– Тише, – сказала она ему. – Он спит. У Сезара упало сердце. У Аниты и раньше бывали навязчивые идеи, но теперь это было что-то гораздо более серьезное. Сезар даже остерегался дать происшедшему название. Он только стоял и смотрел на Аниту с ребенком. Смотрел, и из глаз его катились слезы. Вот итог его семейной жизни: лишившаяся разума жена с мертвым ребенком на руках! Он упал на колени возле сидящей Аниты, обнял свое уходящее счастье, словно мог удержать его, защитить, и, целуя руки жены, бормотал:

– Погоди, любимая, погоди, не отчаивайся. Вот увидишь, что-то еще будет у нас с тобой, что-то еще будет…

– Я не отчаиваюсь, Сезар, наоборот, – счастливым шепотом сказала Анита, и от этого счастливого шепота он похолодел.

– Пойдем, наверное, ты устала, дай я подержу ребенка, и мы с тобой подойдем к нашему психотерапевту, он даст тебе успокаивающее. То есть укрепляющее, я хотел сказать.

Сезар протянул руки, и Анита положила на них ребенка. Это был хороший признак. Сезар боялся, что Анита не захочет с ним расстаться. Как видно, сдвиг у нее произошел на почве материнства – она совместила себя со своей пациенткой, считает себя матерью, а ребенка живым.

– Сезар, не смотри на меня с таким испуганным видом, – улыбнулась Анита, – лучше посмотри на Луисинью, когда вы все думали, что он умер, он просто отдыхал.

– Да, да, отдыхал, дорогая. Просто отдыхал, – поспешно согласился Сезар.

Всю его усталость как рукой сняло. Он лихорадочно соображал, что ему делать дальше. Собственно, главное – найти хорошего врача, потом клинику. Он может быть хирургом и в неврологической больнице. Какие же операции он может делать, нужно сообразить…

– Сезар, посмотри на Луисинью, – настойчиво повторила Анита.

И Сезар мельком взглянул на лежащее у него на руках спеленутое тельце. Потом стал вглядываться в маленькое бледное личико – нет, черты не обострились. Нет и синюшного треугольника. Он прислушался и уловил еле слышное дыхание. Господи! Да что же это такое? Такого же не бывает! Господи!

Он поднял изумленный недоверчивый взгляд на Аниту.

– Да, да, Сезар, ты сделал чудо. Он просто такой слабенький, что не мог сразу справиться, вот и все. Ты слышишь, что он дышит и не хрипит? Скоро будет проходить наркоз, нужно позаботиться о питании.

– Погоди, Анита, что-то я ничего не соображу… Что ты делала все это время? Я сам видел, что он не дышит. Не я один констатировал летальный исход. Мы не могли ошибиться.

– Могли, – сказала Анита, – но я, конечно, ему помогла, но только чуть-чуть, потому что он не хотел умирать. Он хотел жить. Я это поняла еще вчера ночью.

– Но что ты делала? – в недоумении спросил Сезар.

– Говорила с ним, звала его к папе и маме, он просто заблудился впотьмах и выбрал не ту тропинку. Есть такая практика у индейцев-чероки, они зовут назад заблудившегося младенца и поют ему древнюю песню. Я рассказала ему о нас с тобой, которые так ждут своего малыша, и спела ему эту песню. Он услышал.

– А сеньора Лафайет? Как нам быть с ней?

– Никак. Ты даже не упоминай у нас в доме про эту ведьму, а то малыш испугается и опять уйдет блуждать в потемках. Мы родили этого младенца, мы дали ему жизнь, ты и я. Он пришел к нам, он хочет жить с нами.

Наверное, жена у него была все-таки сумасшедшей, но как же он любил ее, эту свою сумасшедшую!

День за днем, ночь за ночью боролась Анита за жизнь малыша, которого назвала Луисинью и считала своим сыном. Она постоянно была настороже, готовая в любую секунду прийти ему на помощь. Домой она забегала изредка, просто взглянуть, на месте ли еще ее дом. Но настоящим домом стало для нее реанимационное отделение при хирургическом отделении. Каждую отвоеванную у смерти секунду она считала своей победой. И так оно и было на самом деле. Сложнейшая аппаратура была ее союзником в благородном деле спасения той жизни, которая пожелала появиться и появилась на земле.

