— Мы все очень заняты, так? — объяснял ему Джо. — А теперь вернешься домой, цап такую вот грудку из морозилки, швырк ее в микроволновку и — раз! — через девяносто секунд все готово. А потом можешь спрыснуть ее вот этим, — и он извлек семилитровую канистру горчицы.

— Прости им, господи, они не ведают, что творят… — покачнулся Филипп.

Впервые за всю учебу в нашей компании прозвучал по-настоящему жизнерадостный смех.

Зимний семестр делал и меня и моих однокурсников более похожими на людей, когда мы были в своем кругу, за стенами аудиторий, но зато внутри них мы стали походить на людей еще меньше. Покамест профессора читали свои лекции и рисовали на классных досках диаграммы, мы рядами сидели за столами-подковами, напоминая карикатуру на человека: стеклянные глаза, отвисшие челюсти, полная инертность.

Наша усталость, наши простуды и гриппы, вечная изморось на улице — все они определенно несли частичную ответственность за превращение интеллигентных, ясно мыслящих студентов в образчики зомбиподобных существ. Но то же самое произошло и с основными дисциплинами. Не хотелось бы лишний раз мордовать учебную программу, но всякому, кто задумывается над тем, а не пойти ли ему поучиться в бизнес-школу, следует иметь в виду, что определенная доля материала просто-напросто невероятно скучна. Из пяти предметов, бывших у меня в зимний семестр, три оказались абсолютно бесцветными.

Анализ данных касался статистики — изощренного, запутанного набора математических приемов, как именно из небольших выборок (к примеру, по данным о количестве дефектных изделий, которые машина может дать за минуту своей работы) выводить умозаключения о больших вопросах (объем дефектной продукции, которую упомянутая машина может выдать за год). Инструктором был Стен Словаки, замдекана, читавший нам компьютеры в эпоху летних лагерей и замещавший профессора Кемаля на «лесоводстве». Мне замдекана Словаки напоминал школьных учителей физкультуры. Сильные мужчины, прирожденные атлеты, любившие спорт и могущие даже после сорока или пятидесяти составить нам, тинэйджерам, конкуренцию на баскетбольной площадке или футбольном поле. Чего они не умели, так это говорить. Любая попытка объяснить правила простейшей игры, например, в вышибалы, превращала моих физруков в косноязычных, растерянно бормочущих неумех. Они могли минут по пять бессвязно лепетать, после чего, уставившись на носки своих кроссовок, бурчали: "Короче, класс, начнете играть, сами разберетесь".

Таким был и Словаки, крупный, добросердечный, искренний в своем желании помочь человек. Отчего и почему — неизвестно, но в пору своей молодости он ухитрился влюбиться в статистику. Сейчас он взял этот изначально сложный предмет и превратил его в непробиваемый. В восемь утра по вторникам и четвергам он мог стоять возле кафедры, выглядя одновременно и раздосадованным и смущенным, пока студенты просачивались в класс минут на десять, а то и на двадцать позже звонка (да и какой смысл рано подниматься, чтобы успеть на занятие, которое усыпит тебя обратно?) Когда он считал, что кворум собран, Словаки лез рукой в пластиковый чехольчик для ручек, который носил в нагрудном кармашке, вытаскивал оттуда телескопическую указку и приступал к лекции.

Одна из задач на первых двух неделях касалась американского футбола. "Когда Тони Дорсетт играл за Питтсбургский университет, — гласил текст, — было проведено выборочное обследование матчей с его участием для оценки общего уровня его мастерства". В задаче приводилось число ярдов, которые были на счету Дорсетта во всех тридцати двух играх. "Рассчитать соответствующую меру центральной тенденции единичного пробега Дорсетта с мячом, чтобы оценить его общую эффективность и обосновать, почему вы выбрали именно эту меру".

Уже позднее я понял, что задача была простой, это всего лишь вопрос понимания ряда базовых определений. Но отнюдь не так она звучала в устах Словаки.

