И он не остановился… Да поможет ей Бог!

Дорогой кузен.

Что вы можете знать об охотниках за приданым? Вы ни в чем не знали нужды – вам никогда не приходилось сталкиваться с кредиторами, с ужасом задаваясь вопросом, не отнимут ли они у вас все, чем вы владеете. Вам никогда не случалось оказаться во власти непостоянного, ненадежного человека.

Ваша вспыльчивая родственница Шарлотта.

Лахлан не понимал, какое безумие им овладело. Ему просто необходимо было доказать Венеции и себе самому, что он вовсе не такое чудовище, каким, вероятно, казался всего считанные минуты назад. Что он не способен насильно заставлять женщину терпеть его порочные прикосновения. Вот почему он предоставил возможность Венеции отвергнуть его поцелуй.

Но всего лишь возможность. Потому что в тот момент, когда Лахлан наклонился так близко, что ощутил лавандовый запах ее волос и увидел, как глаза ее теплеют, он уже не был способен отказаться от поцелуя. Просто ничего не мог с собой поделать.

И она ему позволила. И слава Богу, иначе он сам не знал, чем бы это могло кончиться. Он был как в тумане из-за недосыпания, сердце его все еще тревожно колотилось от опасной встречи с дикой лесной кошкой, и ему понадобилось все его самообладание, чтобы поцелуй оказался легким. В особенности когда она ответила ему, призывно приоткрыв губы.

После этого уже трудно было сдержаться. Он просто должен был осторожно просунуть язык между губами. Не важно, что нога его зверски болела, а ребра ломило там, куда она его била. Не важно, что она могла снова ударить его за то, что он так бесцеремонно завладел ее ртом.

Его это не волновало. Он готов был рискнуть. Он целовал ее жадно, страстно, желая получить все, что эта дикая кошечка готова была ему позволить. И она многое позволяла ему. Она страстно отвечала на его поцелуи, втягивая его язык в рот, сплетаясь с ним своим языком.

Затем ее рука обвила его шею, и он мог думать только о том, как хороша она на вкус и как приятны шелковистые прикосновения ее языка, сплетающегося с его собственным. Теперь им руководило желание, горячее и неукротимое, побуждавшее его обхватить ее руками, ласкать и исследовать это прекрасное тело, чтобы утолить терзавшую жажду, прежде чем он сойдет с ума.

В лихорадочном возбуждении он развязал остававшиеся тесемки ее платья и расстегнул пояс, обхватывающий талию. Это позволило ему просунуть руку под платье и ласкать затянутый корсетом живот. Но и этого было недостаточно, и ладонь его принялась блуждать вверх и вниз по ее телу длинными поглаживающими движениями. Но когда его пальцы задели набухшую вершинку одной из ее грудей, она оторвалась от его губ и прошептала:

– Что вы делаете?

– Не знаю. – Он коснулся губами ее шеи, отчетливо ощутив лихорадочное биение пульса. – Скорее всего что-то, чего не должен был делать.

– Если бы кто-нибудь увидел…

– Я уже сказал, здесь никого нет. – Он не мог не заметить, что ее больше беспокоило, как бы их кто не увидел, а не то, что он делал. – А Джейми я приказал оставаться при лошадях.

– И все же это очень предосудительно. – Но она сказала это, констатируя факт, а не предостерегая.

– Да, весьма предосудительно. – Кровь в его жилах бешено билась. Лахлан распахнул ее платье и открыл взгляду корсет от груди до бедер. – Я отношусь к разряду порочных мужчин и подозреваю, что вы не настолько благонравны, как пытаетесь казаться. – Он осторожно ослабил завязки, поддерживавшие чашечки корсета.

Венеция судорожно сглотнула.

– Почему вы так говорите?

– Потому что хорошо помню, как вы вели себя на балу, – ответил он, тщательно подбирая слова. Ему не хотелось ее спугнуть. – Вы рискнули пойти за мной в темноту, причем из чистого любопытства. – Он наклонился и поцеловал ее в щеку, затем прикусил зубами мочку уха. – Признайтесь, дорогая, под вашей благопристойностью скрывается страстная женщина, мечтающая натянуть нос английским условностям, связывающим ее так, что она не может дышать.

