— Неужели та свинья толще? — удивился Галли, бросая искоса взгляд на Свинью свиней.
Лорд Эмсворт был неприятно поражен.
— Я бы не сказал. Нет, нет, не сказал бы. Но разница — в каких-то унциях. Соревноваться теперь труднее.
Галли присвистнул. Кроме любви к брату, вдело входили и финансовые соображения — как и Бидж, он поставил на Императрицу.
— Вот почему Бинстед ходил такой гордый! А можно прикупать свиней? Я думал, надо растить своих собственных, какие есть.
— Неписаный закон был всегда, а правила нет. Никому и в голову не приходила такая низость! Прямо поразительно!..
— Чудовищно, — согласился Галли.
— А ужасней всего, что е е готовит к борьбе эта Моника. Галли стал суровым. Увидев его, продавец заливных угрей бежал бы со всеми угрями, словно от грозы.
— Долой Монику! — сказал он. Лорд Эмсворт заморгал.
— Конни…
— Долой Конни! Нам не до ее прихотей. С ней управлюсь я. Кроме того, я предупрежу Парслоу, что мы таких штук не потерпим. Не забывай, Кларенс, он на этом не остановится. Если его не предупредить, он не оставит камня на камне, только бы унизить Императрицу.
— Господи!
— Да. Но ты не волнуйся. Я владею ситуацией. Главное — вдохнуть страх Божий в Конни. Где она? Отравляет нервы чаем? Ничего, я с ней поговорю, как строгий дядюшка!
— Галахад, — сказал лорд Эмсворт, глубоко вздохнув, — ты мне очень помогаешь!
— Стараюсь, Кларенс, стараюсь, — откликнулся Галли, установил покрепче монокль и, дыша решительностью, направился к замку. Лорд Эмсворт восторженно глядел ему вслед, не понимая, как может так держаться человек, который сейчас увидит Конни.
Что ж, Галахад — это Галахад.
Глава вторая
1
А в замке, кое-как обувшись, сэр Грегори стоял у окна и глядел в парк.
Если вам нравятся тонкие, извилистые баронеты, вы не оцените сэра Грегори. То был высокий и толстый человек за сорок, похожий на тех вельмож, которые так расцвели во времена принца-регента (1811–1820). Как и Бидж, он утратил стройность, но вы могли бы сделать из него не двух вполне солидных дворецких, а двух солидных аристократов; утратил же он ее потому, что получил наследство и замок, которых у него не было в те дни, когда он слонялся по Лондону без гроша в кармане.
Если вы неравнодушны к яствам и винам, то, получив после тощих лет[78] много денег и обширный погреб, вы станете лицом к лицу с тяжкими соблазнами. В земле, текущей молоком и медом,[79] естественно сесть поудобней и есть, пока не лопнешь. Так и случилось с сэром Грегори. Лишь железная воля спасла бы его от излишнего веса, а железной воли у него не было. День ото дня, долю кляня, он становился все то-о-ол-ще.
Терраса за окном сверкала в солнечном свете, но у балюстрады была тень от раскидистого дерева, а в этой тени — стол, накрытый к чаю. За ним сидела леди Констанс Кибл, читая письмо. Сэру Грегори захотелось выйти к ней. После такого пути чашка чаю не помешала бы.
Когда он вышел на террасу, слегка ковыляя, ибо натер ногу, всякий подумал бы, что он размышляет о чае; но это было не так. Недели две назад он обручился, и размышлял о своей невесте Глории Солт. Если кто-нибудь умилится, мы заметим, что мысли его были горьки. Он едва ли не жалел, что, сраженный ее сверкающей красотой, произнес: «Вот что, как вы насчет, а?» Мы бы не сказали, что за эти дни он прозрел, но кое-какие стороны ее характера заметно охладили его чувства.
Завидев его, леди Констанс опустила одно из писем, которые пришли к ней с дневной почтой, и приветливо улыбнулась. В отличие от своих братьев, Кларенса и Галахада, она любила сэра Грегори.
— Как я рада вас видеть! — сказала она. — Что-то я не слышала машины.
Сэр Грегори объяснил, что пришел пешком, и леди Констанс удивилась.
— Боже мой! Вы очень устали?
.— Отдохнул бы, ничего не скажу. Натер ногу, там пузырь.
— Ах, Господи! Приедете домой, проткните.