— Здесь нас интересует общий, или интегральный, показатель эффективности, — говорил Словаки, — а отнюдь не характеристика единичного пробега. Следите за мной? Хорошо. Отметим, что хотя двадцать девять пробегов попадают в диапазон от трех до пятнадцати ярдов, оставшиеся три намного длиннее, варьируясь от двадцати пяти до сорока ярдов. В статистике такие необычные пробеги называются «выбросы». Все еще со мной? Хорошо. Далее, мы не хотим игнорировать эти выбросы, потому что именно они жизненно важны для победы в футбольном матче. Но как раз «медиана» и «мода» их игнорируют. Это означает, что медиана и мода будут плохими мерами оценки общей эффективности. Среднее, однако, действительно принимает выбросы в учет. Более того, среднее служит суррогатным показателем общего числа ярдов за пробег. Это означает, что среднее является наиболее статистически значимой мерой оценки общей эффективности из всех применяемых. Вы следите?

Весь семестр я ждал, когда же, наконец, передо мной хоть на мгновение откроется прелесть и элегантность этого материала, как это было в матлагере, где я время от времени начинал видеть красоту математики. Но тогда, в августе, Стенфорд был мне в диковинку и весь тот опыт напоминал возбужденную приподнятость, когда примешь что-то неслабое. Сейчас на дворе стоял январь.

На анализе данных скучали все. Я говорю — все. Моя личная апатия несла с собой даже некоторый привкус извращенного комфорта, заставляя чувствовать себя одним из избранных: настоящий эмбиэшник, а не какой-то там "лирик"-самозванец. Если бывшие инвестиционные банкиры мучительно боролись, чтобы не заснуть в классе Словаки, если студенты, до прихода в бизнес-школу работавшие крутыми консультантами по менеджменту, обнаруживали, что на анализе данных их челюсти упираются в грудь, что ж, я был прямо среди них, среди самых лучших, упираясь пальцами в веки, чтобы они не закрылись. Но вот два других моих предмета по вторникам и четвергам, "Калькуляция издержек" и "Операционная деятельность", были совершенно иными. Хотя я все еще считал материал по большей части настолько однообразным, что на этих занятиях моя голова оказывалась полностью одурманенной, однокурсники выказывали ровно противоположную реакцию. Они оживлялись. Их словно с цепи спускали.

На калькуляции издержек наш профессор, чудаковатый, милый австралиец по имени Гари Саймонс, входил в класс, выглядя так, будто только что придавил минут шестьдесят в своем кабинете. Волосы растрепанные, живот свисает ниже ремня. У него вечно из брюк торчал подол рубашки и, приступая к лекции, он принимался его заправлять обратно, зачастую приговаривая при этом: "Когда же, наконец, придумают такое пиво, чтобы вес сбрасывать, а не набирать?"

На одном из первых занятий Саймонс посвятил сорок минут примеру про Престон Машининг, небольшое предприятие, где резали и подвергали испытаниям слитки металла, которые затем перепродавали крупным компаниям-изготовителям реактивных двигателей. Как часто случалось в этих странных, не от мира сего, задачах, имелось два вида продукции, Серия А и Серия Б, каждая из которых требовала разных трудозатрат, времени обработки и типов сырья. Задача расписывала в долларовом исчислении эти параметры, которые в эконометрике все именуются «затратами», а потом просила студентов сопоставить "фактические переменные производственные издержки на единицу оплаты труда" с "фактическими постоянными производственными издержками на единицу оплаты труда". И наконец, задача поручала студентам составить "подробный отчет о результатах хозяйственной деятельности", пользуясь методом "переменного учета", или "калькуляции себестоимости по переменным издержкам", а потом, для сравнения, методом "абсорбируемого учета", или "отнесением всех заводских накладных расходов на готовую продукцию".

Ведя обсуждение, Саймонс покрыл классную доску колонками цифр, запутанными, как налоговая декларация Рокфеллера. Но как я уже упоминал, мои однокурсники будто с цепи сорвались. У Гуннара, в прошлом финансового аналитика, в глазах мерцали вспышки, а бывшие консультанты по менеджменту наперебой вскидывали руки, соревнуясь между собой за минуту внимания со стороны профессора. Очевидно, если ты хоть раз проработал в бизнесе, вопрос о том, во что может обойтись работа предприятия своим владельцам, — а затраты как раз и были основной темой этой дисциплины, "Калькуляции издержек", — становился для тебя источником безграничного интереса. В госаппарате, разумеется, затраты никого не волновали.