Но одна Анита не выдержала бы этой изнуряющей борьбы, которая требовала столько сил и напряжения. Рядом с ней был ее муж, были другие врачи и сестры, которые ей помогали. Все отделение знало чудесную историю о воскресении безнадежно больного малыша и всеми силами помогало тем, кому Бог помог совершить такое чудо.

Все считали своим долгом помогать этому младенцу, ведь не каждый день совершаются в жизни чудеса, и если уж такое свершилось, то каждому хочется быть к нему причастным.

По капельке, по крошечке втягивался младенец в нелегкое дело жизни. Ему нужно было научиться правильно дышать, и это у него уже неплохо получалось. Анита с радостью смотрела на экран, который фиксировал кривую дыхания младенца, показывал объем поступившего в легкие воздуха, – Луисинью хорошо справлялся с этой работой, мама была им довольна.

Хуже обстояло дело с питанием, все это время малыша кормили через капельницу, так как он был еще слишком слаб, чтобы самому переваривать пищу. Но родители отвоевали у смерти уже целую неделю!

Сезар осмотрел шов и сказал:

– Заживление идет даже лучше, чем я мог надеяться. Попробуем с завтрашнего дня давать понемногу слизистого отвара.

Анита довольно кивнула – они переходили к следующему основополагающему этапу.

Но путь предстоял еще долгий – двигательная деятельность малыша была ограничена врожденным поражением позвоночника, а значит, нельзя было надеяться и на полноценное развитие в целом. Лет в пять, а может быть, и раньше, в зависимости от того, каким будет состояние здоровья ребенка, ему предстоит еще одна очень серьезная операция, которая и определит его дальнейшую судьбу.

Но до этого нужно было еще дожить, пока счет времени шел даже не на дни, а на часы.

Анита была поглощена заботами о Луисинью и своими каждодневными обязанностями. День состоял для нее из множества дел, и о каждом из них, тщательно с ним справившись, она вспоминала с облегчением.

«И это позади», – думала она, оглядывая вечером длинную череду переделанного и готовясь взяться за следующую.

Зато Сезар думал о будущем. Как только у него возникала свободная минута, одна и та же мысль сверлила его мозг: что они будут делать дальше? Как им быть с Луисинью?

Изабел пока еще оставалась в клинике, в любую минуту кто-то из сестер мог проговориться о чудом воскресшем мальчике и заронить в ее душу подозрение. Слухи об этом могли дойти и до администрации, и она тоже могла вмешаться неожиданным и нежелательным образом. Случай был, конечно, беспрецедентный.

Невольные опасения одолевали Сезара. Если кто-то нарушит тот заговор молчания, который пока окружал ребенка, он может поплатиться не только дипломом, но и свободой. Следуя закону милосердия, он вновь стал преступником: врачом, который ворует у доверившихся ему женщин детей.

Он регулярно навещал Изабел, проверяя ее шов, и она была с ним необыкновенно любезна. Ей хватало ума не разыгрывать из себя убитую горем мать, тем более что она ни разу так и не взяла на руки свою дочь. Не надо было быть великим провидцем, чтобы угадать, что сеньора Лафайет хочет проститься и с дочерью.

А девочка была чудесной. Если за мальчика все боялись, то за девочку все радовались. Она уже набирала недостающий вес, и ее басистый требовательный плач мгновенно созывал всех сестер.

– Через три дня я могу вас выписать, – сообщил Сезар Изабел после очередного осмотра. – Полагаю, вам не терпится выбраться на свободу после столь долгого заточения в наших стенах.

– Не скрою, так оно и есть, – улыбнулась Изабел. – Хотя мое заточение было вполне комфортабельным.

– Я пропишу вам режим, которого советую придерживаться, и очень прошу находиться под наблюдением гинеколога.

– Я вас поняла, я себе не враг, – ответила Изабел, – и последую вашему совету.

Вскоре приехала Лиза, и девочка поступила целиком и полностью в ее распоряжение. Изабел пока объясняла это своим плохим самочувствием и слабостью. Никакой лишней информации она не собиралась давать в этих стенах и торопилась их покинуть.