— О…
Роджер не смотрел на нее в это мгновение, но подумал, что она, похоже, все-таки улыбнулась. Он снял рубашку, и тепло очага ласково коснулось его кожи. Чувствуя себя необыкновенно уверенно, Роджер начал спускать штаны, однако остановился на полпути.
— Это что, стриптиз? — Губы Брианны дергались, она изо всех сил старалась удержаться от смеха и смотреть на ребенка, а не на Роджера.
— Я просто задумался не могу решить, повернуться к тебе спиной, или не стоит. — Он помолчал. — А что бы ты предпочла?
— Повернись спиной, — мягко произнесла она — Пока.
Он так и сделал, и даже сумел снять бриджи, не свалившись в очаг.
— Погоди, постой минутку вот так, — попросила Брианна. — Пожалуйста. Мне хочется посмотреть на тебя.
Он выпрямился и замер, глядя на огонь. Его обдавало теплом, и это было необычайно приятно, но все же слишком жарко… Роджер сделал шаг назад, и внезапно в его памяти вспыхнул образ отца Александра. Господи, да с чего это ему вдруг подумалось о священнике в такой момент?
— У тебя шрамы на спине, Роджер, — сказала Брианна, и ее голос прозвучал еще мягче, чем до этого. — Откуда они?
— Это индейцы. Но это неважно. Не сейчас. — Он до сих пор не подстриг волосы, он даже забыл связать их, и теперь они лежали на его плечах, щекоча обнаженную кожу. Но Роджер представлял себе, как скользит по его спине взгляд Брианны… ниже и ниже, от спины к ягодицам, к бедрам, к лодыжкам…
— Я вообще-то уже готов повернуться. Можно?
— Ну, я вряд ли буду сильно потрясена, — заверила его Брианна. — Мне приходилось видеть разные такие фотографии…
Брианна, как и ее отец, прекрасно умела скрывать свои чувства, когда ей того хотелось. И Роджер ничего не смог прочесть по нежному широкому рту и чуть раскосым кошачьим глазам. Была ли она потрясена, или испугана, или ей было смешно? Но, впрочем, с чего бы ей было испытывать любое из этих чувств? Она ведь не обнаружила ничего нового; она уже прикасалась к тому, что видела теперь, ласкала, ее пальцы изучали каждую линию, каждую складку, и близость между ними была такова, что Роджер просто растворялся тогда в ее руках, отдавая всего себя без остатка… как и она отдавала себя ему.
Но это было целую жизнь назад, в момент полной свободы и неистовства, в горячей тьме… А теперь он впервые стоял перед ней обнаженным при свете, и она сидела и смотрела на него, держа на руках младенца. Кто из них двоих изменился сильнее после той первой брачной ночи?
Брианна осторожно, склонив голову к плечу, посмотрела на него, и ее глаза встретились с его взглядом. Она поспешно переложила младенца на другую руку, дав ему вторую грудь и оставив при этом ночную сорочку распахнутой…
Роджер уже не мог стоять на прежнем месте; огонь очага начал подпаливать ему зад. Он шагнул в сторону и снова уселся на скамью, не отрывая глаз от Брианны.
— Интересно, что ты при этом чувствуешь? — спросил он негромко, кивком указывая на сосущего младенца; он просто чувствовал необходимость нарушить затянувшееся молчание.
— Это очень приятно, — мягко ответила Брианна, снова наклонившись к малышу. — Он так тянет и даже дергает… Немного щекотно. Когда он начинает есть, что-то такое происходит… как будто что-то нахлынуло, пронеслось сквозь меня… как будто все внутри меня устремляется ему навстречу.
— И это не… ты не чувствуешь себя иссушенной? Мне казалось, что это должно быть похоже на то, будто из тебя вытягивают соки.
— О, нет, ничего подобного! Вот посмотри-ка… — Брианна сунула палец в ротик малыша и с легким хлопком оторвала его от источника питания. На мгновение она опустила пониже крошечное тельце, и Роджер усидел, что ее сосок набух и напрягся, и из него продолжает тонкой сильной струйкой бить молоко. Прежде чем младенец успел заплакать, она вернула его на место, но Роджер успел почувствовать, как на его грудь упали крошечные капли — сначала теплые, а потом вдруг ставшие прохладными.
— Боже мой… — прошептал он, задыхаясь от изумления. — и представить не мог такого! Как водяной пистолет!
