Анника рассмеялась. Нет ничего удивительного в том, что Юнаса устраивало такое толкование.

– Еще бы, ведь Юнас Берглунд только и думает, что о конфетах, – съязвила она.

– Кто бы говорил! – Юнас угрожающе двинулся в ее сторону.

– Хватит ссориться, – сказал Давид. – Ведь это же потрясающе!

Юнас преданно посмотрел на него. Да он и не мечтал о таком повороте событий. Честно говоря, если бы не Давид, он бы не услышал шепота на пленке, ведь его внимание было приковано к фру Йорансон. Но все оказалось куда интереснее.

Он снова включил магнитофон.

– Ну что, Анника, ты и теперь ничего не слышишь?

Они выжидающе смотрели на Аннику. На этот раз им казалось, что слышно очень отчетливо!

Голос сказал либо: «В липкой темноте Эмилия», как послышалось Юнасу, либо: «В летней комнате… я… Эмилия», как думал Давид.

– Ну, Анника? Что скажешь? Ты по-прежнему ничего не слышишь?

– Нет, почему же… слышу какой-то шум, – засмеялась Анника и быстро вышла.

Она не собиралась тратить время на глупости. Ей нужно было возвращаться в магазин клеить ценники.

Когда Давид пришел домой, отец все еще сидел за пианино и возился с той же мелодией. Он был так погружен в работу, что ничего не слышал.

Давид прямиком направился к себе в комнату и прилег на кровать. Несмотря на ранний час, он почему-то ужасно устал. Возможно, он даже задремал ненадолго.

Но вдруг он встал с совершенно ясной головой и пошел к отцу. Ему вдруг показалось, что отец стал играть неправильно, что он изменил мелодию. Давида это раздражало.

Обычно он никогда не мешал отцу работать, но сегодня отвлекал его уже во второй раз.

– Послушай, Сванте! – начал было Давид и запнулся. Вообще-то он никогда не называл отца по имени, но тот ничего не заметил.

– Да? – отозвался он.

– Ты ушел от мелодии, – сказал Давид. – Почему?

Отец поднял глаза.

– Я должен попробовать разные варианты. С такими мелочами приходится много возиться. Со стороны кажется, что сочинять музыку просто, но это не так.

– А по-моему, ты играешь неправильно! – сказал Давид, удивившись своей наглости. Однако отец, похоже, не обиделся.

– Ну, вряд ли прям уж неправильно. Я ведь пока еще точно не решил, как должна звучать эта мелодия, – ответил он и продолжил играть.

Но Давид чувствовал, что не может просто так это оставить.

– Сванте, послушай, – сказал он. Отец кивнул и перестал играть. – Смотри, ты начинаешь так! – И Давид напел: – дан-да-дан-да-да-да-дан… Так плохо. Раньше было по-другому.

– Да? А как, по-твоему, надо?

Давид на секунду задумался, мелодия звучала у него в голове, нужно было только извлечь ее наружу.

– Смотри, вот как! – ответил он и снова запел: – да-да-дан-дин-да-дин-дин. Вот как надо.

Отец начал играть, но не сразу смог подобрать мелодию.

– Как ты сказал?

Давид снова напел, и отец попробовал еще раз.

– Да, замечательно! Так и должно быть! Теперь-то я слышу! Спасибо тебе, Давид!

– Не за что. А что с припевом?

– А ты думаешь, нужен припев?

– Мне кажется, нужен.

– Правда? И как он должен звучать?

– Я бы сделал так, – ответил Давид и напел простую, но необычную мелодию. Отец сыграл и удивленно посмотрел на Давида.

– А почему бы и нет? В самом деле… Но…

– Никаких «но»! – решительно сказал Давид. – Должно быть именно так! И никак иначе!

Отец засмеялся.

– Надо же, какой строгий! – Он огляделся в поисках нотной бумаги. – Лучше я сразу запишу, чтобы не забыть…

– Я напомню, если забудешь, – сказал Давид.

– Может, тебе тоже начать сочинять музыку? – с довольным видом спросил отец, но Давид покачал головой.

– Ни за что! – ответил он так, будто отец предложил ему что-то невозможное.

