— Возвращайся! — прошептала она. — Ох, мама… вернись обязательно!
— Брианна, да разве я могу тебя оставить! — Я тоже крепко обнимала ее, ее крепкое сильное тело, я обнимала ребенка, которого потеряла, ребенка, которого обрела вновь… и ту женщину, что вдруг разомкнула объятия и отпрянула от меня, выпрямившись.
— Ты должна ехать, — едва слышно сказала она. Но маска безразличия уже упала, щеки Брианны повлажнели от слез. Она посмотрела через мое плечо на двери конюшни. — Привези его обратно. Только ты можешь это сделать, только ты.
Она быстро поцеловала мня, повернулась и убежала, и звуки ее шагов по кирпичной дорожке отдались звоном в моих ушах…
Джейми в этот момент вышел из конюшни и увидел ее, несущуюся в сумрачном свете пасмурного дня, словно баньши. Он замер на несколько мгновений, провожая Брианну взглядом, но на его лице ничегошеньки не отразилось.
— Ты не можешь расстаться с ней вот так, — сказала я и вытерла глаза углом своей шали. — Джейми, пойди к ней. Прошу тебя, пойди и попрощайся, ну просто скажи ей хоть слово!
Джейми продолжал стоять неподвижно, и я подумала, что он хочет сделать вид, будто просто не слышал меня. Но потом он повернулся и медленно пошел по дорожке.
На землю упали первые капли дождя, расплющившись о пыльные кирпичи, и ветер раздул плащ Джейми, сделав его похожим на колокол…
— Тетя? — Ян осторожно взял меня за локоть, подталкивая в сторону стоявших перед конюшней лошадей. Я пошла с ним, позволила племяннику помочь мне подняться в седло. Через несколько минут Джейми вернулся. Он молча вскочил на спину коня, даже не посмотрев в мою сторону, и, кивнув Яну, выехал со двора, не оглянувшись. Я оглянулась, но Брианны нигде не увидела.
Давным-давно наступила ночь, а Джейми все еще оставался в одном из длинных вигвамов с Накогнавето и другими старейшинами деревни. Я вздрагивала каждый раз, когда кто-нибудь входил в тот вигвам, где сидела я, но все это были индейцы. Но наконец кожаный полог, закрывающий дверной проем, поднялся в очередной раз, и вошел Ян, а следом за ним появилась какая-то невысокая пухлая фигура.
— У меня для тебя сюрприз, тетя, — объявил племянник, улыбаясь от уха до уха, и отступил в сторону. Передо мной возникло круглое улыбающееся лицо рабыни Полины.
Или, точнее, бывшей рабыни. Потому что здесь она, само собой, была свободной женщиной. Полина села рядом со мной, сияя улыбкой, как тыквенный фонарь, и распахнула накидку из оленьей кожи, наброшенную на ее пухлые плечи, — чтобы продемонстрировать мне крошечного мальчишку, которого она держала на руках; у мальчишки было такое же круглое, как у Полины, лицо, и он точно так же сиял.
Очень скоро мы углубились в беседу; что-то Полина могла сказать благодаря тем обрывкам английского и гэльского, которые она успела освоить на плантации, что-то переводил Ян, а что-то мы с бывшей рабыней без труда объясняли друг другу, пользуясь извечным женским языком жестов. Полину, как и предполагал Майерс, племя тускара приняло хорошо, она быстро прижилась среди индейцев, высоко оценивших ее врачебное искусство. Она взяла в мужья человека, овдовевшего во время эпидемии кори, и через несколько месяцев порадовала его прибавлением семейства.
Я была просто в восторге от того, что Полина обрела не только свободу, но и счастье, и от души поздравила ее с этим. И еще я немного успокоилась, поговорив с ней; ведь если тускара так по-доброму обошлись с чернокожей женщиной, то, может быть, и с Роджером дела обстоят не так плохо, как я того боялась.
Тут мне кое-что пришло в голову, и я вытащила из-под оленьей рубашки амулет Наявенне.
— Ян… спроси-ка ее, может, она знает, кому я должна это отдать?
Племянник что-то сказал Полине на языке тускара, и она наклонилась вперед и удивленно коснулась амулета. Но потом покачала головой и снова выпрямилась, что-то говоря; ее голос по-прежнему был удивительно низким и глубоким.
— Она говорит, они этого не захотят, тетя, — перевел Ян. — Это лечебный узелок шамана, и это опасно. Это надо было похоронить вместе с тем человеком, которому это принадлежало; никто вообще не должен к этому притрагиваться, потому что так можно привлечь к себе дух шамана.
