Мой Драндулет спасать было уже не нужно. Такого заезженного, разболтанного, раскулаченного корабля мир еще не видал и, надеюсь, никогда не увидит. Началось с того, что не пожелал включиться генератор искусственной тяжести. Точнее сказать, он включился, но потом как-то подустал, решил передохнуть — уж не знаю, что и думать. К сожалению, свой скверный характер он обнаружил не сразу, а лишь тогда, когда я, насидевшись в рубке и вдоволь наглядевшись на грозную и величественную (это опять же из газет) панораму звездного неба, решил пару часиков вздремнуть в спальной каюте. В самом деле, день был несколько перенасыщен событиями. Тянуло повалиться на откидной койке и прийти в себя.
Спальные каюты на одноместных звездолетах почему-то всегда находятся в дальнем конце корабля. Толкнув дверь, я понял, что не все так просто. Дверь была заперта. «Может, есть там кто-нибудь?» — мелькнула дикая мысль.
…Прекрасная незнакомка, раскинув иссиня-черные локоны по белоснежной подушке, смотрит мерцающими глазами на дверь и ждет, когда я войду…
Такие случаи бывали. Но не со мной. Присмотревшись, я понял, что дверь в каюту просто заклинило. Я хорошенько потряс и подергал ручку. Дверь не шелохнулась.
Я отступил на шаг, затем долбанул по ней плечом, сначала левым, потом правым. Ноль эффекта. Спать, между тем, тянуло все сильней.
Тогда я повернулся к проклятой двери спиной (чуть не сказал — задом) и лягнул изо всех сил каблуком в область замка. И конечно, в этот самый момент наступила невесомость!
Вернее будет сказать, что отключилась система искусственного тяготения. Вырубилась она буквально на несколько секунд, но их вполне хватило, чтобы в очередной раз доказать справедливость утверждения великого Ньютона. «Действие встречает равное противодействие!» — сказал он. А так как великие физики (а равно химики, политики и т. д.) никогда и ни в чем не ошибаются — вплоть до появления новых великих физиков, химиков, политиков и др., — то в полном соответствии с классическим законом дверь долбанула по моему каблуку ровно с той же силою, каковую я смог вложить в удар. Разница между нами заключалась лишь в том, что сама дверь вполне индифферентно осталась стоять на месте, а я, напротив, улетел головой вперед туда, откуда пришел, с первой (а может и со второй, я не считал) космической скоростью.
Интересно, в какой житейской ситуации великий физик открыл свой великий закон? Если в аналогичной, я ему ни капли не завидую.
Пронесшись через коридор наподобие некоей сонной ракеты, я прибыл обратно в рубку и врезался лбом непосредственно в пульт управления, отчего звезды на экране вздрогнули и начали двигаться несколько быстрее.
Просто удивительно, как пребольно можно трахнуться лбом о тумблеры в условиях полной невесомости! То ли от удара, то ли по другой неизвестной причине генератор тяготения заурчал, застрекотал, возобновил работу, нормальная земная тяжесть пронизала мои члены, и я рухнул бесформенной кучей в щель между пилотским креслом и пультом управления, завлекательно мигавшим немногими оставшимися в целости разноцветными лампочками.
— Уважаемый товарищ! — раздался сверху очаровательный женский голос на фоне струнной музыки. — Мы рады приветствовать вас на нашем корабле. К вашим услугам прекрасная автоматизированная кухня, салон, спальное помещение. Любые справки можно получить у робота-информатора. Желаем счастливого путешествия среди звезд! — И вновь зазвучали струны.
Лежа в чрезвычайно замысловатой позе на полу, я прислушался и узнал балалайку. Очевидно, неутомимый Петр Евсеевич нанял для фонограммы соседей-заволокинцев, сэкономив таким образом казенные суммы. «Интересно, что он им дал взамен напрокат?»— думал я, остервенело выдирая ногу из-под кресла.
Звуки струн действовали умиротворяюще, и я принялся размышлять, не прикорнуть ли прямо здесь на полу рубки. Но врожденное чувство собственного достоинства не дало уснуть. Я поднялся, сел в кресло и окинул хозяйским взором обилие кнопок, переключателей, индикаторов — словом, все богатство пульта управления прогулочным звездолетом типа «Дредноут».
Надо заметить, что богатство это составляет один из главным аттракционов путешественников, особенно на семейных кораблях.
Отец семейства, облаченный в серебристо-белый скафандр, восседает в кресле пилота практически безотлучно. Сюда домашние приносят ему еду на подносе и с волнением следят, как он пощелкивает тумблерами, время от времени властно запрашивает у робота курс — тысячу раз проверенный и утвержденный в двадцати трех инстанциях.
Жена и дети кружком стоят вокруг и, затаив дыхание, смотрят на могучего папу-космонавта, чья тоненькая итээровская шея болтается в воротнике списанного скафандра, как ложечка в стакане. Кстати, такие скафандры носят обычно сотрудники санитарно-эпидемической службы — те самые, что перед полетами опрыскивают пассажирские каюты средством от тараканов.