– А как же ты придумал эту мелодию?

– Это не я придумал…

Папа внимательно посмотрел на него – он не совсем понял, что Давид имел в виду.

– Конечно, эта музыка была почти готова, – сказал он, – и я много раз играл ее, но припев… как тебе это удалось?

– Я не знаю… Он просто звучал у меня в голове, вот и все.

На лице Давида появилось отсутствующее выражение. Так было всегда, когда он не хотел продолжать разговор. Отец нашел нотную бумагу и начал записывать. Давид все не уходил. Отец с нежностью и благодарностью посмотрел на него, и Давид ответил таким же полным любви взглядом. Ему очень хотелось рассказать, откуда взялась эта мелодия, но все было слишком запутанно, слишком странно. Настолько странно, что он и сам боялся об этом думать. Ведь это была та самая мелодия, которую напевал женский голос в его сне. И самое странное, что папа сам начал играть ее. Возможно, Давид бы ее и не вспомнил. Но когда услышал, сразу узнал. Это просто невероятно! Папа ни с того ни с сего заиграл мелодию из его сна! А что, если ему приснился тот же самый сон и он, как и Давид, не решается о нем рассказать?

Давид смотрел, как отец пишет, склонившись над нотами. Нет, этого не может быть. Так не бывает. Давид отмел эту мысль и вернулся к себе в комнату.

Но тут зазвонил телефон, и отец взорвался:

– Кто включил телефон? Эти звонки меня с ума сведут! Давид, возьми трубку! Скажи, что меня нет дома! Говори, что хочешь! Мне надо работать!

Звонили снова Давиду, на этот раз Анника. Разговаривать было невозможно – Давид слышал, как папа вздыхает и охает у себя в комнате. Зато Анника, как назло, хотела поговорить. Она боялась, что Давид обиделся на нее за то, что она не отнеслась всерьез к шепоту на пленке.

– Да нет, я ни капельки не обиделся.

– Точно?

– Да, да…

Папа засопел еще громче, и Давид даже вспотел от напряжения.

Анника рассказала, что они с Юнасом только что были в Селандерском поместье. Фру Йорансон уехала. Они ходили поливать цветы и заметили что-то неладное.

– Что? – Давид старался говорить как можно короче.

– Цветок, – ответила Анника. – Ну, тот, который тебе приснился. С ним что-то не так. Он завял. Боюсь, он может погибнуть.

Давид тут же забыл об отце.

– Этого нельзя допустить! – резко оборвал он Аннику, чувствуя какое-то странное волнение.

– Сейчас же повесь трубку! – застонал отец за его спиной.

– Слушай, Анника, я забегу к вам за ключом. Я должен обязательно посмотреть на этот цветок. Вы с Юнасом можете не ходить.

Но Анника сказала, что непременно пойдет с ним. И Юнас наверняка тоже не откажется.

– Великий репортер Юнас Берглунд, – засмеялась она. – А ты что думал? Неужто он упустит возможность записать репортаж?

– Раз-раз! Говорит Юнас Берглунд! Мы находимся в святая святых Селандерского поместья, а именно в большой гостиной. Это очень красивая комната. Осмотримся. На потолке висит старинная хрустальная люстра. Еще тут есть диван, кресла, бюро с мраморной столешницей – очень изысканная старинная вещица. Стоит, пожалуй, заметить, что мои коллеги, Давид и Анника, в данную минуту изучают какое-то растение на окне. Не знаю, что это за вид, но цветок кажется немного запущенным, и мои коллеги как раз обсуждают… минуточку!

Юнас прервался и подошел к Давиду и Аннике. Давид проверял землю в горшке. Она была довольно влажная.

– Вы его поливали? – спросил он.

Выяснилось, что нет. Но земля не была сухой – видно, цветок не мог больше впитывать влагу. Он действительно выглядел неважно. Крупные сердцевидные листья бессильно поникли.

К окну подошел Юнас.

– Ну, как обстоят дела? – спросил он в микрофон. – Больной поправится?

Юнас поднес микрофон Давиду.

– Отстань, Юнас! – прошипела Анника. – Мы пока не знаем, что с ним делать.