— Ты позволишь мне стать крестным отцом? — спросил он, чокаясь с Алексом янтарной бутылкой.

— Вряд ли мы станем крестить ребенка, — отозвался Алекс. — Но если родители нас заставят, никого, кроме тебя, я в этой роли не вижу.

— Ты об этом не пожалеешь, — сказал Зигги.

И Алекс не сомневался, что так и будет. Ни на секунду. А теперь этого не произойдет. Никогда.

На следующее утро Зигги и Пол уехали рано: им предстояла длинная дорога в Сиэтл. В жемчужном сиянии рассвета они долго стояли на пороге своего бунгало и крепко обнимались, прощаясь. И это тоже никогда не повторится.

Что там крикнул Зигги в окошко своей машины, когда они уже тронулись? Что-то насчет того, что Алекс должен баловать Линн, чтобы приобрести навыки родителя… Он не мог вспомнить ни точных его слов, ни того, что сам прокричал в ответ. Но как это было типично для Зигги: напоследок позаботиться о ком-то другом. Потому что Зигги всегда всех опекал…

В любой компании есть человек, выступающий в роли скалы, которая подпирает и защищает слабейших, дает им возможности набрать свою собственную силу. Для бравых керколдийцев такой скалой был Зигги. Он вовсе не старался ими командовать. Просто он имел прирожденную склонность к покровительству, а остальные с благодарностью пользовались его способностью во всем разобраться и все уладить. Даже во взрослой жизни именно к Зигги обращался Алекс, если ему нужно было услышать разумное и непредвзятое мнение. Когда у него зародилась идея бросить надежную службу и создать собственную компанию, они с Зигги провели вместе два выходных дня в Нью-Йорке, обговаривая и тщательно взвешивая все за и против. Именно вера Зигги в способности Алекса сыграла решающую роль в его окончательном решении. Большую, чем убежденность Линн в том, что он справится.

Вот и это никогда больше не повторится.

— Алекс? — прервал голос жены его задумчивое оцепенение. Он так ушел в себя, что не услышал ни хлопанья дверцы машины, ни звука ее шагов. Он чуть обернулся на едва уловимый запах ее духов.

— Что ты тут делаешь в темноте? Почему ты дома так рано? — В голосе ее звучала тревога.

Алекс покачал головой. Он не в силах был сообщить ужасную новость.

— Что-то неладно, — настаивала Линн, приближаясь к нему. Она опустилась в кресло рядом с ним и положила руку ему на плечо. — Алекс, в чем дело?

Беспокойство, которым были проникнуты ее слова, вмиг пробудило его чувства, парализованные шоком. Жгучая боль ножом резанула по сердцу. У Алекса перехватило дыхание. Он посмотрел в тревожные глаза Линн и судорожно дернулся. Потом протянул руку и погладил нежную выпуклость ее живота.

Линн накрыла его руку своей:

— Алекс… Скажи мне, что случилось?

Собственный голос показался ему чужим.

— Зигги, — с трудом выдавил он из себя. — Зигги мертв.

Линн растерянно открыла рот. Лицо напряглось в недоверчивой гримасе.

— Зигги?

Алекс откашлялся:

— Это правда. Там был пожар. В доме. Ночью.

— Нет. Только не Зигги. — Она задрожала. — Это какая-то ошибка.

— Никакой ошибки. Мне сообщил Пол. Он позвонил мне и рассказал.

— Как такое могло случиться? Они же с Зигги спали в одной постели. Почему Пол цел, а Зигги умер? — Голос Линн набрал силу, и ее недоверие гулко разнеслось по оранжерее.

— Пола там не было. Его пригласили в Стэнфорд прочитать лекцию. — Алекс закрыл глаза при мысли об этом. — Он вернулся утром и прямо из аэропорта поехал домой. И застал полицейских, копавшихся в том, что осталась от их дома.

Безмолвные слезы засверкали на ресницах Линн.

— Это, наверное, было… О боже, вообразить страшно.

Алекс скрестил руки на груди.

— Трудно представить, что люди, которых мы любим, такие хрупкие. Одну минуту они здесь, с нами, а в следующую — их нет.

— Есть хоть какие-то предположения насчет того, как это произошло?

— Полу сказали, что еще рано делать выводы. Но ему задавали очень резкие вопросы. Он говорит, что у полиции явно возникли какие-то подозрения и что его своевременный отъезд их настораживает.

