– Так подарите и его!

Максвелл задумался. В это время раздались шаги Хаммонда.

– Что ж, можно, – сказал он вслед Лукреции Борджиа, упорхнувшей на кухню.

Стоило Хаммонду приняться за еду, как ударил гонг.

Из конюшни и из всех хижин хлынули чернокожие, крича изо всех сил. Все они выстроились полукругом перед верандой, напротив кухонной двери.

– Что случилось? – встревоженно спросил Хаммонд, оторвавшись от еды.

Максвелл с улыбкой потрепал Хаммонда по плечу изуродованной рукой.

– Ничего, сынок, просто сегодня твой день рождения, вот все и захотели тебя поздравить. Я тоже тебя поздравляю. Будь счастлив, сын мой.

Отцовское рукопожатие было твердым и сердечным.

– И я вас поздравляю! – В столовую вбежала запыхавшаяся Лукреция Борджиа. Она заключила Хаммонда в могучие объятия. – С днем рождения, масса Хам, сэр, желаю вам счастья.

– И мы желаем вам того же! – Из кухни вышел Мем в сопровождении близнецов. Каждый держал по букету цветов. Отдав имениннику букеты, мальчики вцепились в молодого хозяина и стали карабкаться ему на колени.

Хаммонд не утерпел и, не закончив завтрака, на который Лукреция Борджиа истратила столько сил и выдумки, стряхнул с себя близнецов, вскочил и, обежав стол, обнял отца. Потом он стиснул Лукрецию Борджиа в объятиях, звонко чмокнул ее в щеку и выбежал на веранду, где его встретил дружный хор. За ним к собравшимся вышли Максвелл-старший, Лукреция Борджиа и сияющий Мем.

– С днем рождения, масса Хам, сэр! – грянул хор. – Поздравляем нашего хозяина с днем рождения!

Раздался рокот барабана, изготовленного одним из невольников, сохранившим память об африканских тамтамах. Ворота конюшни распахнулись. Рабы расступились, образовав живую аллею, ведущую от конюшни к веранде Большого дома. Из ворот выбежал конь. На шее у него пылал букет цветов, в седле сидел темнокожий мужчина с венком на шее и с белым тюрбаном на голове. Не доезжая до дома, он пустил коня галопом, а у самых ступенек осадил его, словно по волшебству. Всадник издал торжествующий клич, развернул коня мордой к Хаммонду, спешился и поднялся по ступенькам, чтобы, поприветствовав Хаммонда на магометанский манер, передать ему уздечку. При этом он произнес несколько слов на непонятном языке и улыбнулся, сверкнув великолепными белыми зубами.

– С днем рождения, сынок! – Максвелл-старший похлопал Хаммонда по плечу. – Надеюсь, тебе понравится твой новый конь. Его зовут Старфайер. Лучший из того, что я сумел отыскать. Старфайер – мерин, но для паренька это даже надежнее. Своенравный жеребец, которого трудно удержать, тебе ни к чему.

Хаммонд поцеловал отца:

– Спасибо, папа. Конь превосходный. А что это за негр, который на нем прискакал? Я никогда раньше его не видел. Это новый слуга?

– Это еще один подарок тебе на день рождения. – Максвелл расплылся в улыбке. – Этот жеребчик – наполовину мандинго, представляешь? Наполовину мандинго! Я всю жизнь искал настоящего мандинго. Этот хоть и полукровка, но все равно хорош. Он наполовину араб, по отцу, мать у него мандинго. Я купил его вчера у мистера Льюка, заодно с конем. Льюк совсем недавно привез его из Нового Орлеана. Он недавно из Африки, говорит пока с грехом пополам, но все понимает.

Хаммонд спустился по лестнице и потрепал Старфайера по шее; однако, как он ни восторгался конем, он не мог отвести взгляд от нового раба. Наконец голоса фалконхерстских обитателей отвлекли его от разглядывания подарков. Чернокожие снова выкрикивали поздравления, но уже вразнобой:

– С днем рождения, масса Хам! Поздравляем! Он помахал им рукой и снова поднялся на веранду. У отца за спиной стояла Лукреция Борджиа в накрахмаленном белом переднике.

– Лукреция Борджиа! – позвал он ее, стараясь перекричать толпу. – У нас остались с прошлого Рождества лимонные леденцы и шандра?

– Сколько угодно! – ответила она.

