— Так она же, совсем девчонка! В какой класс ходит?
— В десятый пошла. Наши девки быстро спеют…
— Ну, ты, брат, даёшь! А ведь, она правда хорошая, подумаю, пусть институт кончает, подожду.
— Ничего, старик терпеливый, сосватает. А она на наших парней не смотрит, всё с фоткой носится, где вы втроём на скалах.
— Да-да, помню. Студент нас тогда щёлкнул. Ну, задал ты мне задачку! А сам помирать собрался. Нет уж! Давай выцарапывайся, будешь сестру выдавать. Да-а, Степка, везёт же мне на школьниц…
— Невеста была в школе?
— Хуже. Потом расскажу.
Виктор отвернулся лицом к брезенту и притих, полоснуло по живому давней и незаживающей болью.
…Как давно всё это было и как недавно!
Летняя производственная практика после третьего курса; небольшая, окружённая лесами деревенька на Смоленщине. Съёмочная партия квартировала в полупустом доме председателя сельсовета.
Возвращались из маршрутов грязные, обросшие и загоревшие. Виктор в сапогах и широкополой шляпе походил на заправского ковбоя и Машка, молодая кобыла, словно знала про это. Выгибала лебедушкой шею, гарцевала под ним по заросшей травой деревенской улице.
Вернувшись из леса, мылись в бане, потом шумной ватагой шли в рубленый клуб на танцы и в кино.
Однажды Виктор ушёл с начала старой кинокартины, которую не раз видел. Дома собрался лечь спать. Скрипнула дверь, вошла дочь председателя Тома, поставила кринку парного молока на стол и присела на краешек табуретки.
— Здравствуйте!
— Привет, конопатая…
Виктор лежал на койке в спортивном костюме, читал книгу.
— Интересная книжка-то?
— Ага, про войну. Стреляют, тебе она не понравится, вам про любовь подавай, чтобы слезу пустить.
— А вы стихи любите?
Виктор оторвался от чтения, посмотрел на девушку.
— Ну, люблю. Есенина, Фёдорова, Рубцова.
— И я люблю, особенно Друнину. А у вас нет?
— Чего нет?
— Ну, стихов?
— Нет, не вожу. Дома есть.
— А где дом? Далеко?
— Ага, на южном побережье.
— А какого моря?
— Чукотского.
— Вы серьёзно?
— Да нет, пошутил. Учусь в Новочеркасске, под Ростовом.
— Жулик, значит?
— Это почему жулик?
Виктор заинтересовался, сел на койку и отложил книгу.
— Говорят про Ростов и Одессу, что там — одни жулики.
— Бывают, но не все же поголовно. Тогда же им безработица будет. Настоящие жулики вымерли, как мамонты. Ты, в каком классе учишься?
— В десятый перешла.
— А потом?
— Не знаю ещё, попробую в пединститут.
Виктор смотрел на Томку и улыбался.
— А тебе никто не говорил, что ты красивая?
— А тебе никто не говорил?
— Что, издеваешься? Нашла красавца! Меня, вместо пугала, можно ставить, даже Машка иной раз боится. А тебе конопины здорово идут.
— Не прибедняйся, студент, ваши девчонки все языки смололи о тебе.
— Ты что, действительно такая или прикидываешься?
— Какая?
— Ну, наивная, что ли.
— Прикидываюсь, дурочкам легче жить. Знаешь! Ты чем завтра занимаешься?
— Ничем. Неделю отдыхаем, а потом опять уйдём.
— Поедем к моему деду на пасеку, здесь недалеко. Там озеро, порыбачим? Дед интересный, со смеху помрёшь!
— А, на чём ехать?
— Верхами. У тебя есть лошадь, а я отцову заседлаю. Ну?
Виктор подумал, ещё раз взглянул на неё.
— Шеф отпустит, поеду. Я мед люблю, а ещё пуще — интересных дедов, это моя слабость.
Проговорили, пока не пришли ребята. Один рабочий громко расхохотался, подмигнул Виктору:
— Мы, значит, ноги бьём, дерёмся с местными, а тут с доставкой на дом. Ушлый студент пошёл!
Томка вскочила, рванула говорившего за локоть.
— Чего ржёшь, дедуля? Родную конюшню вспомнил? Кому ты нужен в деревне с такой пропитой рожей?
Прошла мимо парней и хлопнула дверью.
— Во молодёжь пошла! В дедули записала! — взбеленился дядька. — Учит жить, сопля!
