Коул помог ей подняться, одернул на ней юбку. Лицо у него было мрачное и смущенное. Эви это не удивляло. Песок и грязь налипли на ее бедра, платье выглядело как мокрая тряпка.

Наверху, на дороге, терпеливо дожидался светлый автомобиль.

– Ну что, поблагодарим Детройт? – спросила Эви.

– Запиши в свой блокнот, – посоветовал он.

Но неуклюжие шутки не могли разрядить обстановку. По сравнению с царившей снаружи непогодой, салон «конквеста» показался уютным и знакомым, каким-то домашним.

Коул ехал не торопясь, оставляя за спиной милю за милей. Они проехали через небольшой городок. Город сильно пострадал от торнадо. Повсюду виднелись выбитые окна, сорванные крыши, поваленные столбы и сломанные деревья. Небольшой грузовичок оказался в витрине химчистки, его водитель, застигнутый бурей, видимо, не справился с управлением. Грузовичок лежал на боку, его колеса все еще медленно вращались. Над ним висела покореженная вывеска.

Проехав еще десять миль, они увидели этот вот мотель, стоявший в чистом поле. Коул снял номер – один на двоих, ему было не до того, чтобы думать сейчас о приличиях. В душ он пустил ее первой. Эви направилась прямиком туда, чтобы побыть немного в одиночестве и хоть немного прийти в себя.

И вот теперь, стоя под душем, она, задавалась вопросом, сколько времени понадобится, чтобы все стало так, как было раньше. Этот смерч сокрушил не только маленькие городки. Эви казалось, что ее самое тоже разметало ураганом, снесло все защитные стены, и ее душа оказалась беззащитна перед Коулом.

Эви провела рукой по волосам. Они снова стали мягкими и шелковистыми. Она снова прислонилась спиной к кафельной стенке. Но нельзя, же стоять так вечно!

Коул нетерпеливо постучал в дверь ванной.

Эви затаила дыхание.

– Эй, ты там жива? – раздался его обеспокоенный голос.

Эви зажала себе рот ладонью, чтобы сдержать смешок, который грозил закончиться истерикой. Они только что любили друг друга в грязи, под дождем, и над ними завывал торнадо. Нет, она, конечно, жива, но…

Коул вернулся к кровати. Он просидел на ней двадцать минут, уронив голову на руки и размышляя, какой бес его попутал. Он увидел на покрывале грязное пятно. Как это он не догадался подстелить полотенце!

И не только об этом он не подумал. А презервативы? А здравый смысл?

Их тела сплелись, и смерч рыл землю, словно разъяренный бык, и Коул не мог думать ни о чем, кроме ее любви. Он вонзился в нее и напирал так сильно, что их извивающиеся тела вдавились в глину. Коул боялся потерять ее, но еще больше он боялся никогда не узнать ее, упустить случай дать ей понять, что он почувствовал, впервые увидев ее, – что он чувствовал до сих пор. Буря как бы воплотила в себе его чувства, дала им волю. И Коул уже не мог сдержать себя.

Он поморщился и подошел к двери. Он очень надеялся, что Эви не слышала, как он крикнул «Я люблю тебя!» Он выкрикнул это в тот миг, когда налетел смерч. Он простонал это, входя в нее. Он едва слышал сам себя за адскими завываниями бури. Слышала ли она его? Ему показалось, что ее глаза говорили, что она чувствует то же самое, – но, быть может, он ошибся?

«Может, мне все это приснилось?» – спросил он себя, потер лоб и хмуро уставился в зеркало, висевшее у двери.

После того поцелуя в Додж-Сити все неотвратимо шло к этому. В машине царила напряженная атмосфера. Если бы существовал прибор, измеряющий мужское желание, его бы наверняка зашкалило.

Он как мог сдерживал себя. У него едва хватало силы воли на то, чтобы вести машину. Он трепался, старался показать ей, что на уме у него не только это, рассказывал о своих бывших любовницах – короче, общался. Он где-то читал, что женщины ждут в первую очередь именно этого. Он хотел дать ей понять, что он не какой-нибудь неандерталец, который только и думает, как бы завалить бабу в койку.

«Признайся честно, ты ведь боялся!» – снова обратился он к себе.

