Фёдор опять прилёг среди, словно залитого кровью распадка и, глядя на смородину, вдруг вспомнил похожие на неё брызги на своих сапогах и на лице от раненой уточки…

„Какой же страшный зверь человек! Ведь и пестун наверняка его увидел впервые, а как испугался! Как дунул по осыпи вверх! Сколько оружия сотворили на это бедное зверьё: песцов вездеходами в тундре давят, гоняют машинами по степи зайцев и сайгаков.

Неужто жрать нечего, ведь, не каменный же век, люди!.. Жив и страшен звериный инстинкт истребления. Господи… Останется скоро пустая земля, сметём скоро всё, как саранча, изживём…“

Издалека, с голубеющей мари, очередью простучали пять выстрелов, и поредевший табунок уток на большой высоте потянул на юг.

Вернулся Фёдор поздно вечером, уставший, грустный, притащил образцы интересных камней, смородину и бруснику. Кликнул Вадима, что-то варившего на костре. Тот переправился, лодка мягко ткнулась в берег.

— Садись, беглец, с лёгкой иронией проговорил он, испытывающе вглядываясь в напарника, попутно сети протрясём. Фёдор примостился на носу лодки, подплыли к сетям. Притопленные поплавки дергались и ходили под водой.

— Весь день рыбу вытаскиваю. Не озера, а аквариум! — самодовольно хвалился Вадим.

В сетях почти сплошь зевали ртами и бились тёмные озёрные хариусы, белесые ленки и сиги, с лягушачьими мордами таймешата.

— Соли мало взяли, я уже половину израсходовал, как бы не проквасить улов, — Вадим спешно выпутывал рыбу и бросал под ноги.

Пока проверяли вторую сеть, первая уже мигала поплавками, бурунила воду попавшаяся рыба.

— Ну её к черту! Завтра проверишь, Вадька, гребём к палатке, закоченел я совсем.

Долго грелись у костра, кружками черпали уху из котелка. Морозило. Звёзды холодно мигали сквозь дым, лучились близко и бездонно отражались в тёмной озёрной воде и казалось: потерялись среди их ледяного мрака два продрогших охотника и дремлющие собаки.

Залезли в палатку и уснули под тихое, колыбельное пение разом накалившейся печурки. Фёдор охотиться на зорьку не встал, Вадим же, притащил десятка два уток и разбудил спящего:

— Вставай, курортник, хоть бы жрать приготовил, раз тебе птичек жалко убивать, — он притворно хохотнул.

— Там ухи полкотелка и рыба, — сладко потянулся Фёдор, вылезая из палатки, — птички тоже жить хотят, зачем их убивать, — невозмутимо и твёрдо ответил Фёдор. — Грешно красу изводить…

Солнце пригрело, согнало утренний иней, топило хрусткий ледок у берегов. Одуряюще пахла тлеющим пожаром осень… Выпотрошив уток и закопав их под мох в вечной мерзлоте, чтобы не испортились, Вадим взялся разделывать рыбу и солить её в выгруженных из вертолёта бочонках.

Фёдор наскоро перекусил, наладил спиннинг и ушёл к вытекающей из озера речке.

Снасть у Вадьки была фирменная, японская. Крепкое удилище с никелированными кольцами, надёжные катушка и миллиметровая леска на ней. Фёдор выбрал из коробки со множеством блёсен самую тяжёлую, для стремительных речек.

Он шёл долго по звериной тропе, срезая петли речушки на гул порогов большой реки. Ещё из вертолёта, перед посадкой, он успел заметить огромное улово — яму ниже каменистых перекатов и наметил обязательно попробовать вытащить тайменя.

Фёдор знал повадки могучих хищников и их обычные места кормёжки. Речушка от их табора влетала через валуны прямо в эту просторную яму, ниже кипящей в порогах широкой воды.

Фёдор внимательно осмотрел улово и настроил спиннинг. Заброс сделал за крупный валун на самом стрежне, ниже его крутило воронку и была небольшая затишь. Именно там любит таймень лежать поленом, чуть шевеля хвостом и ожидать спустившегося через перекаты, ещё оглушённого и зазевавшегося хариуса или леночка.

Первый заброс оказался пустым. Фёдор немного забрёл в воду по мели переката, поближе к тому лобастому валуну. Точно булькнул блесной за воронкой, дал чуть притонуть и заиграл, лёгкими рывками подёргивая удилище и наматывая катушку…

Удар! И пронзительный визг трещотки. Фёдор устоял на ногах и едва удержал в руках спиннинг. Таймень сел крепко, размотал почти всю леску, вывернулся под другим берегом из воды и снова попёр, как жеребец вниз по течению.

