Ее громкий крик, когда острое наслаждение пронзило ее, неописуемо сладостное, унесшее ее на вершину блаженства. Лахлан впитал этот крик горячим алчущим ртом, в то время как тело его напряглось, а плоть судорожно запульсировала под ее пальцами.

Когда Венецию подхватил вихрь неизведанных доселе ощущений, Лахлан вытащил руку, которой ласкал ее, и, схватив полотенце, плотно обмотал им ее ладонь, сжимавшую его плоть. И в тот же миг струя горячей жидкости хлынула наружу, оросив ее пальцы и ткань.

Оторвавшись от ее губ, Лахлан прошептал:

– Силы небесные! Пресвятая Матерь Божья…

Сердце ее пело в унисон с его словами. Боже, какие ощущения! Что же такое он с ней сделал?

Что бы это ни было, похоже, он чувствовал, то же самое, потому что крепко прижал ее к себе, зарывшись лицом в ее волосы, и тяжело дышал, согревая дыханием ее шею и содрогаясь всем телом.

Потребовалось некоторое время, чтобы возбуждение внутри ее утихло, а его тело расслабилось и размякло, словно бы опустошилось.

Затем Лахлан пробормотал:

– Это было… чертовски лучше, чем… в теории.

– Да, – отозвалась Венеция со смехом. – Гораздо лучше.

Они оба тяжело дышали, подобно волынщикам, только что окончившим играть рил. Только назойливый стук дождя в окно да шипение и потрескивание фонаря нарушали тишину спальни, помимо их учащенного дыхания. Постепенно холод нетопленной комнаты дал о себе знать, и Венеция почувствовала, что мерзнет.

И все же ей очень не хотелось покидать колено Лахлана. Она склонила к нему голову и прошептала:

– Значит, вот почему Уна сказала, что «готова расстаться с жизнью ради такого удовольствия».

– Такое удовольствие – большая редкость, Принцесса. – Лахлан потерся носом о ее щеку, потом об ухо, потом уткнулся в волосы. – Почти исключение. И поэтому его следует ценить и беречь.

– Нужно наслаждаться редкостными удовольствиями как можно чаще, тебе так не кажется? – Пробежавшись ладонями по его мускулистым рукам, она бросила на него игривый взгляд. – Ночь только началась и…

– О, нет. – Улыбка на его лице увяла. – Редкостные удовольствия следует вкушать редко.

У Венеции пересохло во рту.

– Так не должно быть.

– Именно так. – Его величественный, как у орла, взгляд мрачно устремился на нее, и он вытер ей полотенцем руку. – Теперь тебе нужно вернуться в постель. Одной. Прежде чем я уступлю искушению исполнить ту часть баллады, которую мы пропустили.

Венеция обвила его шею руками.

– И что же это за часть?

Взгляд Лахлана скользнул к ее обнаженной груди, и он с шумом втянул в себя воздух.

– Ты отлично ее знаешь. Где Дарби овладел Уной и они вместе «смазали ее замок» в «потоках блаженства». Вот эта часть.

– Это звучит интригующе, – прошептала Венеция, потянувшись, чтобы поцеловать его в губы.

Но он остановил ее, прежде чем ей это удалось.

– Нет. Я не собираюсь губить тебя.

Раньше это ее порадовало бы, но не теперь.

– Разве так уж ужасно, если это произойдет?

– Да. Тогда я буду обязан жениться на тебе, а я не могу.

«Я не могу». Ничто не способно так помешать обольщению, как голая правда.

Но она не позволит ему так легко от нее отделаться.

– Почему же? – прошептала Венеция, пытаясь не принимать его слова близко к сердцу.

Опустив глаза, он принялся сосредоточенно подтягивав вверх ее рубашку, чтобы прикрыть груди.

– Даже если твой отец согласится на это, – сказал он, – и даже если нам с ним удастся благополучно уладить наше дело, ты не сможешь быть счастлива в Росскрейге.

– Откуда вам знать?

Его холодный взгляд пронзил ей сердце.

– Потому что ты слишком утонченная леди.

– Слишком утонченная леди? – Она поднялась и дрожащими пальцами завязала тесемки рубашки. – Кажется, вы только что могли убедиться, что я далеко не такая уж утонченная и благонравная леди.