— О господи, бедный Пол. — Пальцы Линн нервно переплелись. — Для него это ужасная потеря. Да еще и полиция на него насела… Бедный, бедный Пол.

— Он попросил меня сообщить Верду и Бриллу. — Алекс покачала головой. — Я пока не смог этого сделать.

— Бриллу я позвоню сама, — кивнула Линн. — Но попозже. Ведь раньше никто, кроме нас, ему об этом не расскажет.

— Нет, это я должен ему позвонить. Я обещал Полу…

— Он мой брат. Я к его штучкам привыкла. А тебе придется взять на себя Верда. Мне просто дурно станет, если я в ответ услышу, что Иисус в эту минуту со мной…

— Знаю. Но кто-то ведь должен ему сообщить. — Алекс горько улыбнулся. — Он, вероятно, захочет прочитать проповедь на похоронах.

Линн пришла в ужас:

— О нет! Ты не должен этого допустить.

— Знаю, — Алекс наклонился вперед и, снова взяв стакан, отпил глоток бренди. — Знаешь, какой сегодня день?

Линн оцепенела:

— Господи помилуй!

Преподобный Томас Мэкки положил телефонную трубку и погладил серебряный крест, лежавший поверх его лиловой шелковой сутаны. Его американским прихожанам очень нравилось, что у них британский священник, и, поскольку они не делали различия между шотландцами и англичанами, он поражал их жадное до эффектов воображение. Самыми пышными атрибутами Высокой Англиканской церкви. Это было проявление тщеславия с его стороны — он это признавал, — но такое, в сущности, безобидное.

Однако отсутствие секретаря, взявшего однодневный отпуск, и пустота кабинета позволили ему отбросить позу и дать волю бурным и смешанным чувствам, которые вызвала в нем смерть Зигги Малкевича. Хотя Верд и прибегал в своей деятельности к некоторым циничным трюкам, но убеждения его были искренними и глубокими. Он совершенно искренне верил, что Зигги грешник, на котором лежит несмываемое пятно гомосексуализма. Библия ясно и недвусмысленно запрещала этот грех и осуждала его. Даже если бы Зигги искренне раскаялся, ему все равно грозила бы небесная кара. Но насколько Верд понимал, Зигги умер, как жил, с восторгом предаваясь своему греху. Его ужасная гибель явно имела какую-то связь с его пороком. Эта связь была бы очевидней, если б Господь наслал на него СПИД. Но в голове Верда уже крутился сценарий того, как Зигги мог стать жертвой собственного опасного выбора. Возможно, некий случайный знакомец, которого он выбрал в партнеры, дождался, пока он заснет, ограбил его и поджег дом, чтобы скрыть преступление. Возможно, они курили марихуану и причиной пожара стал непогашенный окурок.

Словом, как бы это ни случилось, смерть Зигги напомнила Верду о том, что можно ненавидеть грех и любить грешника. Ведь нельзя было перечеркнуть дружбу, которая поддерживала его все школьные годы, когда его собственный буйный дух застил ему истинный свет, когда он и в самом деле был Вердом-Вывертом. Без Зигги он обязательно влип бы в серьезные неприятности. Или того хуже.

Память сама вытащила из своих глубин ряд моментальных снимков. Зима 1972 года. Год школьных выпускных экзаменов. У Алекса обнаружился талант залезать в машины, не повреждая замков. Для этого требовалась гибкая металлическая полоска, а также изрядная ловкость рук. Это позволяло им чувствовать себя анархистами. Поступали они так. Прихватив пару банок пива в баре «Гавань», они отправлялись в ночь. На пути от бара до автобусной остановки они наобум выбирали автомобиль. Алекс просовывал свою металлическую ленточку в щель автомобильной дверцы и отжимал замок. Затем Зигги и Верд забирались внутрь и писали какое-нибудь послание на внутренней стороне ветрового стекла. Красной нестирающейся помадой, стыренной из «Бутс-зе-Кемист». Обычно они писали какую-нибудь строчку из «Смеющегося гнома» Дэвида Боуи. Это всегда приводило всю четверку в восторг. Они просто умирали со смеху.

Затем они выбирались из машины и, хихикая как идиоты, тщательно запирали все дверцы. Это была игра одновременно идиотская и умопомрачительная.