Домочадцы этого не знают, а папа-космонавт, вглядываясь в экран, устало бросает через плечо:
— Шли бы вы, в самом деле, в каюту, что ли… У меня шаровое скопление на дороге. Мария, немедленно уведи детей из ходовой рубки! Займитесь делом в конце концов!..
Руки могучего папы возлежат на штурвале ручного управления, прикрепленного к шарниру с изнанки панели управления (и больше ни к чему). Картина эта по-своему значительна и величава, а посему незамедлительно фиксируется на пленку младшим сыночком, очкастым подобием папы, будущим итээровцем и туристом…
Итак, я обозрел пульт управления, ткнул пальцем в кнопку «робот-информатор» и строго поинтересовался:
— Почему не открывается дверь в спальную каюту?
Молчание было мне ответом. Мигали жульнические лампочки, попискивали и пощелкивали многочисленные приборы (спрашивается, зачем попискивать исправному прибору? Если он работает нормально, попискивать и пощелкивать совершенно незачем. Тоже одни фокусы и обман доверчивых туристов). Корабль летел сквозь просторы Галактики, и звезды медленно перемещались по экрану, равнодушно глядя на «Драндулет-14».
Я требовательно нажал кнопку еще раз.
— Повторяю вопрос. Почему спальня закрыта? Эй, чего вы там молчите? Робот-информатор, ответьте на вызов!
На прокатном прогулочном корабле все может быть. Поэтому я не удивился бы, если робот-информатор внезапно заговорил бы со мной голосом Петра Евсеевича и произнес что-то вроде: «Э, батюшка, где же закрыто, нигде и не закрыто, вы ключиком в скважине-то поворачайте, она и отойдет себе…» Но молчание продолжалось. Я уже собрался прибегнуть к древнему средству, помогшему профессору-историку в его путешествии за смыслом жизни, го есть к методу кулачной расправы над оборудованием. В это время в динамике что-то щелкнуло (все у них щелкает, ужас какой-то!), и голос информатора произнес как бы спросонья:
— Н-ну?..
Этот коротенький вопрос прозвучал сухо и, мне показалось, с оттенком неприязни. Я также не нашел оснований рассыпаться в любезностях перед железякой и столь же сухо предъявил свои претензии:
— Спать негде, вот вам и ну! Дверь откройте! Вообще, что за штучки? Головой трахнулся…
Робот отреагировал несколько неожиданно.
— «Здрасьте» надо сказать? — спросил он. — Поздороваться, говорю, надо-нет? Я осекся на полуслове.
— Простите, э-э-э… в самом деле. Добрый вечер!
— То-то, — сказал информатор. — Без гонора-то оно лучше.
— Мне, видите ли, необходимо выспаться, — неуверенно продолжал я. — А, видите ли, дверь…
— Во-во, — .безжалостно продолжал робот. — Сразу дрыхнуть. А ручное управление? А курс? Как бы это нам во время сна с курса не сбиться… — добавил он ядовито.
Я уже оправился от неожиданности и в корректной форме объявил, что на ручное управление переходить не желаю, ибо знаю, что это липа, и за курс опасения не испытываю. Единственная проблема — сон…
Последнее слово я произнес унизительно тоненьким голосом. Не знаю, какие были на то причины. Наверное, сработал рефлекс, выработанный у людей во многовековой борьбе со сферой обслуживания, — борьбе, в которой сначала покупатель, а затем человек как таковой потерпели полное поражение. Роботы удивительно быстро усвоили заносчивые манеры стародавних продавщиц, официанток, вахтеров и прочей надменной публики. По этому поводу в наших газетах часто появляются громовые статьи с душераздирающими примерами и призывами внедрить вежливость любыми способами, лучше всего насильственными («Я сорок лет отработал на производстве, имею шесть благодарностей, а это металлическое хамло на мой вопрос, почему булка надкусана, имело наглость ответить, что сам я… и т. д.»). На страницах журналов регулярно собираются «круглые столы», то есть приходят солидные люди числом не менее десятка и начинают рассказывать друг другу то, о чем и без них давным-давно всем известно. Тема та же: «Доколе?!» Выпустив пар, уважаемые люди расходятся по домам и продолжают терпеть, — но уже с чувством выполненного долга. Рядовой же читатель, наэлектризованный гневными выступлениями, терпеть долее не желает и ввязывается в борьбу путем перебранок и мелких пакостей. В результате он неизбежно попадает в общественный суд («С какой целью вы нанесли удар правой ногой по автомату-продавцу бутербродов?») и приговаривается к порицанию. Небезынтересно, что решение суд принимает с помощью робота-юрисконсульта, так как никто не знает, что именно за такой проступок положено давать. В конце концов поборенный клиент войну со сферой обслуживания прекращает, а заодно навсегда перестает подписываться на уважаемые журналы, которые, тем не менее, продолжают собирать «круглые столы», полные гневных монологов и раздирательных примеров из жизни.
