— Тихо, милая, — его мягкий голос старался успокоить. — Что случилось? Тебе плохо?
Джорджина не ответила, и его испуганные глаза потемнели от тревоги, он выпрямился и направился к звонку, долго и сильно нажимал на него, — очевидно, вызывая Кейту. Когда он вернулся к кровати, она уже справилась со слабостью. Сквозь закрытые веки она не видела его, но в нависшей тишине, заполнившей комнату, ощущала его близость. Хотя он молчал, она чувствовала, как его встревоженные глаза наблюдают за ее лицом, и ей потребовалось большое усилие, чтобы остаться спокойной, и приход Кейты явился громадным облегчением. Он сказал несколько слов пожилой женщине, а затем быстро вышел из комнаты, оставив позади себя грозовую атмосферу, с которой Джорджина не в силах была справиться. Расстроенная и безутешная, она отдалась в заботливые руки Кейты и плакала до тех пор, пока не заснула.
На следующее утро у нее горели щеки и она проклинала себя, вспоминая хитроумную фразу, сказанную накануне вечером. После освежающего сна исчезла слабость, на которую она возлагала вину за нерешительность и уязвимость перед скрытой под легкой маской силой обольщения Лиана Ардулиана. Если бы нужно было какое-то предупреждение, то она могла его получить вчера, проходя по картинной галерее и рассматривая с десяток или больше фамильных портретов предшествующих вождей рода. Они выглядели как разбойники, все до одного с голубыми глазами под черными мошенническими бровями, гордым носом с расширенными ноздрями и ртом, обещающим осыпать градом поцелуев плененную красавицу или бросить оскорбление в лицо противнику. Все они были изображены облокотившимися о каминную полку, на которой глубоко высечен фамильный герб: орел с готовыми для полета распростертыми крыльями, и под ним девиз: «Мы смеем все!»
Несмотря на изысканную небрежность костюма для верховой езды, который выбрал Лиан для позирования художнику двадцатого столетия, в нем виден тот же разбойник — гордый разбойник, потомок диких предков, способных грабить по всей Ирландии вплоть до западного неприступного побережья. Так что имеющий глаз, да увидит. Мы способны на все! Основатель рода оказался способным отхватить такой приз, как Орлиный перевал. Но до какой же степени готов поддержать вековые традиции глава клана в наши дни?
Она задрожала и выскользнула из постели, чтобы посмотреть на вид из окна, имевший над ней странную власть. У Лиана Ардулиана, допустила она, есть в арсенале сверхоружие, которое его предшественники считали бесполезным в эпоху примитивной простоты, но которое в настоящее сложное время он считает бесценным: хитрость. Нельзя точно предсказать, какой тактике он намерен следовать. Поэтому Джорджина посчитала, что ее лучшей защитой может стать острый холодный ум, так хорошо выручавший в бизнесе. Ее не проведешь: Но что было бы с ней, если бы вместо роли сдержанного обольстителя, которую он играл до сих пор, он разразился страстью, которая, она знала, пряталась под маской добродушия? При этой мысли подступила волна страха, и ее серые, как дым костра, глаза расширились от ужаса. Выдавая волнение, она нервно перебирала драпировку, окаймлявшую окно. За исключением нескольких моментов беспокойства, которые случались, когда нарастала усталость, слава Богу, голова ее снова прояснилась, и она была почти здорова. Если она станет избегать его, как только почувствует усталость, то никогда не повторится случившееся с ней вчера.
После завтрака, убедившись в ее хорошем самочувствии, Лиан предложил ей сопровождать его и нанести визит одному из арендаторов. Она с готовностью согласилась, сомневаясь, что он от этого выиграет, и поспешила наверх за пальто, пока он шел готовить транспорт. Выйдя из дома через несколько минут, она не предполагала увидеть его управляющим двухколесным ирландским экипажем, запряженным резвой кобылой. От удивления она потеряла дар речи, а он тем временем спрыгнул и помог ей взобраться наверх. Она засмеялась, когда он поднял ее в экипаж, и испытала необычное ощущение, усевшись подобрав ноги на краю узкой деревянной скамьи. Лошадь заржала и сделала шаг вперед, как если бы обиделась на легкомысленный смех Джорджины. Джорджина вскрикнула и ухватилась за край экипажа, когда от неожиданного движения чуть не потеряла равновесие.
Лиан засмеялся глубоким гортанным смехом.
— Нет никаких причин волноваться, — убедил он ее. — Лошадь в этих местах более надежный транспорт, чем любой ваш хваленый американский автомобиль, и, предупреждаю, на первый взгляд менее темпераментный, чем есть на самом деле.
Он взобрался на кучерское место и похлопал пустое место рядом с ним.
