Энди хотела заговорить, но ее опередила Виктория.

– Плохая идея, – громко прозвучало из селектора. – Любая открытая акция ФБР может побудить сектантов организовать вечеринку отравлений, как было с «Небесными вратами» или в Джонстауне. А то и устроить настоящий ад, как у Дэвида Кореша в Уэйко.[10] Сектанты по определению склонны к самоубийству, поскольку уже уничтожили свою прошлую жизнь. А судя по тому, что рассказала Энди об учении Блечмана, эта секта ничем от других не отличается. Он проповедует необходимость порвать связи с семьей и друзьями – со всем, что удерживает твои излучения на человеческом уровне. Исходя из того, что я услышала, Блечман не боится умереть. И не боится забрать последователей с собой – желают они того или нет.

Лундкуист поморщился, явно не убежденный.

– Я просто пытаюсь найти разумное решение. У нас есть серийный убийца, который может в любой момент нанести новый удар. И я не хочу отвлекаться на дорогую и способную затянуться тайную операцию, которая, возможно, совершенно не относится к делу.

– Это правомерное беспокойство, – сказала Энди. – Но штурмовать резиденцию Блечмана не стоит.

– Я не сказал «штурмовать», – огрызнулся Лундкуист. – Я сказал «получить ордер на обыск». Не искажайте мои слова.

– Простите. Только мне кажется, что Виктория особо подчеркнула – параноидальная группа сектантов, приковавшихся к оросительной трубе, чтобы не дать правительству шпионить за ними, может не уловить таких тонких различий.

Лундкуист поискал ответ, но так и не нашел.

– Самоуверенность, – тихонько пробормотал он.

– Ну-ну, – сказал Айзек. – Давайте не переходить на личности.

– Напротив, – сказал Лундкуист. – Сейчас самое время перейти на личности. Я чувствую, что вы склоняетесь к какой-то тайной операции. Так что, по логике вещей, следующий вопрос – кто подходит для этой работы?

– Рискуя показаться банальной, я бы сказала, что подходящая кандидатура здесь – женщина.

– Вот как? – сказал Лундкуист. – Энди, а вы не расскажете нам о тренировках по работе под прикрытием и имеющемся у вас опыте?

Опыта у Энди не было, но приходилось как-то отвечать.

– В колледже я участвовала в спектаклях.

– Чудесно. Вы можете изобразить Элизу Дулитл в сектантском варианте «Моей прекрасной леди». Айзек, хотите сыграть Генри Хиггинса?

– Довольно, – сказал Андервуд.

– Я не подкалываю, – сказал Лундкуист. – Мне нравится Энди. По-моему, у нее есть реальный потенциал. Я лишь не хочу, чтобы ее убили на задании, для выполнения которого у агента Хеннинг нет квалификации.

– Я учитываю это, – сказала Энди.

– Подумай, прежде чем говорить, малышка. Ты внедряешься в секту. Оказавшись внутри, ты предоставлена самой себе. Наши агенты-наблюдатели не могут видеть сквозь стены. И мы не можем подслушивать. Если они обыщут тебя и найдут «жучок», ты погибла. И я говорю так не потому, что я сексистская свинья. Но в ситуации с двумя мертвыми мужчинами, тремя мертвыми и одной пропавшей женщиной лучше подумать дважды, прежде чем вступать в секту, возможно, созданную серийным убийцей.

Энди посмотрела на Лундкуиста, потом на Айзека:

– Я подумала об этом. И хочу так сделать. – Она смотрела прямо на Андервуда. До сих пор он был на ее стороне, и она ожидала его одобрения. Энди ждала.

Прошло несколько секунд. Энди молча терпела, умоляя Айзека взглядом.

Наконец он сказал:

– Дайте мне подумать.

– Но…

Айзек прервал ее взмахом руки. В его глазах было беспокойство. Речь Лундкуиста задела Андервуда за живое.

– Я сказал, что подумаю.

Энди с досадой смотрела, как Айзек встал из-за стола и вышел из кабинета.

Гас не спал с трех часов ночи. Именно тогда Морган наконец уснула. Ночи становились все тяжелее. Для шестилетнего ребенка полторы недели – это целая вечность. Бет не было так давно, что Морган начинала всерьез сомневаться в ее возвращении.

