– Я созвал вас сегодня утром, потому что приготовил для вас необычное зрелище. Хочу, чтобы это стало для всех хорошим уроком. Наша плантация – непростая, не хлопковая. Ничего похожего! В Фалконхерсте выращивают негров, которые должны быть самыми лучшими неграми на всем Юге!

Выращивать негров – плевое дело. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Всего-то и требуется, что бычок да телка: телка расставляет ноги, бычок принимается ее оприходовать. Пусть занимаются этим хоть двадцать раз за ночь, были бы силенки. – Он подождал, пока утихнут смешки. Впервые за этот день на его физиономии появилось подобие улыбки. – Вот так мы вас и разводим. Тут главное, чтобы телка и бычок были не первые попавшиеся, а те, что надо. Куда это годится, если брат полезет на сестру, сын – на мать? Никуда не годится! Если все прошло нормально, я беру сосунка и выращиваю его. А потом продаю. Ведь это негр или негритянка из Фалконхерста, лучше породы нет во всей стране! Со временем все будут проданы, но не с обычного аукциона, а в Новом Орлеане или в Нашвилле. И идете вы не как работники для хлопковых плантаций, а как племенные производители и производительницы, с которыми положено особое обращение. Кому из вас не понравится заделаться племенным производителем или производительницей на хорошей южной плантации?

Он умолк и снова улыбнулся своим слушателям, удовлетворенно внимая одобрительному ропоту:

– Это нам по нраву, хозяин.

– Разлюбезное дело, хозяин.

– Только и делаешь, что это самое, – чем не жизнь?

– А я буду рожать и рожать для вас – только оставьте меня здесь!

Он радостно закивал. Его настроение настолько улучшилось, что он встал, вышел из конюшни и потрепал нескольких негров и негритянок по плечу в качестве подтверждения их высоких племенных свойств. Однако стоило ему снова усесться, как улыбка померкла. Он опять посуровел.

– Все вы знаете, что самцы и самки получают у меня массу возможностей для спаривания. Почти у каждого бычка есть телка, и он трудится на ней всю ночь, не смыкая глаз, чтобы подарить мне побольше сосунков. Так и надо! Но одного не забывайте: я сам говорю, кому с кем спать. Я устраиваю совокупление так, чтобы добиться самых лучших результатов. Поэтому и установил незыблемое правило: никто не подбирает себе пару по собственному усмотрению. Это моя забота! Если дать вам волю, то скоро у нас начнется вырождение и поголовье станет совсем никудышным.

Зарубите себе на носу еще раз: право выбора принадлежит не вам, а мне. Когда выбор сделан, можете приступать. Работайте что есть силы! Во всей стране нет другого места, где бы неграм обеспечивалась такая сладкая работенка!

– Это верно, сэр, масса Максвелл, сэр. Это мы понимаем! – истово подтвердила толпа.

Он кивнул и продолжил:

– Но если моему самцу взбредет в голову попользоваться не той самкой, которую я ему подобрал, а совсем другой, то тут-то и начнутся неприятности. Этого я допустить никак не могу. И не допущу! Если я поймаю парочку, которую не сам составил, то оба ответят по всей строгости. Такое безобразие и случилось прошлой ночью. Взгляните на Мема! – Он указал на распустившего нюни Мема, прикованного к столбу. – Кому, как не ему, слуге из Большого дома, знать наши порядки? Девку, – жест в сторону Сафиры, – я особенно и не обвиняю, потому что это Мем наплел ей с три короба, а она и развесила уши: раз Мем – господский слуга, то, видать, знает, что говорит; но все равно от преступления никуда не уйдешь.

Или возьмите вот ее – дуреху Минти, которой я поручил приглядывать за молодыми девицами, пока я еще их ни с кем не спаривал…

Слушатели удрученно качали головами и дружно осуждали нарушительниц.

– Вот почему я решил превратить случившееся в наглядный урок для всех вас. – С этими словами Максвелл ударил правым кулаком по своей левой ладони, да так звонко, словно вколотил в стену гвоздь. – Минти получит пять ударов кнутом. Это научит ее и других негритянок, которым поручено следить за девками в хижинах, что главное – это бдительность. Сафира, – он ткнул в девчонку пальцем, – заслужила семь ударов. Когда она в следующий раз вздумает пристроить у себя между ног самца, не получившего моего одобрения, то небось вспомнит, как ей однажды надрали задницу. Что же до Мема, то он получит все двадцать.