— Всёе одно дураком помрёшь, — отозвался Виктор, продолжая читать книгу. — Зачем девчонку—то обидел, старый пень. Ввалить бы тебе, да жалко, помрёшь…
— Вас обидишь, как же. Чокнутые все…
Рано утром выехали из ворот под перекличку деревенских петухов. Тома в седле держалась уверенно, ехала чуть впереди. К обеду приехали на пасеку. Одичавший от безлюдья, старик балагурил, сыпал рассказами, не зная, чем ублажить дорогих гостей.
После чая с душицей и свежим мёдом все трое пошли на озеро. Дед указал рыбные места, дал удочки и вернулся работать на пасеку. До вечера ловили рыбу, купались, загорали и катались на старенькой плоскодонке.
Виктор всё чаще ловил себя на том, что любуется Томкой, открывая в ней всё новые трогательные чёрточки.
Ему нравилось, как она, лёгким крылом руки, то и дело смахивает прядь волос со лба, мимолетно касаясь двумя пальцами кончика носа, словно проверяет, на месте ли он со своими проклятыми конопушками.
Переночевали у старика. Пасечник до утра травил байки так, что сводило скулы от смеха, только на рассвете забылись сном. Проснулись поздно, наелись до отвала рыбы и ухи, потом медленно, до самого вечера ехали домой.
Перед деревней вдруг замолчали, притихли, а сколько раз сталкивались и испуганно разбегались взгляды, и неохота было уже ехать в деревню, и жалели, что не остались погостить у деда.
Расседлав лошадей во дворе председателя, повели к реке напоить. Стреножили на тёмном и росном лугу и пошли на редкие огоньки. Около дома остановились.
Томка сама обняла его, прижалась, горячая и робкая, неумело поцеловала. Потом долго целовались, позабыв про всё на свете, пока не услышали, как рядом кто-то кашлянул.
Виктор поднял глаза и обмер. В двух шагах терпеливо ожидал её отец, молча курил. Томка шмыгнула мимо, простучала по крыльцу каблучками и скрылась за дверью.
— Вот что, парень, тихо начал председатель, как мужик мужика прошу, не порть ей жизнь. Одна она у меня. А коль пришлась по душе, приезжай через пару лет, сыграем свадьбу. А целоваться целуйтесь, кто в ваши годы этим не грешил.
Но не он, а она приехала к нему через год, поступив в гидромелиоративный институт. Когда он привёл её к себе на танцы, друзья обомлели. Смотри! Тихий-тихий, а такую девчонку оторвал, завидовал первый друг Тоха, высокий, лобастый и, матёрый донжуан курса.
Пригласил её танцевать, привычно и умно говорил о "матушке геологии" и, как бы невзначай, поинтересовался", почему это такая прекрасная девушка не нашла себе кого-то получше, чем увалень Козьмин.
Прошло время, волшебное и короткое, как детская сказка. Вместе проводили старый год. Вместе встретили Новый.
Первого января он пришёл к ней в общежитие, но сокурсницы сказали, что Тамара ушла куда-то со своей подругой Мариной и Тохой.
Виктор прождал её весь день и уже поздно вечером, уходя домой, встретился с парочкой в Кривом переулке. Тамара шла с Тохой. Он, увидев Козьмина, повернулся и пошёл назад.
— Ты где была, Тамара?
От неё пахнуло вином, не обращая внимания на Виктора, обернулась вслед уходящему:
— Тоха, принеси, что я просила!
Проводив её в общежитие, Виктор догнал Тоху, дёрнул за плечо.
— Чего тебе, старче?
— Ты мне скажи, что она просила у тебя?
— А тебе будет интересно?
— Да, интересно…
— Невидимки растеряла… в постели… Виктор заледенел весь и ощутил вдруг, что становится сам себе ненужным, мерзким и пустым.
— У вас всё было?
— Пока нет, Маринка помешала. Но будет, уж за это ручаюсь. Даже скучно. Провинциальная дурочка. Я просто хотел тебе доказать, что все бабы мразь. Шопенгауэр сказал: "Самка человека — существо низшее, в эстетической иерархии".
Тоха стоял в свете фонаря, холёный, уверенный в себе и скучный. От него, пахло тонким одеколоном, каждое движение рук, каждое слово, были актёрски отработаны, всем своим видом он пытался утвердить своё превосходство.
Виктор смотрел и не мог понять, чем заманил его в свои друзья этот пустой и циничный человек? В чём сила таких людей, почему они так легко влезают в душу и проходят по ней, оставляя только грязные следы и омерзение?