Коул сумрачно оглядел комнату. Он ведь так гнал машину именно потому, что не хотел овладеть Эви где-нибудь в дешевом номере мотеля! Он хотел попасть в Амарилло. Воображал себе роскошный номер для новобрачных, тихую музыку, ванну на двоих… Такое место, где мужчина может сказать женщине, что безумно любит ее, и, даже если он не найдет достойных слов, обстановка доскажет за него остальное. Шампанское, розы, ужин при свечах…

А вместо этого он вывалял ее в грязи и привез в эту дыру отмываться. Чего ж удивляться, что она не торопится выходить? Может, она давно вылезла в окно и побежала разыскивать ближайшую патрульную машину…

Шум воды стих. Коул ждал. Не успела Эви открыть дверь, как легкие Коула наполнились паром – горячим, клубящимся, душным паром.

Эви закуталась в полотенце, повязав его выше грудей, и набросила другое полотенце себе на плечи. Она на цыпочках подошла к кровати.

– Твоя очередь! – весело сказала она. Но в глаза ему не посмотрела.

Она протиснулась в узкое пространство между кроватью и стеной и придвинула к себе свой чемодан. Откинутая крышка заслонила ее от Коула, словно щит.

Коул указал на ведерко со льдом, в котором остужались две банки «Доктора Пеппера». Да, это тебе, конечно, не «Вдова Клико»…

– Я притащил твою сумку, – сказал он, неизвестно зачем.

– Спасибо. – Эви рылась в косметичке в поисках расчески. – Это очень кстати. Мне понадобится чистая одежда.

Она хочет сказать, что это все из-за него?

«Нуда, а то из-за кого же?»

Он удалился в ванную и захлопнул за собой дверь. Содрал с себя мокрую рубашку и изо всех сил шмякнул ею об стенку. Но это его не успокоило. Рубашка плюхнулась на пол, оставив на стене еще один грязный след.

Коул рывком открыл кран и выругался сквозь зубы. Разве так следует обращаться с женщиной, которую любишь? Захватил ее врасплох, поставил в такое положение, когда она не могла отказаться…

А теперь заметил, что она не смотрит ему в глаза, и смылся, как последний трус.

Когда Эви потом лежала в его объятиях, она ему ничего не сказала. И потом, сидя рядом с ним в своем промокшем, изодранном платье, она молчала. На протяжении целых десяти миль она не сказала ни единого слова!

А теперь сидит на кровати и дрожит. Что могло бы быть – и что произошло! Разумеется, она обиделась. Надо было сказать хоть что-нибудь. Спросить, как она…

Его болтушка Эви молчит как рыба! Какой еще ответ ему нужен?

Он выключил горячую воду и встал под ледяной душ, чтобы наказать себя. Торнадо. Ха! Вот в голове у него действительно словно пронесся торнадо. Хуже всего не дурацкие обстоятельства, в которых они занимались любовью, не грязь и не дождь. Хуже всего то, что он уже не сможет отшутиться. Она слышала, как он сказал «Я люблю тебя». И дала ему понять, что не нуждается в его любви.

Когда дверь ванной открылась, Эви скрестила ноги. До этого она сидела на кровати, вытянув ноги, прислонившись к спинке. Из душа она вылезла красная как рак, но сейчас ее кожа успела приобрести нормальный оттенок. Колени торчали из-под шорт, рубашка, похожая на мужскую, была целомудренно застегнута до самого верха. Эви то подвертывала, то отворачивала манжеты, нервно оправляла воротник, застегивала и снова расстегивала верхние пуговицы. «Любит – не любит?»

Он появился, как раз когда она расстегнула две верхние пуговицы. Деваться было некуда. Она принялась теребить уголок воротника, уставившись на свои голые коленки.

– Ты в порядке?

Она пошевелила пальцами в гольфах и теннисных туфлях.

– Я потеряла босоножки.

– Извини.

Как она ненавидит этот тон! Эви скрестила руки на груди, чтобы не было заметно, как они дрожат, и уставилась на Коула. Она не хотела, чтобы он извинялся. То, что произошло между ними, было… невероятно! Восхитительно! Но, если сказать это вслух, это прозвучит пошло…

Он подошел к зеркалу у двери и встал перед ним – плечи ссутулились, голова опущена, джинсы еле держатся на узких бедрах. Эви посмотрела на его обнаженную спину, и щеки у нее вспыхнули: она увидела тонкие царапины, оставленные ее ногтями.