— Я всё узнала про вас. Загаданное желание не сбудется. У вас есть девушка, но вы не можете быть вместе, я видела вас на разных берегах огромной и бурной реки, вам не переплыть её. Ещё я видела большое озеро под жарким солнцем, на берегу горел оставленный костёр. Я видела её, она очень красивая. Я бы хотела стать такой.

Вы знаете, во мне течёт русская кровь. Давно, в тридцатые годы, вот на это место привезла моя бабушка обмороженного русского парня. Он был, как и вы, старатель. Все его друзья погибли где-то, их так и не нашли, весенняя метель замела следы. Бабушка с трудом выходила его, отогрела своим теплом и вывезла в город. Он не захотел остаться в тайге.

Потом родилась моя мать. Она была высокой, светлолицей и очень красивой. Со всех стойбищ к ней вели аргиш молодые парни, привозили подарки, сватали её. Мать была хорошей охотницей, никто больше её не добывал соболя и белок, она очень любила песни.

Её задавил весенний амикан, он поднялся из берлоги очень голодный, а мать спала у потухшего костра без собаки. Это случилось три года назад. Мы с отцом убили этого медведя, потому что, раз он попробовал человеческого мяса, добра от него уже не жди.

Мы потратили всё лето, чтобы его выследить. Он был очень хитрый, понял, что за ним охотятся, и откочевал за три перевала, это с медведями бывает очень редко.

Каждую зиму бабушка ставила на этом месте палатку, чтобы её мог отыскать тот русский, и завещала делать это матери. Она верила, что он вернётся на место гибели друзей и они опять встретятся.

— Я, кажется, знаю этого парня, Люся! Он сейчас работает у меня на участке. Его зовут Кондрат.

— Да! Кондрат! Откуда вы знаете, что его так звали?

— Знаю, мы были на месте гибели его друзей, он рассказывал, что его подобрали эвенки. Нет! Это невероятно… Встретить внучку Кондрата, которая тоже спасёт русского парня, на том же месте, почти через полвека!

— Вы мне его покажете? Он, наверное, старый и дряхлый?

— Я бы не сказал, что дряхлый, крепкий ещё дед. Обязательно вас сведу.

— Вы совсем не похожи на того, которого я оперировала, я это сразу почувствовала.

Наступила зима. Радист передал в артель сводку выполнения плана, всё же, вытянули двойную норму. По старательской традиции прислал Влас на каждого по бутылке водки, несколько ящиков мороженых кур, свежих овощей и фруктов.

Повар сервировал стол, как в ресторане, даже салфеток из старых газет натыкал в стаканы. Нарезал дольками малосольную лимбу, посыпал сахаром бруснику в чашках, выложил горки краснобоких яблок.

Отработав смену, мылись люди в бане и собирались на маленький праздник. Речей никто не говорил, каждый знал, что утром опять на работу, не стоит увлекаться выпивкой. Поужинали, поговорили, Акулин сыграл на пианино и разошлись спать.

Привыкли к дисциплине. Ни пьяной болтовни, ни драк, спокойно и радостно отметили свою победу.

Сделать нужно было ещё немало. Домыть оставшиеся пески, выдать сверхплановое золото за отстающие участки, сделать переходящую вскрышу новых полигонов для следующего сезона, подготовить технику для зимнего ремонта, очистить её от грязи и помыть.

Потом уже ехать домой. Каждый соскучился по родным и друзьям. Накопилась усталость за долгий сезон, всё пересказано в короткие часы отдыха, перечитаны все книги и журналы, ходящие по кругу. Но никому не забыть этого мужского братства.

Поправят домашние дела своими заработками, и не уснуть уже спокойно рядом с женой и детьми. Будет снова и снова разрываться душа, будет тянуть в этот холод и грязь, в неистовый труд, в низкий барак с запахом мазута и портянок.

Старички вылетят в город, погуляют, побродяжничают по разным краям и опять вернутся. Каждому своё. Неудачниками их трудно назвать, ибо они, прежде всего, трудяги, а потом уж вольные люди. Такими уж они уродились.

На их опыте учатся сезонники, узнают единственно верные, жёсткие законы старания. Они гоняют новеньких за расхлябанность, лень, стараются быть выше их в умении работать.

А сезонники будут и там, где живут постоянно, придерживаться ритма добычи золота, тосковать по железной дисциплине, порядку в деле, зелёным сопкам.

