Но Фернанду и сейчас не подозревал, как мучается Бранка, читая газеты с гнусными измышлениями, потому что Милена ничего ему не говорила. Ей хоть и было противно, но она не придавала большого значения всей этой низкопробной ерунде. А он сам он не читал подобных газетенок.

А Женезиу, который тоже их читал, клял себя за неразборчивость в знакомствах и доверчивость.

– А я тебе говорила, что она просто настоящая дрянь! – горячо говорила Лиза. – Это у нее на лице написано! И любому нормальному человеку видно.

– А я что, по-твоему, ненормальный? – спрашивал Женезиу, поднимая голову, которую до этого покаянно опустил.

– Нормальный. Только в делах ни черта не смыслишь. Вот увидишь, выгонит тебя Милена! Я бы на ее месте выгнала.

Женезиу опять виновато понурился, а Лиза засмеялась. Ну как можно на него, такого сердиться?

Когда он смотрит влюбленными глазами? Ждет, что она ему посоветует? Готов слушаться, будто младенец?

А чем она могла ему помочь? Что посоветовать? Вот будут у нее деньги, она поможет ему продержаться, когда его выгонят… Но на его месте она бы и сама ушла.

После сомнительных намеков в бульварных листках в магазине появилась еще более сомнительная публика. Но доход возрос. Хотя Милену он не радовал, ей совсем не хотелось доходов от дурно пахнущей репутации. Но и в панику она не впадала, а со свойственной ей энергией и собранностью искала выхода.

С Нанду она пока своими заботами не делилась. Он проходил сложнейшие отборочные испытания в Обществе спасателей. Она чувствовала: муж хочет окончательно перейти туда на работу, и понимала, как ему важно пройти их благополучно.

Милена желала Нанду победы и боялась за него. Но решение и желание Нанду было важнее, чем страхи, поэтому Милена боролась не с мужем, а со своими страхами.

– Я что-нибудь придумаю, непременно что-нибудь придумаю, – твердила она себе. – Помогай мне, папочка, помогай! Ты всегда помогал мне, помоги и на этот раз!

У Сезара всегда улучшалось настроение, когда он получал от Эдуарды очередное письмо. Он радостно показывал его Аните, и поначалу она очень расстраивалась. Ей все казалось, что Эдуарда вновь вторгается в ее жизнь, что она посягает на Сезара. Но как только она стала вникать в то, что заботило Эдуарду, и забыла о своих ревнивых мыслях, ей стало легче. Она увидела, как та любит малышей, как ответственно относится к своим обязанностям и если спрашивает у них совета, то только потому, что доверяет им. Эдуарда всегда писала им обоим, интересовалась делами Аниты тоже, и Анита мало-помалу успокоилась.

Поняла она и другое – письма озабоченной своими материнскими хлопотами Эдуарды окончательно избавили Сезара от чувства вины по отношению к ней. Его радовало, что и она, и Марселу так по-хорошему справились с той серьезной травмой, которую нанесла им жизнь.

Зато Анита не понимала, что Сезар ищет выхода и для них тоже. Хочет натолкнуть ее, Аниту, на мысль, что в жизни есть самые разные выходы и ни одна из ситуаций не бывает безнадежной.

Этого Анита пока не слышала. Упорно и фанатично старалась она справиться с природой, которая столь же упорно не желала ей дать ребенка. Но пока все ее усилия оставались по-прежнему тщетными.

Большое умиление вызывала у Аниты пациентка, которой они с Сезаром занимались вот уже несколько месяцев. Она часто ставила сеньору Изабел Лафайет в пример другим своим подопечным. И неудивительно. Мало было таких целеустремленных и пунктуальных женщин, которые неукоснительно выполняли все рекомендации врачей.

Стоило ее какой-нибудь пациентке расслабиться, закапризничать, она говорила:

– Посмотрите-ка на сеньору Лафайет, вот кто никогда не будет жаловаться и капризничать! Вот кто прекрасно родит и у кого будет здоровье, чтобы растить своего малыша!