– Тогда построй всех и раздай угощение. – Он призвал невольников к тишине. – Благодарю за добрые пожелания. Теперь, когда мне исполнилось шестнадцать, я могу взять на себя больше работы и лучше помогать отцу. Вы – славные негры, гордость Фалконхерста, и я… – Он замялся, не зная, что бы еще сказать. Просто обводил глазами черные лица и улыбался. Наконец он собрался с мыслями. – Сейчас вы выстроитесь, и Лукреция Борджиа выдаст всем лимонных леденцов и шандры. Только не сметь толкаться! Угощения хватит на всех. А потом – за работу!

Еще раз помахав им рукой в знак благодарности, он повернулся к отцу и помог ему спуститься с веранды.

– Давай сходим в конюшню, папа. Ну как, дойдешь?

– Конечно, дойду, – ответил Максвелл, стараясь не отстать от сына.

Хаммонд жестом приказал Омару следовать за ними и сам повел Старфайера. В конюшне он выставил в проход, на солнце, кресло, предназначенное для отца, полюбовался на четвероногий подарок и потрепал мерина по шелковой шее.

– Какой ты славный, Старфайер! Мы будем добрыми друзьями. – Проникновенный тон нового хозяина успокоил взбудораженное животное. Хаммонд сказал отцу: – Хочу проехаться на нем до дороги. Любопытно, каков он на скаку.

Он закинул ногу на седло и жестом приказал Омару подержать для него стремя. Выехав наружу, он не спеша прогарцевал мимо строя невольников, принимавших от Лукреции Борджиа лимонные и шандровые леденцы. Потом легонько хлопнул коня по крупу, пустив его галопом. Быстро достигнув дороги, Хаммонд возвратился к конюшне и передал уздечку Омару.

– Он с норовом, – с сомнением проговорил Хаммонд, выпятив нижнюю губу, – но это, наверное, потому, что он ко мне не привык. Надеюсь, мне удастся его приручить. Кажется, я ему уже нравлюсь.

– Все дело, наверное, в проклятых цветочках у него на шее. Тут поневоле взбрыкнешь! Лошади этого не любят.

Максвелл указал Лукреции Борджиа на розы и гелиотропы у коня на шее.

– Сними это, – велел Хаммонд Омару. – И со своей шеи сними. Тебе и коню нечего щеголять в венках.

– Это все Лукреция Борджиа, – объяснил Максвелл. – Она из-за твоего дня рождения совсем тронулась. Сперва настояла, чтобы я подарил тебе этого коня, а теперь говорит, что и негра следует отдать тебе. Только какой в этом смысл – он ведь так и так твой.

– А мне все равно нравится считать его подарком мне на день рождения. Так ты говоришь, что он наполовину мандинго?

– Именно.

– А звать его Омаром?

– Омаром. Странное имечко, но Льюк сказал, что его надо называть именно так.

Хаммонд поставил рядом с отцовским креслом стул для себя.

– Меня так и подмывает его ощупать.

– Я тебя не осуждаю: я тоже первым делом его ощупал.

– Эй ты, Омар! – позвал Хам. – Поди-ка сюда! – Он указал ему место рядом со своим стулом. – Сними цветы с шеи и тряпку с головы. – Хаму не терпелось перейти к главному развлечению. – Разденься догола. Видя непонимающий взгляд Омара, Хам прикрикнул: – Снимай одежду! Я хочу тебя ощупать. Отец тебя уже щупал, теперь мой черед. Как же это сделать, когда ты одет?

Вопросительно поглядывая на белых, чтобы понять, верно ли он их понял, Омар снял с шеи венок и размотал тюрбан. Хаммонд обратил внимание, как аккуратно он сложил его, а заодно новенькую рубаху и штаны. Раздевшись догола, Омар, прикрываясь ладонью, вытянулся перед Максвеллами.

– Убери руку. Что ты там прячешь? – Хам оттолкнул его руку. – Если мы решили тебя осмотреть, то тебе все равно никуда не деться.

Хам долго осматривал его с головы до ног, потом повернул спиной к себе. Отцу он сказал одобрительно:

– Хорош! Только мне нравятся более сильные.

– Зато у него идеальное телосложение, – возразил Максвелл. – Точь-в-точь как у резвой лошадки! Здоровенные мускулы ему ни к чему. Главное, что он достаточно силен и хорошо сложен.

Хаммонд с сомнением пожал плечами. Потом провел руками по спине Омара, развернул его, провел ладонями по груди, бедрам, ногам.

– Не люблю, когда ниггеры такие волосатые. – Хам как будто вознамерился отыскать в новичке изъяны, хотя на самом деле тот пришелся ему вполне по душе.