На участке случилось ЧП. Ночью кто-то открыл вентили на заправке и выпустил под снег сотню тонн солярки. Это грозило катастрофой.

Ещё остались участки полигонов с недомытыми песками, срывалась осенняя вскрыша. Ковалёв долго сидел над списками личного состава. Кому была нужна досрочная остановка? Кто мог это сделать? Собрал горных мастеров и бригадиров.

— Что будем делать без топлива? — оглядел сидящих за столом.

— Нужно приглядеться к новеньким, — ответил Лукьян, — это кто-то из них.

— Мне сейчас не до этого мерзавца, нужна солярка!

— А где её взять, — развел руками Воронцов, — отработались.

— Не паникуй, — перебил его Семён, — делаем так! Десятикубовые ёмкости на сани, и ты завтра поедешь с пятью тракторами на соседний участок. Там есть лишнее топливо. Другого выхода не вижу.

— Где сани брать?

— За ночь сделаем. Брось весь свободный от промывки народ на монтаж. Ёмкости увязать катанкой, сварить водилины — и вперёд!

На следующее утро Воронцов выехал на вездеходе впереди санного поезда. На последней солярке работали землесосы, домывали пески. Переходящую вскрышу пришлось остановить. Самое паршивое дело, когда в узком кругу людей заводится вор, они начинают сомневаться друг в друге, нервничать и подозревать.

На участке появились «частные» детективы, пытаясь самостоятельно найти виновника. Максимыч наседал на Носова, изводил его подозрениями. Акулин сформировал сыскное бюро из Томаса, Васи Заики и других ребят — расспрашивали всех старателей.

Ковалёв с тревогой следил за событиями, пресекая наиболее ретивых «сыщиков», боясь, что они могут устроить самосуд.

Виновника нашел Фомич. Указал во время обеда на Мирчо Пынзаря.

— Вот этот парень сотворил пакость!

Пынзарь, от неожиданности, уронил ложку.

— Чего плетёшь, дед? Ты меня у ёмкостей видел?

— Видал, милой! Ты ходил ночью за тросом в посёлок, для лебёдки бульдозера. Ворочался назад, остановился у края заправки, положил на снег запасовку, открыл задвижки и подался к своему трактору. Так ить?

В столовой была мёртвая тишина. Все смотрели на поникшего Мирчо.

— Зачем тебе было это нужно, Пынзарь? — прервал молчание Ковалёв.

— До дому соскучился. Думал, если солярки не будет, всех отпустят. Не нужна нам переходящая вскрыша! Зачем мы будем работать, для других, на следующий год? Может быть, мы не приедем сюда, — он умоляюще посмотрел на сидящих за столами, но видел на лицах только холодное презрение.

— Ду-у-урак! — Фомич стукнул говорившего ложкой по лбу. — Не видал я тебя у заправки. След на свежем снежке нашел от троса и узнал, кто ночью менял запасовку. Решил проверить, а ты и сознался. По бабе соскучился?

Так все мы соскучились, молокосос. Всё, до копейки, ты теперь за эту солярочку отдашь, понял? От дурак.

Повар обошел раздачу и двинулся к Мирчо. Семён поднялся, боясь драки, но краснобородый повар легко отстранил начальника рукой: "Не на-а-адо", вырвал у Пынзаря миску, полную борща:

— Катись отсель, гнида. Пришибу! К столовой на сто метров не подходи. Ну!

Мирчо суетливо вскочил из-за стола и бросился к двери, повар, всё же, не вытерпел, дал ему пинка под зад с такой силой, что тот вылетел на улицу.

— Не бейте его, ребята, — скромно обратился повар к сидящим, — не марайтесь о дерьмо.

Чтобы виновнику не намяли бока, пришлось Ковалёву отправить его в город с сопровождающим. Написал записку Петрову, чтобы высчитали с него за сто тонн солярки и отправили домой побыстрее, иначе рабочие найдут его после сезона, и будут у Пынзаря неприятности.

Практически, отработал он весь сезон бесплатно, и вряд ли хватит заработка, чтобы рассчитаться. Устав артели безжалостен: нанёс ущерб — плати.

Воронцов привез солярку и поехал вторично. Опять заревели на полную мощь бульдозеры и землесосы, но усилились морозы. Глыбы льда повисли на бункерах промприборов и выбрасываемых монитором валунах. Плёнкой, снятой с теплиц, укрыли колоды, установили печки и продолжали мыть. Исходил днями октябрь.