Рыбак бежал по берегу следом, силясь упругим удилищем замучить добычу, оно гнулось дугой и трещало, катушкой разбило палец в кровь, но он не замечал ничего в азарте борьбы.

Почти час длилась схватка и, наконец, Фёдору удалось вывести уставшую рыбину на мель, но едва шевельнулась рядом тень человека, как таймень обрёл второе дыхание и всё началось сначала.

Стремительные рывки, треск катушки, остановившееся время… В такой рыбалке всё сжимается во мгновение, хотя протекают часы, но их не замечаешь.

И всё же, таймень сдавался, всё чаще подходил к берегу, выводимый леской, снова и снова бросался в глубину и вот покорно уткнулся лобастой башкой в травянистый берег, шевеля жабрами.

„Ну и кабан!“ почему-то пришло сравнение Фёдору, когда он увидел близко добычу, осторожно подполз, не выпуская спиннинг из руки и резко схватил тайменя под жабры. Такого нахальства водяной медведь, видимо, не ожидал.

Он так ударил по воде хвостом, что перелетел через рыбака и грузно шлёпнулся на траву, размётывая её мощным телом.

Фёдор загляделся на него. Отцепляя рогулькой блесну в огромной пасти, он вдруг увидел ещё трепещущий хвост крупного хариуса, застрявшего в глотке. Таймень пялил на человека свирепые глазки и всё грёб хвостом, засыпая…

— Ну что, навоевался? — проговорил Фёдор, похлопав рукой его по крутой башке, — сколько же ты рыбы пожрал, нагуляв такой вес? Ведь, изо рта валится! Хариус, ещё живой, не лезет в набитое брюхо, а ты кинулся алчно на железку? Вот и расплата за жадность…

Таймень угрюмо и виновато молчал.

— Ты уж прости, брат, хищников я не люблю… Вон, слышишь, ещё один стреляет на озёрах по уткам… Вы же ведь, чуру не знаете хапаете, хапаете… Всё норовите сожрать, а в один момент, подлетит и к его пасти блесна-обманка и он сядет на стальной тройник, как сел ты… Обязательно сядет… Нутром чую… При такой ненасытной утробе один конец…

Фёдор посадил тайменя на кукан из прочного капронового шнура и пустил в отсохшее маленькое озерко у реки, крепко привязав к гибкой лиственнице. Лёг в тенёчке и крепко уснул.

Фёдор отдохнул, вскипятил и попил чайку, на закате солнца взял спиннинг и забросил блесну в то же самое место, за валун. Как и в бурении, ждал чего-то необычного, знал, что в такой огромной и глубокой яме должен жить Хозяин-таймень, на жаргоне рыбаков „Пахан“, его-то днём не поймаешь.

Хотелось сразиться с самым крупным разбойником. Фёдор был заядлый рыбак, но рыбачил только удочкой и спиннингом. Сетей не признавал.

В своих скитаниях по геологоразведкам всегда обследовал местные реки и озёра и ловил больше всех, как и бурил. А увлекался самой крупной рыбой: сазан, сом, таймень.

Раз за разом, Фёдор закидывал блесну и она выходила пустой. За ней перестали гоняться ленки. Это и обрадовало. Значит где-то рядом стоит „Пахан“, он и крупного ленка запросто глотает. Хитрый „Пахан“ не брал блесну.

Тогда Фёдор спустился ниже по течению вдоль берега, нацепил маленькую блесенку и поймал ленка. Вернулся на прежнее место, привязал крупный акулий крючок к леске, продел его через рот живца за жабры и выпустил гулять в улово.

Ленок стремительно носился, и всё никак не желал идти к валуну. Рыбак терпеливо подводил его туда… Этот океанский спиннинг, для ловли крупной меч-рыбы, тунцов, Фёдор нашёл в коллекции Вадима, когда они ночью собирались в дорогу и упросил его взять, узнав, что поблизости будет река.

Вадим согласился с неохотой, вещь была редкая, с Кубы, он всё коллекционировал: ружья, спиннинги, вещи и женщин… и деньги… О чём весь вечер бахвалился.

Фёдор сам подготовил блёсны, залил их свинцом для утяжеления при быстром течении таёжных рек. На всякий случай, прихватил и акульи крючки из специальной стали. Вот теперь на одном из них метался ленок.