— Хорошо.
— Раскаленной иглой.
— Спасибо.
— Только не булавкой! А пока — выпейте чаю. Пончик? Сэр Грегори посмотрел на пончик странным, печальным взглядом и положил его на блюдо. Леди Констанс снова взяла письмо.
— От Глории, — сообщила она.
— А! — сдержанно отозвался сэр Грегори.
— Послезавтра она сюда заедет. С секретарем все улажено
— Э?
— Для Кларенса. Помните, вы собирались позвонить ей, чтобы она подыскала ему секретаря?
— О! Значит, подыскала? Прекрасно.
Если бы с ними был лорд Эмсворт, он бы этого не сказал. Конни вечно приманивала в замок жутких людей в очках, истинное мучение, но сейчас их давно не было, и он надеялся, что опасность миновала.
— Она его знает. Самый подходящий человек.
И это бы сразило несчастного графа, который именно и не хотел, чтобы им управляли подходящие люди.
— Кларенс такой беспомощный, за ним надо присматривать. Как мило, что Глория это вспомнила. Прелестная девушка!
— А? — снова сказал сэр Грегори с прежней сдержанностью.
— Такая спортивная, такая цельная. Я просто восхищаюсь. Как эти теннисные соревнования?
Сэр Грегори молчал. Он смотрел на пончик, тяжело вздыхая. Проследив за его взглядом, леди Констанс обратилась в удивленную хозяйку.
— Вы ничего не едите! Вам не нравятся пончики? Звук, который вырвался из самых глубин баронета, нельзя назвать вздохом. То был стон, примерно такой, какой издает на костре индеец.
— Нравятся, — глубоким, дрожащим голосом сказал он. — Глория не разрешает.
— Глория? Не понимаю!..
Как спартанский мальчик с лисой, сэр Грегори скрывал свою боль от мира, опасаясь насмешек. Изнурять себя в угоду женской прихоти и впрямь смешно. Но сейчас он больше не мог — он просто бы лопнул, если бы не доверился доброму другу.
— Глория, — сказал он, — считает, что я толстый. Если я не похудею, она расторгнет помолвку. Она говорит, что не будет стоять у алтаря с таким… ну, в общем, с полным человеком. Вы же знаете этих спортивных девушек! Им подавай тренированных. Очень глупо. Я ей говорю: «Да что вы, я же не спортсмен!» — и все впустую. Пока я похож на воздушный шар — это ее слова, — она за меня не выйдет. Посмеяться она любит, но всему есть предел. Так и сказала.
— О, Господи!
Изливать душу приятно. Сэру Грегори стало легче. Хозяйка в ужасе смотрела на него, как бы приговаривая: «Ах!» или «О!», и на него снизошла та легкость речи, которая так помогла Отелло в похожей ситуации.
— Ни масла, — продолжал он, — ни сахара, ни хлеба, ни супа, ни соуса, ни спиртного, что там — картошку есть нельзя. Это не все. Она составила список ужасных упражнений. Утром — быстро встать. Глубоко вздохнуть. Коснуться ножных пальцев. Легкий завтрак. Прогулка. Легкий полдник. Опять прогулка — сейчас я ее и совершаю, ногу натер… Зачем вас утомлять? — спохватился сэр Грегори, собрав все свое мужество. — Да, я в аду, что поделаешь… Нет, нет, вторую чашку нельзя!
Тяжело поднявшись, он заковылял по террасе, вспоминая о новой свинье. Какая ирония судьбы! — думал он; ему надо худеть, ей — толстеть. Почему у свиней — один закон, у людей — другой?
Так шел он и размышлял, радуясь тому, что теперь идти не в гору, а под гору, когда услышал властный, звонкий оклик, и, обернувшись, увидел Галли Трипвуда.
2
Галли был серьезен и суров.
— Минутку, Парслоу! — сказал он.
Сэр Грегори выпрямился во все свои шесть футов с лишним. Даже в буйные дни прошлого он не любил Галли Трипвуда, а более поздний опыт никак не способствовал прекрасной дружбе.
— Мне не о чем с вами говорить, — ответил он. Из монокля вырвалось пламя.
— Ах, не о чем? А мне есть о чем. Именно такие, как вы, Довели до ручки и Содом с Гоморрой, и Римскую империю. Что это за штуки с новой свиньей?
— В чем дело?