– Я говорю совсем не об этом. – Лахлан встал, прикрывавшее его полотенце свалилось, но Венеция только мельком увидела его обнаженным, потому что он сразу же повернулся к ней спиной, чтобы натянуть панталоны. – Даже самых утонченных леди обуревают желания. Но это не отменяет того, что они рождены совсем для другой жизни. И как только пыл страсти угасает, приходится жить в реальных домах и преодолевать реальные трудности. Страсть не стоит таких мучений…

«Для такой женщины, как ты». Не следовало ему говорить эти слова.

Венеция в отчаянии наблюдала, как его великолепные ягодицы скрылись под тканью панталон. Он, видно, считал, что это последний раз, когда они были близки, разве нет? Он позволил себе это, потому что она сама навязалась ему, но в дальнейшем он этого не допустит.

– Давайте разберемся, правильно ли я вас поняла. То, что меня влечет к вам, не имеет значения. А также и то, что мне правится ваше общество…

– Нравится мое общество? – С горькой усмешкой Лахлан повернулся к ней лицом. – Последние два дня вы только и делали, что обзывали меня «грубияном» и «мерзавцем». С тех пор ничего не изменилось.

– Все изменилось, – прошептала она. – Вы сами знаете, что это так.

– Ничего подобного я не знаю. – Он вздернул подбородок и расправил плечи с гордостью воинственного горца. – Вы почувствовали жалость ко мне, ощутили ответственность за раны, нанесенные мне людьми вашего отца. И нас… слегка занесло. Но это не означает, что мы сможем жить вместе. Вы не настолько глупы, чтобы не понимать этого.

До этой минуты Венеция никогда не стыдилась своего отца или себя. И тот факт, что Лахлан заставил ее стыдиться, ужасно разозлил ее.

– Вы в самом деле так сильно ненавидите моего отца?

– К нему это не имеет никакого отношения. – Но он не рискнул встретиться с ней взглядом, а вместо этого отвернулся и принялся собирать свою одежду.

– Да неужели? А если бы я не была его дочерью, вы бы с тем же презрением отвергли меня?

– Отверг вас! – Лахлан повернулся к ней лицом. – Это вы с презрением отвергнете меня, когда ваш отец явится за вами и я буду вынужден…

Когда он с проклятием прервался, сердце девушки замерло.

– Вынуждены что?

Он не ответил, а просто вышел в коридор, чтобы передать Салли вещи для стирки, потом вернулся и захлопнул дверь, перед тем как взять с кровати подушку.

– Ответьте мне, Лахлан. – Полная дурных предчувствий, Венеция последовала за ним туда, где он бросил на пол подушку. – Я уже спрашивала вас прежде, что вы сделаете, если папа не отдаст вам деньги, но вы уклонились от ответа. Я спрашиваю вас снова, и на этот раз я хочу услышать правду. Что вы собираетесь сделать?

– Не суйтесь в это дело, – рявкнул он. – Вас это совершенно не касается.

– Если бы это было так, меня бы здесь не было. Скажите мне, что вы собираетесь делать. Я не оставлю вас в покое, пока вы не скажете.

– Прекрасно! – Он повернулся к ней, глаза его пылали гневом. – Вы видели, что люди вашего отца сделали со мной только за то, что я ограбил Маккинли. А теперь я похитил его дочь. Если он явится сюда без денег, значит, ему нужна моя голова. Тогда вопрос встанет так – или он, или я, разве вы не понимаете? С этим надо кончать так или иначе, и будь я проклят, если допущу, чтобы подлое предательство сошло ему с рук.

Она все еще не понимала.

– Значит, если он откажется вернуть вам деньги, которые должен…

– Я вызову его на дуэль. И если мы с вами поженимся, вы станете либо вдовой, либо женой убийцы. – Непреклонно выпятив челюсть, Лахлан скрестил руки на обнаженной груди. – Дьявольский выбор, вам так не кажется?

Дорогая Шарлотта!

Зачем вы задаете вопросы, на которые, как вам хорошо известно, я не могу ответить? Вот что я вам скажу: хоть я и не испытываю восторга, бывая в обществе, но я не сижу взаперти. А если бы я никуда не выходил, то как бы я добывал конфиденциальные сведения, которые нужны вам, чтобы помочь вашим девочкам? Осторожно, друг мой, если вы не перестанете донимать меня вопросами относительно моей личности, я могу прекратить передавать вам свои секреты.