— Может быть, сядешь здесь, впереди, или Тебе кажется безопаснее там, где сидишь? — спросил он.
Вопросительные интонации сопровождались уверенным взглядом, который Джорджина сочла за лучшее не заметить, но тем не менее румянец прилил к ее щекам, когда она натянуто ответила:
— Мне вполне удобно здесь, спасибо.
Откинув голову назад, он громко засмеялся, натянул вожжи, щелкнув языком. Лошадь повиновалась и тронулась с места.
Джорджина успокоилась и сидела, завернувшись в пальто. Было мягкое спокойное утро, но солнце уже обещало жаркий день. Ее радовал ровный бег быстроногой лошади и приятное покачивание экипажа.
Открывался восхитительный вид. Они еще были высоко, но уже спускались в заполненную пышной растительностью зеленую долину. В центре долины переливалось красками озеро, которое она видела из окна. Оставленная позади крепость, казалось, с орлиной цепкостью прилепилась к темной горе, словно породившей ее. Ни один луч солнца не смог оживить темную массу.
Она отвернулась от вызывающего страх величия, чтобы порадовать глаз одержанной красотой внутренних склонов. Было тихо, только ритмичное цоканье копыт о твердую тропу нарушало привычную тишину, и никакой дым из трубы промелькнувшей мимо хижины не портил чистоту легкого воздуха. Они достигли подножия горы и очутились в огромном амфитеатре, окруженном горами, нагроможденными друг на друга и поросшими вереском, в уютной долине, защищенной от атлантических ветров широкими плечами скал, среди буйной растительности лесов, контрастирующих своим темно-зеленым цветом со слегка затененными торфяными болотами.
Лиан только пару раз обернулся назад и казался довольным; пейзаж говорил сам за себя, и она матча поблагодарила его за это понимание. Джорджина проводила свою жизнь в Нью-Йорке среди ослепительной иллюминации, и подобная красота была для нее неожиданной, ей требовалось время, чтобы привыкнуть к ней, слиться с очарованием, окружающим ее. Лиан был достаточно проницателен, чтобы понять это, и только через час их пути он нарушил молчание, завидев своего арендатора Даниела Каванаха, сгорбившегося под тяжелой корзиной с торфом. Он направлялся в свой маячивший вдалеке домишко.
— Доброе утро, Даниел! — приветствовал Лиан, натягивая вожжи.
Джорджина увидела мужчину, когда-то, видимо, высокого, но сейчас ссутулившегося от прожитых лет, с радушной улыбкой на иссохшем лице. Он опустил свою тяжелую ношу со спины и, еще не выпрямившись, протянул Лиану руку для приветствия.
— Как приятно видеть вас, Ардулиан, именно сегодня, когда только что вернулась Дейдра.
Сказано с какой гордостью, что к горлу Джорджины подступил комок. Кто бы ни был этот слабый старик, нет никакого сомнения в его любви к дочери Дейдре. Ее имя, произнесенное с перехватившей дыхание радостью, звучало, как музыка, в голосе отца слышалась нежность. Лиан воскликнул:
— Дейдра дома? Какая превосходная новость! Даниел, клади скорей свою ношу в экипаж, мы преподнесем ей сюрприз, явившись все вместе!
Старик охотно вскарабкался в повозку, и прежде чем отправиться, Лиан представил:
— Даниел, это Джина Руни, племянница нашего старого друга Майкла и одна из наших американских кузин.
Затем представил его Джорджине:
— Познакомься с Даниелом Каванахом, отцом самой прелестной девушки Ирландии!
Ей пришлось подавить внезапную острую боль, которую по необъяснимой причине вызвали эти слова, подтвержденные стыдливым, с быстрой улыбкой кивком старика. С явным ирландским акцентом, который напомнил ей, что она находится в сердце ирландского района Гельтах, пае еще сохранились древняя ирландская речь и обычаи и где английский язык до сих пор второй после ирландского, он выразил свое удовольствие от знакомства с нею. Всю дорогу он запинаясь вел разговор, который Джорджина понимала лишь наполовину, но по частому упоминанию имени Дейдры предположила, что речь идет о дочери, и отец выражает радость по случаю ее возвращения домой. Она почувствовала приступ неприязни к неизвестной Дейдре. Очевидно, ее визиты были редкими и радостными событиями в его жизни, и Джорджина, которая до сих пор ощущала потерю своего отца, удивлялась, как можно быть такой бессердечной, чтобы оставить родителя в преклонные годы. Лиан назвал ее самой прелестной девушкой Ирландии, а это значило, что он очарован ею. Почему-то Джорджина не испытывала особого желания познакомиться с образцом совершенства. Но десять минут спустя они встретились с занимавшей их мысли девушкой.