Гас по большей части ухитрялся хранить сомнения при себе. Ему посоветовали держаться перед дочерью уверенно. Это не значило расхаживать по дому с улыбкой во весь рот. И не значило лгать ей. Девочка видела тревогу на лице Гаса, поэтому не было смысла говорить ей, что отец не беспокоится.

Прошлой ночью он, возможно, позволил себе быть чересчур искренним. Это была третья попытка после чтения сказок в одиннадцать часов и еще одного стакана воды в час ночи. Морган никак не могла уснуть. Очевидно, что-то тяготило ее. Гас взял дочь на руки и устроился на диване-качалке, усадив Морган на колени. Ее голова лежала у него на плече. Он чувствовал теплое дыхание на шее, мягкие детские волосы щекотали кожу. Они покачивались при свете ночника с Русалочкой. Прошло несколько минут, и вдруг Морган открыла глаза. Она заговорила, не глядя на отца, прижавшись щекой к его груди:

– Папа?

– Да.

– Что такое вознаграждение?

Гас понял, куда это ведет, поэтому ответил осторожно:

– Это вроде приза, который дают человеку, совершившему доброе дело.

– Один мальчик в школе сказал, что за маму дают награду.

– Это так. Если кто-то сможет вернуть нам маму, это будет доброе дело. И я дам этому человеку вознаграждение.

– И что ты собираешься дать?

– Деньги.

– Сколько?

– Много.

– Все, что у нас есть?

– Нет, не все.

– А почему?

– Потому что нам не нужно отдавать все.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю.

– Но мама не возвращается. Что, если вознаграждение недостаточно большое?

– Оно достаточно большое. Хотя, если у нас попросят больше, мы отдадим.

Они покачивались в молчании, потом Морган спросила:

– Насколько больше?

– Сколько бы то ни было.

– Ты бы отдал свою машину?

– Конечно.

– А дом?

– Если бы надо было, то отдал бы.

– А ты отдал бы тетю Карлу?

Это вызвало у Гаса слабую улыбку.

– Нет, милая. Мы этого не сделаем.

– А ты бы отдал меня?

– Никогда, – ответил Гас твердо. – Ни за что на свете.

Морган ткнулась носом ему в шею и тихо спросила:

– А ты сам?

– Что я сам?

– Если бы надо было отдать в награду тебя, ты бы пошел?

Гас ответил не сразу. Не потому, что не знал ответа, а потому, что никогда не обдумывал проблему в этом смысле.

– Да. Пошел бы.

Он почувствовал, как девочка еще крепче вцепилась в него. В ее голосе появилась настойчивость.

– Ты бы тоже пошел?

– Нет. Я бы пошел вместо мамы. А мама бы вернулась.

Она задрожала всем телом.

– А что, если бы это была хитрость? Что, если бы вы пропали оба?

– Этого не будет. Не беспокойся. Обещаю тебе, что этого никогда не будет.

Морган крепко-крепко прижалась к отцу всем телом. Она была так близко, что Гас практически понимал ее мысли. Отчетливо чувствовал ее страхи и пожалел, что сказал, будто при каких-то обстоятельствах может уйти. Он крепко обнял дочь и попытался успокоить. Так они просидели почти два часа, пока Морган наконец не заснула.

Уложив дочь, Гас даже не стал пытаться уснуть сам. Ему надо было чем-то занять разум. Предрассветное телевидение не подходило. Газеты еще не принесли. Его взгляд привлекли фотографии на комоде. Их была по крайней мере дюжина. В старых рамках – некоторые еще с тех времен, когда они с Бет только познакомились. Однако дальше фотографии постепенно менялись. Интересная хроника изменений, подумал Гас. Сначала были он и Бет. Вдвоем катаются на лыжах. Вдвоем у горы Хэйстэк в Коннектикуте. Потом пошли фотографии с помолвки и свадьбы. Дальше – фотографии ребенка. Морган в колыбели. Морган с мамой. Гас внимательно осмотрел буфет.

Ни одной фотографии, где рядом с Морган был бы он.

Заинтересовавшись, Гас вытащил из гардеробной старые коробки из-под обуви, где хранились вообще все фотографии. Несколько часов он медленно перебирал их, коробка за коробкой, от старых к новым. Старые были знакомыми и вызывали воспоминания. Новые, однако, выглядели для Гаса действительно новыми. Их все делал не он. Его не было ни на одной из них. Большинство из них он раньше даже не видел.