— Я бы тоже не сумела представить раньше. — Брианна снова улыбнулась, ее ладонь легла на затылок маленькой головы. Потом ее улыбка угасла. — Я много не могла представить, пока все это не случилось со мной.
— Бри… — Он придвинулся к ней ближе, желая коснуться ее, забыв о своей наготе. — Бри, я знаю, ты напугана всем этим… и я тоже. И я не хочу, чтобы ты боялась меня, Бри, но… но я так хочу тебя…
Его рука легла на ее округлое колено. Через мгновение свободная ладонь Брианны опустилась на него, как севшая на ветку птица.
— И я тебя хочу, — прошептала она. Они замерли, почти не дыша, и сидели так целую вечность… Роджер понятия не имел, что делать дальше, знал только, что спешить нельзя, нельзя испугать ее. Будь поосторожнее…
Тихие чмокающие звуки прекратились, сверток у груди Брианны расслабился и тяжело повис на ее руке.
— Он заснул, — прошептала она. Двигаясь с такой осторожностью, будто держала в руках бутылку с нитроглицерином, Брианна сползла на край кровати и встала.
Наверное, она хотела положить ребенка в колыбель, но Роджер инстинктивно вскинул руки. Брианна колебалась не дольше секунды, а потом наклонилась и положила малыша в его ладони. При этом ее груди, полные и тяжелые, свесились из распахнутой сорочки, и Роджер вдохнул сильный мускусный запах ее тела, когда они задели его.
Малыш оказался неожиданно тяжелым; просто невероятно тяжелым, если учитывать размер сверточка. И еще он был ошеломляюще теплым; даже теплее, чем тело его матери.
Роджер держал младенца осторожно, прижимая сверток к себе; его ладонь чувствовала маленькие выпуклые ягодицы… Это… он… был вообще-то довольно плешивым. Роджер отвел малыша чуть в сторону от себя, разглядывая. Его головку покрывал прозрачный светло-рыжий пух. Ушки были совсем крошечными. Крошечными и почти прозрачными; то, которое было видно Роджеру, оказалось красным и помятым, поскольку прижималось во время ужина к руке матери.
— По его внешности пока ничего не угадаешь. — Голос Брианны вывел Роджера из созерцания. — Я уже пыталась.
Брианна стояла на другом конце комнаты, у комода, один из ящиков которого бы выдвинут. Роджеру показалось, что на ее лице отражается сожаление, но тень вдали от очага была слишком глубокой, так что сказать наверняка было невозможно.
— Я вовсе не из-за этого его рассматриваю. — Он снова опустил младенца себе на колени. — Просто… просто я его в первый раз вижу по-настоящему, моего сына. — Это слово само собой слетело с его языка, оставив во рту странный привкус.
Брианна слегка расслабилась.
— А… Ну, вот он, весь перед тобой. — В ее голосе прозвучала легкая нотка гордости, и это задело сердце Роджера; заставило его пристальнее всмотреться в малыша. Крохотные кулачки сжались крепко-крепко, напоминая улиток; Роджер осторожно погладил один из них пальцем. Медленно, как раскрываются створки моллюска, пальчики разжались — настолько, что Роджер смог просунуть внутрь кулачка кончик указательного пальца. И тут кулачок рефлекторно сжался, вцепившись в его палец с удивительной силой.
Роджер услышал ритмичный шелест, донесшийся с другого конца комнаты, и вдруг понял, что Брианна расчесывает волосы. Ему хотелось посмотреть на нее, но он был слишком зачарован зрелищем младенца.
Ножки у младенца были похожи на лягушачьи лапки; в пальцах ступня была широкой, а пятка — узкая… Роджер погладил пальчики на ноге и улыбнулся, когда те вдруг растопырились. Но не отпрянули, не поджались.
Мой сын, подумал Роджер, и сам не понял, что он почувствовал при этой мысли. Ну, у него будет еще время разобраться с этим и привыкнуть к этому.
Но он действительно может быть моим сыном… Такой была следующая мысль. Не просто сыном Брианны, которого он готов был любить ради нее, нет; он мог оказаться плотью от его плоти, кровью от его крови.
Эта мысль оказалась и вовсе странной и новой. Роджер попытался выгнать ее из ума, но она упорно возвращалась обратно. То соитие в горячей тьме, та горьковато-сладкая смесь боли и наслаждения… неужели среди всего этого он зачал новую жизнь?
