Как раз в этот момент прибыли Кристобаль де Олид и Диего де Ордас с конницей, среди которой были Андрес де Дуэро, Агустин Бермудес и многие друзья нашего предводителя; все они отправились приветствовать Кортеса. Тот успел уже снять доспехи и принял их, сидя в кресле, в свободной оранжевой мантии, окруженный своими верными товарищами. Лицо его сияло, и каждого он сумел одарить улыбкой и задушевным словом. Конечно, не на малую высоту славы и могущества он вознесен был столь внезапно! Подсчет потерь показал, что со стороны Нарваэса погибли: альферес [(знаменосец)] де Фуентес — идальго из Севильи, капитан Рохас, уроженец Старой Кастилии, и двое других, и один из трех солдат, перебежавших от нас, Алонсо Гарсия «Каретник» [(Carretero)]4, и многие ранены. А с нашей — 4 человека и несколько ранены; ранен был и толстый касик, который с начала военных действий был помещен в лагерь Нарваэса, его Кортес поручил попечению медика и строго-настрого запретил его чем-либо беспокоить. Плохо пришлось нашим двум изменникам-перебежчикам, молодому Эскалопе и Сервантесу «Сумасшедшему»5: первый получил тяжелую рану, а Сервантес — изрядное количество палок; третий, «Каретник», как уже сказано, погиб. Наконец, что касается горе-героя Сальватьерры, то редко кто-либо являл столь плачевный образ трусости, как он; достаточно сказать, что при первых кликах о победе и несчастье с Нарваэсом с ним сделалось дурно! Что же касается молодого Диего Веласкеса, то он и другие капитаны, бывшие с ним, были ранены и попали в плен к нашему капитану Хуану Веласкесу де Леону, который, однако, обошелся с ними великодушно и по-рыцарски… Вот и весь рассказ о нашей битве6 с Нарваэсом!
К вечеру следующего дня прибыло 2 000 вспомогательных индейских войск, присланных нам касиком Чинантлы. Командовал ими один наш солдат, Варриентос, и вошли они в Семпоалу в добром порядке, рядами, все великолепно сложенные молодцы, с громадными щитами и длинными копьями; флаги и оперение их развевались, музыка их гремела, звякала и свистела, а приветствие их было: «Да здравствует король! Да здравствует король, наш сеньор, и его полководец Эрнан Кортес!» Воистину картина была сильная, и многие из людей Нарваэса удивлялись, а втайне радовались, что они не пришли днем раньше и не приняли участие в битве.
Кортес принял их радушно, благодарил за трудный переход, одарил их и велел вновь вернуться, строго наказав никого по пути не обижать. Вернулся с ними и наш Варриентос.
Разоружив весь корпус Нарваэса, Кортес отправил Франсиско де Луго к берегу, где находился флот Нарваэса, со следующим приказом: «Маэстре и пилотов со всех 18 кораблей направить к нему в Семпоалу; снять и снести на сушу паруса, рули, компасы и вообще всячески позаботиться, чтоб Диего Веласкес на Кубе не получил ни малейшего известия о судьбе всей экспедиции; кто ослушается, сейчас же заковать в цепи и бросить в трюм.
Так и случилось. Маэстре и пилоты без всякого возражения присягнули на верность; адмиралом назначен был некто Педро Кабальеро, один из прежних маэстре, и хотя говорили, что он куплен был несколькими золотыми слитками, он верой и правдой служил Кортесу. Педро Кабальеро было строжайше указано, чтоб ни один корабль не покидал бухты; если же появятся, как можно было ждать, новые корабли с Кубы, то их захватить, разоружить и разгрузить, о чем и сообщить немедленно Кортесу.
Дальнейшие распоряжения были таковы. Хуану Веласкесу де Леону поручалось завоевание страны Пануко и постройка там колонии; для этого ему дали 120 человек, 100 из войска Нарваэса и 20 из наших, ибо те еще не знали ни местности, ни здешних способов ведения войны. Придано было им и два корабля для обследования побережья и реки Пануко. Второй отряд такого же состава, тоже с двумя кораблями, должен был под командованием Диего де Ордаса направиться к реке Коацакоалькос, чтобы там основать колонию и послать людей на остров Ямайка для закупки лошадей, крупного рогатого скота, овец, коз и кур, ибо для скотоводства эти места были особенно подходящи.