Мем встретил приговор протяжным воем, эхо которого заметалось под крышей конюшни.

– Вообще-то я не сторонник порки, – задумчиво проговорил Максвелл. – Нам в Фалконхерсте удается обходиться без крайностей. Но сегодня я изменю своим правилам. Сегодня у нас впервые порют негритянок. Я поручил это Лукреции Борджиа. Мой новый бой, вот этот мандинго, – он указал на Омара, сжимающего в руке рукоятку кнута, – отделает Мема. А вы смотрите, мотайте на ус и запоминайте, что ждет любого, независимо от того, негр это или негритянка, если он посмеет совокупляться в кустах! Считайте, что каждый удар кнута обрушивается и на ваши спины, и не воображайте, будто можете позволять себе любые непотребства. Вы – ниггеры, пожизненные слуги. Если будете слушаться меня, вам не придется жалеть, если же станете самовольничать, то и вас не минует кнут. – Он обвел взглядом толпу, впился в глаза первому попавшемуся негру и гаркнул: – Понятно?

Сначала все молчали, потом верзила в заднем ряду пробасил:

– Еще как понятно, масса Максвелл, сэр! Мы ничего не станем делать без вашего разрешения.

Остальная толпа так и осталась безмолвной, хотя многие кивали головами, чтобы Максвеллу было ясно, парод перед ним понятливый.

Максвелл важно опустился в кресло и жестом приказал сыну сесть рядом. Лукреция Борджиа услыхала обращенные к ней слова:

– Я бы начал с девок, но сперва мне хочется глотнуть пунша. Сбегай-ка в дом, принеси стаканчик. – Взглянув на необычно бледного Хаммонда, он добавил: – А лучше два. Что-то Хам сегодня сам не свой. Весь в мамашиных родственничков: те тоже не переносят битья. Ничего, пунш его подкрепит.

– В чайнике есть кипяченая вода. Я мигом. Несмотря на свой гигантский рост, Лукреция Борджиа могла быть очень прыткой. Боясь, как бы не пропустить самое интересное, она бросилась в Большой дом бегом.

Максвелл поглядывал то на Мема, то на девушек. Он знал, что Мем готов снова приняться голосить, но слишком напуган обещанными пятью дополнительными ударами. Две негритянки тихонько шмыгали носами. В недолгое отсутствие Лукреции Борджиа Максвелл не нарушал молчания. Пауза придала ситуации дополнительное драматическое напряжение. Неизвестность еще больше увеличивала в глазах собравшихся значение надвигающейся развязки.

Когда возвратилась Лукреция Борджиа – назад она уже не так торопилась, поскольку боялась расплескать пунш, – все внимание было перенесено на нее. Она еще издали почувствовала всеобщее напряжение и хорошо осознавала важность возложенной на нее миссии. Выпрямившись и гордо задрав подбородок, она не спеша вышагивала по заросшей тропинке – сущая царица Фалконхерста, пользующаяся любой возможностью, чтобы подчеркнуть свою власть. Сейчас она исполняла главную роль. Достигнув конюшни, она еще больше замедлила шаг и с плавной грацией вручила Максвеллам стаканы.

– Осторожнее, – предупредила она, – не обожгитесь! Пунш – чистый кипяток, поберегите языки.

Бросив царственный взгляд на взволнованные черные лица, она снова приняла стойку позади хозяев. Оставаться там ей было суждено недолго, но следующая позиция должна была еще больше поднять ее престиж.

Максвелл подозвал Омара, теребившего в тени доверенный ему кнут. Приняв у конюха орудие истязания, он торжественно вручил его Лукреции Борджиа.

– Кому отстегать этих негодниц, как не тебе, Лукреция Борджиа! – зловеще проговорил Максвелл. – Знаешь, как это делается?

Она возвышалась перед хозяином, решительно обхватив толстую пекановую ручку кнута.

– Я запомнила, как вы пороли Расмуса, хоть это и было давным-давно. Кажется, знаю.

– Учти, метить надо только по заднице. Мне не нужны девки в. шрамах, так что будь поосторожнее. От пяти ударов ни крови, ни шрамов не появится. Главное, дождись, пока перед тобой окажется задница. Спереди ни за что не лупи.