Нельзя сказать, что призывы Аниты помогали кому-то подтянуться. Чужая подтянутость воздействует как укор. Сеньору Лафайет в клинике недолюбливали, и Анита не могла понять почему. Врачи любят трудолюбивых пациентов, а Изабел трудилась на совесть.

Она неукоснительно выполняла все требования и рекомендации, она хотела выйти из клиники здоровой. Раз уж случилось так, что она вынуждена тратить время на свое здоровье, то она хотела потратить его с пользой.

Сезар и Анита вели Изабел бережно и внимательно. Как счастливо они переглядывались, когда очередное УЗИ показывало улучшение. Анита даже отвлеклась от своего лечения, занимаясь лечением Изабел. Опухоль понемногу рассасывалась, и эти совместные победы наполняли Аниту счастьем. Она словно бы вынашивала вместе со своей пациенткой ее ребенка, радовалась вместе с ней их каждому удачному совместному шагу.

И все-таки опухоль настолько искажала картину, что с полной уверенностью врачи не могли судить о состоянии младенца.

В один прекрасный день, выслушивая живот Изабел, Анита с полной отчетливостью услышала биение второго сердца. Неужели двойня? Двойня совсем по-иному объясняла искаженную картину УЗИ.

Анита побежала к Сезару. Они провели дополнительные исследования. Похоже, что так оно и было.

Когда они сообщили новость Изабел, то она проявила живейшую радость, которая необыкновенно растрогала Аниту.

«Какая необыкновенная женщина, – думала она, – мужественная, умеющая добиваться своей цели!»

В этой своей оценке Анита не ошиблась: Изабел всегда шла к намеченной цели, и иногда напролом.

На этот раз ее радость объяснялась совсем не чадолюбием: у нее появилось дополнительное основание надеяться, что исход ее затяжной болезни будет благополучным. Хотя под благополучием она понимала совсем иное, нежели Анита или Сезар.

Во что бы то ни стало сохранить себя в форме – вот было девизом Изабел на протяжении всего этого времени. Она плавала, много ходила, делала специальную предписанную ей зарядку.

Сшитые из шелковистых струящихся тканей платья-балахоны удачно скрадывали растущий живот, и Изабел с удовольствием любовалась загорелой подтянутой женщиной, которая смотрела на нее из зеркала. Она ничуть не была похожа на ту измученную страхом, с тенями под глазами истеричную страдалицу, которая приехала в эту клинику.

С каждым днем Изабел все с большим нетерпением ждала часа своего избавления. Она была полна энергии и желания как можно скорее отделаться как от своего теперешнего состояния, так и от его результатов.

Она сообщила Рите, когда ждет к себе Лизу, и уже получила от Лизы согласие на приезд. Ждать становилось все тягостнее. Последние недели беременности никому не даются легко – неудобно спать, тяжело ходить. Но и с этими трудностями Изабел справлялась мужественно, воодушевленная надеждой близкого избавления.

Анита с Сезаром долго решали, делать или не делать сеньоре Лафайет кесарево сечение.

– Изабел такая необыкновенная женщина, – настаивала на своем мнении Анита, – что вполне может родить сама.

– Но я же должен посмотреть, как там ее миома, – возражал хирург Сезар. – И потом, что ни говори, все-таки надо учитывать и возраст.

Наконец спросили мнение пациентки. Изабел долго раздумывала и взвешивала, что же будет полезнее.

– А вы уверены, что опухоль рассосалась? – спросила она у Сезара.

– Нет, не уверен, – ответил он. – Уменьшилась безусловно.

– В таком случае нужно делать кесарево, – решила Изабел.

И вот настал день, когда за Изабел пришла медсестра и проводила ее в белоснежный бокс, где ее стали готовить к операции.

После множества не слишком-то приятных процедур ее оставили отдыхать, и она лежала и смотрела в окно на розовеющие вершины гор. Она была довольна собой. С первой половиной испытания она справилась. Надеялась справиться и со второй. Интересно, что приготовила ей судьба? Изабел была готова вступить с ней в борьбу. Потом ей дали наркоз, и больше она уже ничего не помнила.

Очнулась она в том же боксе и снова увидела те же розовеющие вершины. Около постели сидела счастливая Анита.