Далее Кортес велел освободить всех прежних наших противников как капитанов, так и солдат, за исключением Нарваэса и Сальватьерры, который, кстати, будто бы болел желудком. Когда же велено было вернуть им и их снаряжение, и вооружение, недовольство было немалое: ведь многие из нас обзавелись за их счет — кто лошадкой, кто отличным клинком, кто доспехами или иной ценной вещью, и никому не было охоты расставаться с этим. Указывали, что это законная добыча, ибо Нарваэс формально объявил нам войну. Но Кортес остался непреклонным, и мы скрепя сердце должны были повиноваться нашему генерал-капитану. Помню, мне лично пришлось отдать, к великому моему огорчению, лошадь с полным снаряжением, два меча, три кинжала и одну дагу7…
Алонсо де Авила, капитан, смелый и заслуженный вояка, мог, конечно, откровенно высказать свое мнение. Вместе с падре из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой [Бартоломе де Ольмедо] они серьезно возражали против такого обидного и пагубного распоряжения. Они указали, что Кортес напрасно подражает Александру Македонскому, который после побед8, как известно, честь и добычу предоставлял побежденным, а не своим соратникам. Ведь и на сей раз все подарки и подношения индейцев, прибывших поздравить с победой, были распределены не между нашими капитанами и солдатами, а между капитанами Нарваэса. Это не дело; это раздражает, ибо является странной неблагодарностью. Кортес ответил указанием, что готов нам отдать все, что имеет, но что в настоящий момент иначе поступать нельзя, так как прежних врагов следует расположить к себе подарками и обещаниями; ведь не следует упускать из виду огромного их числа: что если они взбунтуются! Алонсо де Авила тем не менее не унимался. Слово за слово, и Кортес отрезал: «Кто не хочет повиноваться, должен уйти! Испанские женщины родят немало детей, и каждый испанский мальчишка — будущий солдат!» «Да, — горячился Алонсо де Авила, — но среди этих же мальчишек немало и будущих полководцев, а порой труднее достать солдат для полководцев, нежели полководцев для солдат!»
Кортес принужден был в то время проглотить обиду, но с тех пор он охотно отсылал Алонсо де Авилу, хотя и с почетными поручениями; так, он его послал и в Испанию для вручения императору гардероба и всех сокровищ великого Мотекусомы, что, как известно, кончилось бедой, ибо корабль был атакован и захвачен французским корсаром, Жаном Флорином9…
Среди людей Нарваэса был негр, болеющий оспой. От него страшная болезнь и пошла по всей Новой Испании, где никто раньше о ней не слыхал; опустошения были ужасающи, тем более, что темная индейская масса не знала никаких способов лечения, кроме омовений, которыми они еще больше заражались. Так умерло великое множество несчастных, не испытав даже счастья быть сопричтенными к христианской вере…
В бытность нашу в Семпоале случилось также, что гарнизон Вера Круса потребовал своей доли в золотой добыче. Они правильно указывали, что своей стойкой службой на побережье они столь же ревностно служили Богу и королю, как и те, которые проникли в Мешико. Кортес с этим вполне согласился и заявил, что их доля давным-давно отделена и хранится в Тлашкале и что стоит туда послать лишь уполномоченных для ее получения. Они и выбрали двух доверенных, между прочим, Хуана де Алькантару «Старого». Вскоре мы узнаем, что случилось и с ним, и с золотом, ибо колесо фортуны резко повернулось, и за радостью и покоем последовали дни печали и боевой суеты: прибыло известие, что весь Мешико восстал, Педро де Альваро осажден, укрепления разрушены или подожжены и что урон одними убитыми достиг уже семи солдат, а многие были ранены!
