Однако 25-го августа состоялось решительное сражение, и армия Пугачева рассеялась. Сам он с малым числом казаков бежал в заволжские степи. Он возвращался в те места, где первый раз назвался императором. Теперь он думал уходить к Каспийскому морю. Но казаки его приуныли и уже мыслили о покаянии. Последними словами Пугачева перед тем как его сдали властям, были слова о наследнике: «Как вы можете вязать государя! – закричал Пугачев, когда казаки на него набросились. – За меня еще Павел Петрович заступится». «Казаки посадили его верхом и повезли к Яицкому городку. Во всю дорогу Пугачев им угрожал местию великого князя» ( РС. 1876. Т. 16. № 7. С. 493; Пушкин. Т. 8. С. 188).

Когда через два месяца после казней Екатерина объявила манифест о предании вечному забвению и глубокому молчанию Пугачевской смуты ( ПСЗ. Т. 20. № 14274), Павел сказал, «прочтя прощение бунта, что это рано. И все его мысли клонились к строгости» ( Екатерина – Потемкину 18 марта 1775. С. 69).

1774-й – год переломный не только для истории державы, но и, независимо от судеб державы, – для великого князя наследника. Это один из самых светлых годов его жизни, и это год, от которого наблюдатель его судьбы может твердо отсчитывать начало всех бед, случившихся в 1796–1801 годах.

С виду год был счастлив: медовый год, любимая юная жена, тихая пристань упоения законным семейным бытом, начало вступления в государственное управление. – Два раза в неделю, как и было обещано (см. в Записках Порошина 10 сент. 1765), Екатерина принимала по утрам сына, и он присутствовал при слушании дел. Неважно, какой степени важности были дела; важен сам факт участия: постепенное практическое вхождение в ход державных событий и ознакомление со способами правления Екатерины. Павел продолжал называться генерал-адмиралом флота и, принимая рапорты морских начальников, начинал уже сам делать кое-какие распоряжения. Наконец, бывши шефом кирасирского полка, он испытал первые опыты военного командования. Можно твердо сказать, что он готов был уже тогда взяться за какое-то важное деяние. Сильным тому свидетельством служит сочинение, писанное им в 1774-м году, – «Рассуждение о государстве вообще». Сочинение это ст ит того, чтобы его хоть отчасти процитировать, ибо в нем прорисованы линии, по которым станет двигаться далее логический ум Павла. Полное название этого сочинения таково:

«Государство наше теперь в таком положении, что необходимо надобен ему покой. Война, продолжавшаяся пять лет, польские беспокойства – одиннадцать лет, да к тому же и оренбургские замешательства, кои начало имеют от неспокойствия яицких казаков, <…> довольные суть причины к помышлению о мире, ибо все сие изнуряет государство людьми, а чрез то и уменьшает хлебопашество, опустошая земли <…>. Теперь остается только желать долгого мира, который доставил бы нам совершенный покой, дабы возобновить тишину, привести вещи в порядок и наконец наслаждаться совершенным покоем <…>. Наш же народ таков, что малейшее удовольствие заставит его забыть годы неудовольствия и самое бедствие.

По сие время мы, пользуясь послушанием народа и естественным его счастливым сложением, физическим и моральным, всё из целого кроили, не сберегая ничего; но пора помышлять о сохранении сего драгоценного и редкого расположения <…>. Теперь всегда все последним средством действуем, не имея ничего в запасе <…>».

Далее предлагались к рассмотрению следующие пункты:

– отказаться от завоевания новых земель;

– прекратить войны и не начинать новых;

– обустроить войско для обороны, а не наступления.

Для сего прекратить перемещения войск и установить порядок:

– поставить 4 армии на постоянные квартиры вдоль главных границ напротив соседних государств и диких народов:

– против Швеции;

– против Пруссии, Австрии и прочей Европы;

– против Турции;

– в Сибири против киргизцев, башкирцев и проч.;

– производить рекрутские наборы из крестьян тех губерний, где расположены войска, а со временем прекратить рекрутские наборы, пополняя армии солдатскими детьми;

– дать войскам такой устав, чтобы каждый знал свои обязанности до самых мелких подробностей: «предписать всем, начиная от фельдмаршала, кончая рядовым, все то, что должно им делать; тогда можно на них взыскивать, если что-нибудь будет упущено» – «чтоб никто от фельдмаршала до солдата не мог извиниться недоразумением, начиная о мундирных вещах, кончая о строе» ( Кобеко. С. 105–107).

Люди не меняются – меняются только вещи и люди, их окружающие. Идея 1774 года о порядке и дисциплине, замкнутая в магическом кругу мундирных вещей, воинского строя и строгой подчиненности, – останется памятником царствованию императора Павла Первого, так же, как от других царствований остались свои памятники – 15 тысяч платьев, система Бестужева, превращение подданных в граждан, возвращение Константинополя…

Став царем, Павел примется исполнять программу, начертанную в 1774-м, начавши с первого и последнего ее пунктов. Он отменил все военные действия и ввел порядок и дисциплину. Может быть, если бы ему не воспрепятствовали международные и внутридержавные обстоятельства, он совершил бы и то, что начертано в остальных пунктах, – то есть перевел бы армию из рекрутской системы в режим военных поселений, выковав в стране новое сословие – ибо по замыслу армия должна комплектоваться подрастающими солдатскими детьми. Но это станет исполнять только старший сын Павла – Александр, и в конце концов военные поселения сделаются памятником именно его царствованию – Александр успеет перевести на военно-поселенческое положение треть армии, а младший сын Павла, Николай, вступивши на престол после Александра, будет из этого положения армию выводить.

Павел же успел обустроить только мундирные вещи, строй и подотчетность. Пришлось воевать, во время войны до полной реформы руки не дошли, а потом наступило 12-е марта 1801-го года.

Что же сказала государыня Екатерина, получив от сына его рассуждение? – Ничего не сказала государыня Екатерина; только усмехнулась, наверное: система сына не согласовывалась с системой матери – Потемкин еще только что стал фаворитом, и здание греческого проекта еще не было возведено: еще Крым не был присоединен к России, еще на Черном море не было русских портов. А еще нас ждал Кавказ, а еще Валахия, и Молдавия, и западная Украина, и Белоруссия, а еще Финляндия… Прошло всего двенадцать лет с начала царствования Екатерины. Состоялась только одна победоносная война, впереди рисовалась империя широкая и просторная, и эта будущая империя увлекала и манила.

Что мог отвечать великий князь Павел, получив от матери отказ рассматривать его государственное рассуждение? – Ничего, ибо он был подданный, а она самодержица. Он мог обидеться, и, нет сомнений, обиделся, и никогда более не подавал матери никаких проектов. Он мог понять, и, конечно, понял, что ему на сцене державы отведено место даже не статиста, а декорации. Он мог ожесточиться, и скоро ожесточится.

«Императрица не всегда обходилась с ним как бы должно было, – вспоминал наблюдательный современник, – он никак в делах не соучаствовал. Она вела его не так, как наследника; ему было токмо приказано ходить к ней дважды в неделю по утрам, чтобы слушать депеши, полученные от наших при иностранных дворах находящихся министров. В прочем он не бывал ни в Совете, ни в Сенате. Почетный чин его великого адмирала был дан ему единственно для наружности, управление же морских сил до него не принадлежало <…>. Великий же князь к родительнице своей всегда был почтителен и послушен <…>. Она за правило себе поставила сосредоточить всю власть в единые свои руки <…>. Мне тогда сказывали, будто она иногда проговаривала: – После меня хоть трава не расти» ( Голицын. С. 278–279).