– Эт…то неправда. – Венеция задохнулась, когда он коснулся языком ее уха, а затем куснул мочку. – Я… всегда следую правилам… мне это нравится.

– Поэтому вы позволили той ночью мне, первому встречному, целовать вас? – Он принялся развязывать тесемки ее рубашки. – Поэтому вы пели так много песен о коварных лордах и лихих разбойниках – ведь те и другие нарушают установленные правила?

Девушка отпрянула назад и посмотрела на него. Рука ее по-прежнему обнимала его.

– Я пела эти баллады, чтобы объяснить вам, как вы не правы.

– А теперь? И почему в первую очередь вы выучили именно эти песни? Готовились к встрече с каким-нибудь разбойником? Нет, вы запомнили их потому, что они отвечают вашим порочным наклонностям. – Он весело улыбнулся. – Вы поете их потому, что унаследовали от своего мятежного деда-якобита гораздо больше, чем сами осознаете.

Он стянул вниз одну за другой чашечки ее корсета, открыв рубашку. Но когда он взялся за рубашку, она ухватила его за руку.

– Я все же не настолько порочна, Лахлан.

Вторая ее рука была зажата под боком. В противном случае она скорее всего не ограничилась бы только тем, что остановила его ладонь. Но он не собирался допустить, чтобы ее застенчивость встала у него на пути. Только не теперь, когда он видел ее едва прикрытые груди, возвышавшиеся с двух сторон над корсетом. Силы небесные, они были пышными и прекрасными, розовые соски под его взглядом затвердели и заметно выделялись под тонким полотном рубашки.

– Небольшая доля порочности телу не повредит, – хрипло произнес он, наклонив голову, чтобы поцеловать нежную выпуклость груди, видневшейся в вырезе рубашки.

Ее дыхание участилось.

– Вы говорите, как очень опытный соблазнитель. Меня предостерегали.

– Да, но ведь вам нравятся и соблазнители, разве не так? Видит Бог, вы спели достаточно песен о них.

– Это не означает… Я не…

– Во всяком случае, они нравятся вашему телу. – Он погладил ее сосок через рубашку. – Вот почему этот маленький бутон поднялся ради меня.

Она судорожно вздохнула, и Лахлан поцеловал ее долгим глубоким поцелуем, поцелуем соблазнителя, пока не почувствовал, как ее рука скользнула по его рукаву к плечу.

Только тогда он потянул вниз ее рубашку, обнажив одну из полных грудей. Он накрыл нежную плоть ладонью, наслаждаясь ее пышностью и тем, как она трепетала под его рукой.

Венеция впилась пальцами ему в плечо, всецело отдаваясь его ласкам и отвечая на поцелуй, становившийся все более страстным. Теперь уже Лахлан мог думать только о том, как сильно он ее хочет, как тесно в узких брюках его мужскому естеству, жаждущему соединиться с ней.

Наконец-то он получил то, что так долго рисовал в своих мечтах, и на этот раз она вела себя совсем не так, как следовало бы дочери ее отца. На этот раз они были только вдвоем, и она не пыталась с ним бороться. Красотке повезло, что он не задрал ей юбки и не овладел ею прямо здесь и сейчас.

Но не такой уж он дурак, чтобы пойти на это. Немного ласки, несколько поцелуев – вполне достаточно, чтобы он мог сдержать себя до тех пор, пока они не прибудут в Россшир, где он сможет запереть девушку под замок и спокойно дожидаться ее отца.

По крайней мере ему хотелось убедить себя в этом.

Он просунул бедро между ее ног, стараясь прижаться теснее, остро нуждаясь в этой близости. Она со стоном оторвалась от его губ.

– О, Лахлан, вы меня погубите!

– Нет, клянусь вам, – произнес он, опасаясь, что лжет, хотя очень надеялся, что говорит правду.

– Погубите. Потому что… потому что я…

– Получаете от этого удовольствие? – хрипло спросил он. – Вам нравится чувствовать мои руки на своем теле?

– О Боже, да!

Другого приглашения ему не требовалось, и он приник губами к ее груди, покусывая затвердевший бутон зубами, втягивая его в рот, упиваясь нежной женской плотью, распростершейся под ним. Сдернув вниз вторую сторону рубашки, он обхватил ладонью вторую грудь, продолжая ласкать первую языком.