала губы и приняла поданное ей ведерко, наполненное водой до краев, с коротким кивком.

— Спасибо вам, мистер Маккензи, — пробормотала она. И не поднимала взгляда, пока не дошла до люка, ведущего в трюм, — а потом вдруг остановилась и через плечо посмотрела на Роджера с такой благодарной улыбкой, что ему сразу стало тепло, несмотря на холодный вечерний ветер, забиравшийся под его куртку и рубашку.

Роджер с сожалением наблюдал за тем, как уровень воды в бочонке понижался, а эмигрантки одна за другой спускались в трюм, а потом ночные вахтенные захлопнули люк. Он знал, что люди внизу рассказывают друг другу разные истории и поют песни, чтобы скоротать время, и ему страстно хотелось послушать все это. И дело было не только в любопытстве, свойственном историку; Роджера обуревало страстное желание очутиться рядом с этими людьми… нет, не потому, что он жалел их из-за их нищеты, и не потому, что сострадал им из-за их неопределенного будущего… скорее он просто завидовал тому чувству общности, которое связывало пассажиров третьего класса.

Но загадочный капитан, команда, пассажиры и даже погода, имевшая такое большое значение для всех них, не занимали полностью мысли Роджера. Днем и ночью, в жару и холод, будучи голодным или сытым, — он постоянно думал о Брианне.

Он спустился вниз, в матросскую столовую, когда прозвучал сигнал к ужину, и съел все, что положили на его деревянный поднос, не особо разобравшись, что это было такое. Ему предстояло стоять во второй вахте; после ужина он спустился в свою каюту и улегся в гамак, предпочтя уединение и отдых компании матросов, собравшихся на баке.