Око гнал от себя навязчивую мысль, что нападавшие работали по заданию гилей. Или сами были воинами гилей. С этим ничего поделать было уже нельзя. Но он отомстит гилям: его люди уже добрались до Срединных и Зеленых Земель. Месть настигнет гилей позже, но зато это будет сокрушительная месть.

Он вернул каменный блок на его место в стене, поворотом рычага из спальни вновь выпустил собак-охранниц в комнату-ловушку, съел лепешку, выпил полстакана вина, положил полупики рядом с ложем и задул свечу. Сегодня у него был трудный день. Но впереди – гораздо более трудные. Два-три глубоких медленных вздоха и сон до утра освободит его от оков Долга.

А карманник Блоха в это время все еще прятался на Торговом Рынке, работающем даже ночью, в пустой лавке молодого кожевенника, того самого, который его нанял на легкую, как он сказал, работу: порыться в доме Управляющего Невольничьим Рынком, поискать тайники после того, как его молодцы прикончат Управляющего. И Блоху он на эту работу нанял только потому, что страшила Душитель знал и кожевеннику пересказал, что Блоха уже лазил в дом к Управляющему и прятался в нем и подсматривал и про подземную комнату-ловушку знает. Только не знал Блоха про пики, что замелькали в руках Управляющего. И про двух страшных чугских собак-людоедов, которые чуть не схватили его, когда полегли налетчики вместе с молодым кожевенником, он тоже не знал. Все тогда бросил Блоха, только кафтан Управляющего с собой унес. Дурак, чуть жизнь не потерял, а нашел в карманах кафтана всего только десяток серебрячков, да еще в потайном кармане письмо небольшое, на бумаге дешевой, толстой, из такой только бумажный змей клеить. Хорошо, что темно было, и Управляющий никак его не узнал и не запомнил. Раз Управляющий живой остался, кафтан надо с пирса в воду бросить, а письмо в костер бросить, когда ночная стража бодрящий напиток варить будет. А, может, сбегать в известный ему воруй-городок, да и продать там кафтан? – подумал Блоха. И тут же выбросил эту мысль на пол, и еще ногой ее растер – он предупреждение получил, шепоток в голове, которому верил как никому: "Выгадаешь серебрячок, потеряешь жизнь". Ладно, пора идти, кафтан топить и бабку домой проводить, ночью плохо видеть стала, спотыкается. Или дать ей письмо посмотреть? Она хоть и неграмотная, а иной раз положит руку на письмо и будто читает, и все верно читает, люди сами потом приходят и говорят спасибо. А иной раз ничего в письме не видит и говорит: пустое это все. Бабка всю семью кормит, конечно, одна на весь порт Дикка хорошая гадалка.

– Бабка, пошли? – Блоха взял под руку бабку и повел домой. Люди на Площади расступались из уважения к бабке, ходить с ней было не зазорно. И вдруг бабка остановилась и спросила:

– Что за гадость ты в дом собрался нести? Что у тебя в мешочке твоем воровском за пазухой? Сколько раз тебе говорила – ничего ворованного и чужого не держи на груди, вредно это для здоровья. Что за Судьба несчастная у этого парнишки!… Ни к чему не способен, только воровать! Ну-ка покажи!

Блоха дал ей в руки сложенное во много раз письмо. Бабка положила письмо на ладонь и нахмурилась. Приложила письмо ко лбу и опять нахмурилась.

– Где ты это взял? – бабка тряхнула его так, что Блоха чуть себе язык не откусил зубами. Отвел глаза, пошаркал ногой – мол, сама понимаешь. – Тут очень плохое написано. Это надо либо Главе отдать, либо другому важному человеку. Стой, не тащи меня! – Бабка подумала. – Нет, тащи обратно на Площадь!

– Бабка, да ведь ночь уже, кто за гаданием придет?

– Тащи! Я позову одного человека… – Пришлось обратно на Площадь волочиться.

На Площади в любое время народу много, но бабкино место около масляного фонаря все обходят и низкую ее скамеечку не трогают – бояться. – На! – бабка дала внуку серебрячок. – Купи себе пирожок!

