И так далее, и так далее. Он изложил основной курс экономики.

Вонан смотрел с сияющей улыбкой. Он молчал, пока человек не дошел до того, что в случае, когда владелец захочет продать свою долю в компании, для него будет целесообразней воспользоваться системой акций, которая позволит продать долю лицу, предложившему наивысшую цену. Тогда Вонан тихо и уничтожающе заметил, что он не до конца понял такие понятия как собственность, корпорация и выгода, которую человек может получить через биржу. Я был уверен, что говорил он это специально, чтобы окончательно вывести людей из себя. Он разыгрывал из себя утописта. Добиваясь длинных объяснений об устройстве нашего общества, он играючи констатировал факт своего непонимания надуманности внутренней системы и предлагал свою версию, давая понять, что все это временно и не имеет особого значения. Обычно спокойные работники фондовой биржи заволновались. Они не могли даже предположить, что кто-то может придерживаться такой издевательски-невинной точки зрения. Ведь даже дети знали, что такое деньги и чем занимаются корпорации, хотя они не всегда улавливали смысл понятия «ограниченная ответственность».

Мне совершенно не хотелось вмешиваться в сложившуюся ситуацию. Я лениво глазел по сторонам. Остановив свой взгляд на желтой ленте биржевого ти-кера, я вдруг прочитал:

— Фондовая биржа принимает человека из 2999 года.

После чего последовало:

— В данный момент он находится на балконе для посетителей.

Дальше шли сообщения о биржевых сделках и об изменениях в средних числах. Но дело было сделано. В зале биржи все остановилось. Тысячи лиц обернулись к балкону. Начали раздаваться крики. Брокеры махали руками и радостно приветствовали Вонана. Они сбились в одну кучу, кричали, издавали какие-то непонятные звуки, показывали пальцами. Чего они хотели? Узнать среднестатистические данные на январь 2999 года? Или просто посмотреть на человека из будущего? Вонан стоял уже у края балкона, подняв вверх руки, словно благословляя капитализм. Может быть, это был последний обряд такого рода… обряд помазания финансовых динозавров.

— Они ведут себя странным образом, — сказал Нортон, — Мне это не нравится.

— Давайте уведем Вонана. — встревожено сказал Холлидей. — Похоже, начинаются волнения.

По воздуху поплыла лента тикера. Взбунтовавшиеся брокеры хватали ее длинные полосы, танцевали с ними и посылали в сторону балкона. Я расслышал некоторые крики в общем гаме: они хотели, чтобы Вонан спустился вниз. Вонан продолжал отвечать на их приветствия.

«Дневной объем: 197, 452, 000», — продолжал сообщать тикер.

Началась всеобщая неразбериха. Брокеры устремились на балкон, чтобы найти Вонана. Наша группа оказалась в замешательстве. Я уже начинал понимать, что надо быстро покидать место действия. Схватив за руку стоявшую рядом Астер Миккелсон, я хрипло прошептал:

— Пошли, пока не случилось беды! Это опять проделки Вонана!

— Но он же ничего не сделал!

Ничего не ответив, я потащил ее за собой. Перед нами открылась дверь и мы быстро нырнули туда. Я оглянулся. За мной следовал Вонан в окружении охранников. Мы спустились в длинный коридор, который проходил через все здание. Позади раздавались приглушенные крики. Увидев дверь с табличкой «Вход воспрещен», я распахнул ее. Это был еще один балкон, с которого открывался вид лишь на внутренности главного компьютера. Извилистые пряди информации конвульсивно перемещались от одного резервуара к другому. Между загадочными отверстиями носились взад-вперед девушки в коротеньких халатиках. С потолка свисало что-то, похожее на кишки. Астер расхохоталась. Я рванул ее за собой, и мы снова оказались в коридоре. На нас с жужжанием двигалась самоуправляемая тележка. Мы посторонились. Интересно, что в тот момент сообщала лента? Брокеры сошли с ума?

— Вот там, — воскликнула Астер. — Еще одна дверь!