Я колебалась, держа в руке маленький кожаный мешочек. Вообще-то… вообще-то с момента смерти Наявенне меня не оставляло чувство, что я держу при себе что-то живое… Но это наверняка было просто результатом воображения… конечно, мне просто показалось, что вот прямо сейчас мешочек едва заметно шевельнулся в моей ладони.
— Спроси ее… а что, если шаман не был похоронен? Если его тело вообще не нашли?
Полина выслушала перевод вопроса с очень серьезным видом. Когда Ян умолк, она покачала головой и что-то ответила.
— Она говорит, в таком случае дух ходит с тобой, тетя. Она говорит, тебе не надо показывать эту вещь кому-нибудь из здешних… они очень испугаются.
— Но ведь она-то сама не испугалась, правда?
Это Полина поняла без перевода; она покачала головой и коснулась своей необъятной груди.
— Я сейчас индеец, — просто сказала она. — Не всегда была — Она повернулась к Яну и с его помощью объяснила, что ее собственный народ уважает и почитает духи умерших; на самом-то деле нет даже ничего необычного в том, чтобы какой-то человек держал при себе, например, голову или какую-то еще часть тела покойного дедушки или другого предка, ради защиты или чтобы получать от него советы. Нет, она считает, что дух, ходящий с Клэр, ей лично совершенно не опасен, ее это не тревожит.
Меня, честно говоря, это тоже ничуть не встревожило. Скорее наоборот, мысль о том, что Наявенне ходит рядом со мной, показалась мне обнадеживающий, при наших-то обстоятельствах. Я спрятала амулет назад под рубашку. Он тепло и ласково коснулся моей кожи, как будто меня погладила рука надежного друга…
Мы разговаривали еще довольно долго, засидевшись допоздна, когда другие жители деревни уже разошлись по своим отдельным углам, и дымный воздух длинного вигвама наполнился сонным сопением и храпом. И даже удивились, когда явился Джейми, впустив в вигвам волну холодного воздуха.
Когда Полина уже собралась уходить, она как-то странно замялась, как будто не зная, стоит ли сказать мне что-то еще. Она посмотрела на Джейми, потом пожала пышными плечами и вроде бы решила промолчать. Но еще через мгновение придвинулась к Яну и что-то негромко проговорила; это было похоже на то, как если бы по скалам вместо воды потек мед. И еще она прижала руки к лицу, как бы вонзив ногти в кожу. После этого Полина быстро обняла меня и вышла.
Ян изумленно посмотрел ей вслед.
— Что она сказала, Ян?
Он повернулся ко мне и его брови сосредоточенно сдвинулись.
— Она говорит… она попросила, чтобы я сказал дяде Джейми: в ту ночь, когда та женщина умерла на лесопилке, она видела мужчину.
— Какого мужчину?
Ян покачал головой, все еще хмурясь.
— Она его не знает. Но это был белый мужчина, плотный и приземистый, и не такой высокий, как дядя или я. Она выдела, как он выходил с лесопилки, потом быстро ушел в лес. Она сидела на пороге своей хижины, в тени, так что она думает, что он ее не заметил… но он прошел достаточно близко от нее, и на его лицо упал свет очага, и она рассмотрела его лицо. Она говорит, у него лицо с отметинами, — тут Ян прижал ногти к лицу, точно так же, как это сделала Полина, — и он похож на свинью.
— Марчинсон? — Сердце у меня подпрыгнуло.
— Этот человек был в мундире? — спросил Джейми, сильно нахмурившись.
— Нет. Но она очень удивилась, и ей захотелось узнать, что он там делал; это не был один из плантаторов, и не кто-то из их управляющих или надсмотрщиков. Так что она пробралась к лесопилке, чтобы посмотреть, но когда она просунула голову в дверь внутреннего помещения, она сразу поняла, что там случилось что-то очень плохое. Она говорит, что почуяла запах крови, а потом услышала голоса, так что входить не стала.
Так значит, это все же было убийство… и мы с Джейми не смогли предотвратить его просто потому, что опоздали на несколько мгновений. В индейском вигваме было тепло, но меня все равно пробрало ознобом от воспоминания о душном, пропитанном запахе крови воздухе в помещении под лесопилкой, и о кухонном вертеле, на который натолкнулась моя рука. Ладонь Джейми легла на мое плечо. Я машинально подняла руку и коснулась его пальцев. Мне стало хорошо от этого прикосновения, и я вдруг осознала, что мы уже почти месяц сознательно старались не прикасаться друг к другу.