Блоха пошел, но, конечно, не за пирожком – что он, сопливый, что ли? – а Игральный дом поставить на кон в кости, проигрался тут же, а после загляделся на фокусников, что приехали с торговым караваном из Стерры: молодые ребята, ловкие, ножи мечут, из лука стреляют, стеклянные шары и факелы бросают. Работать в ночной толпе возможности не было никакой – ушлый ночной народ все свои кошели в руках держал. А когда вернулся, бабка на него накинулась:

– Я тебя жду-жду, ты что, повозку пирожков купил и все съел? Тащи меня домой! Вот! – подмигнув, кивнула на свой кошель. И тем непонятным чувством, которое постепенно делало Блоху хорошим карманником, только пальцем дотронувшись до бабкиного кошеля, он понял, что в нем среди серебряной и даже медной мелочи лежит большой тяжелый Империал.

– Чужак что ль дал? – угадал Блоха. Не трудно угадать: Империалами только Чужак за все хорошее для себя платит. А их у него – ну, как сейчас звезд на небе.

В своей комнате в гостинице Кадет несколько раз перечитал письмо Императора к Оку Империи. Повертел лист бумаги в руках, посмотрел его на просвет. Вгляделся в четко нарисованные буквы убористого текста. Жаль, что он оказался бесталанным и беспомощным графологом – так и не освоил эту древнюю увлекательную профессию, хотя от скуки дважды приступал к ее изучению в томительной экспедиции много лет назад. Было бы интересным и полезным понять характер Императора чугов. А важность и достоверность случайно полученной информации не оставляла сомнений. Осталось решить: дождаться утра или передать ее немедленно. Жизнь научила его двум совершенно диаметральным правилам: не откладывай и – не торопись. Случалось, что он не торопился – и проигрывал. Бывало и наоборот. Статистику он не вел, но предполагал, что она – пятьдесят на пятьдесят.

– Прочти! – передал он письмо Монаху. Тот торжественно водрузил на нос приобретенные накануне очки в серебряной оправе, взял лист, повертел его и только потом прочел. И ахнул:

– Да этому же цены нет!…

– Лень идти. Может быть, кого-нибудь послать? Я путаю соглядатаев – какие от нас, а какие от чугов. А ты?

– Я их вообще не вижу! Даже в очках, – хмыкнул Монах.

– Что у тебя с глазами, старина?

– Один лекарь говорит: "Темная вода". Я ему опять хорошо заплатил. "Это не лечится", – говорит. Другой сказал – "Желтая вода". Я ему снова заплатил. Нет, говорит, у тебя "Желтая вода", еще долго видеть будешь. Дал склянку с отваром, промывать надо каждый день. Кому верить?

"Робинзон!" – с тревогой глядя на Монаха, подумал Кадет.

– Надо идти, Великий и Могучий! Надо!

– Ночь уже… И, ох, надоело, Монах!…

– Ну и что, что ночь, Каддет! Идти как бы со скандалом… Ты ж – Чужак! Придется, Великий и Могучий! Надо! Ну, настраивайся, господин Каддет!…

…– Обманщики! – орал господин Каддет, Великий и Могучий Вождь с Холодных Земель около запертых на ночь ворот посольства королевства Стерра. – Нечестная торговля! Сделку порушили! – толмач старался сохранить интонации своего работодателя. – Фуфло! – надрывался великий и могучий по гиккейски на жаргоне Гавани, чему собравшиеся на его крики припозднившиеся горожане немало потешались. Тут же в сторонке нерешительно топталась ночная стража: с одной стороны, конечно, беспорядок и нарушение закона, с другой стороны – хороший человек переживает… Ну, покричит немного, да успокоится… Конечно, обидно ему: обещали принцессу пленную продать, а потом отказались.

Калитка в створке посольских ворот отворилась, и из нее вышел лорд Барк, одетый комнатным слугой.

– Почтенный, – вежливо сказал он, – уже ночь, а вы беспокоите лорда Посла. Прошу вас удалиться.

– Хочу говорить лорд Посол, – по гиккейски сказал Великий и Могучий Вождь. – Сейчас! Завтра я корабль прочь.

– Сейчас невозможно, – вежливо отвечал лорд Барк. – Завтра. Наверное.

– Завтра? – переспросил великий и могучий. – Завтра. Хорошо. Я приходить. Ты – хороший! – С этими словами господин протянул слуге, как у него всегда водится, Империал. Прямо в ладонь положил. Слуга низко поклонился. – Завтра? – строго спросил господин Каддет. – Завтра! – и ушел, разметая мусор полами своего плаща. За ним двинулся толмач и усиленная охрана.