Мы оказались на краю шахты моментального спуска и зашли в кабину. Вниз, вниз, вниз… и на улицу. В теплую аркаду Уолл-стрит. Сзади нас завыли сирены. Я остановился, пытаясь отдышаться, и тут заметил, что Вонан все еще следовал за мной вместе с Холлидеем и репортерами.

— В машины! — приказал Холлидей.

Мы благополучно смылись. Вечером мы узнали, что среднее число во время нашего визита на биржу уменьшилось на 8.51 единицы, а с двумя пожилыми брокерами случилось сильное психическое расстройство. Когда мы возвращались в Нью-Йорк, Вонан безразлично обратился к Хейману:

— Вам придется еще раз пояснить для меня суть капитализма. Это, похоже, очень интригует.

В Чикаго у нас имеются такие сооружения простодушных времен, как автоматизированный публичный дом. Кларик немного злобно покосился на Вонана, позволяя ему посетить подобное заведение. Но Вонан сам попросил об этом, так что можно было особо не опасаться каких-либо взрывоопасных последствий. Как бы то ни было, поскольку подобные места считались легальными и фешенебельными, причин для отказа не было, если, конечно, не вставать на путь пуританства.

Но Вонан не был пуританином. В этом можно было не сомневаться. Судя по хвастливому заявлению Элен на третий вечер нашего сотрудничества, прошло немного времени, как Вонану захотелось воспользоваться ее сексуальными услугами. Хотя это был слабый довод в пользу того, что он все-таки спал с Астер. Правда ни он, ни сама Астер не обмолвились об этом ни словом. Продемонстрировав ненасытный интерес к нашим сексуальным нравам, Вонан не мог оставить без внимания компьютеризированный бордель. При этом он лукаво заметил Кларику, что это будет составной частью его посвящения в таинства капиталистической системы. Поскольку Кларика не было с нами во время посещения фондовой биржи, то он не заметил насмешки.

Меня избрали сопровождающим. Похоже, Кларик очень стеснялся просить меня об этом. Но было немыслимо отпускать Вонана одного, а меня Кларик достаточно хорошо знал, чтобы предположить, что я стану возражать против посещения подобного места.

Правда, если уж на то пошло, Колф тоже бы согласился, но он был слишком темпераментным в таких делах. А Филдс и Хейман не подходили из-за своего исключительного морального облика. Так что мы с Вонаном прибыли в эротический лабиринт вдвоем, когда уже начало темнеть.

Здание было одновременно и великолепным, и строгим — эбеновая башня с Северной стороны, около тридцати этажей, полное отсутствие окон и украшенный абстрактными мозаичными рисунками фасад. На дверях не было никаких вывесок, свидетельствовавших о назначении здания. Терзаемый дурными предчувствиями, я провел Вонана через климатическое поле, пытаясь предположить, какого рода бардак он планирует устроить внутри.

Сам я никогда не бывал в подобных местах. Позвольте слегка похвастаться, но у меня никогда не возникало необходимости покупать сексуального партнера. У меня всегда имелся достаточный запас, так что я обходился собственными силами, не нуждаясь в иных quid pro quo.[4] Почему секс не считают таким же предметом потребления, как еду и питье? Неужели для человека это не жизненно важно? Или государство не получает значительного годового дохода, разрешая существовать публичным эротическим зданиям, старательно контролируя и облагая их огромными налогами? В течение долгих лет это являлось национальным доходом населения, который одержал победу над традиционным пуританством. Мне вообще интересно, стали бы публичные дома частью нашего существования, если бы с них не взимались такие налоги.

Я не стал посвящать Вонана-19 в такие подробности. Он, похоже, и так был озадачен таким понятием как «деньги» и возможностью тратить их на секс. Когда мы вошли, он вежливо спросил:

— А зачем горожанам подобные места?

— Чтобы удовлетворить свои сексуальные потребности.

— Лео, и они платят деньги за удовлетворение? Деньги, которые приобретают, выполняя другие услуги?