— Ирина Александровна, пусть мальчишки не убегают!
Ирина Александровна строго сказала:
— На сбор остаются все!
Тут же вытянул руку Боря Авдеев:
— Мне на секцию.
— А у меня сегодня фигурное катание, — пропищала такая же тоненькая, как её голосок, Оля Дорожко. Но Ирина Александровна повторила:
— На сбор остаются все!
В это время поспешно вошла Лена.
Лена всегда старалась делать всё, как надо. Поэтому она боялась сделать что-нибудь не так. И она постоянно как бы оглядывалась. И слова, когда она говорила, были у неё не свои, а вроде бы выученные по учебнику. Училась она хорошо, но как-то скучно, и мальчишки в девятом «А» прозвали её Машинкой.
Сейчас Лена проводила сбор, а Ирина Александровна сидела за своим столом и проверяла тетради. Только изредка она поднимала от тетрадей голову и стучала по столу.
Лена говорила про успеваемость и дисциплину — третья четверть самая ответственная, и всем надо подтянуться. Лена говорила, а ребята потихоньку занимались кто чем. Девчонки перешёптывались. Борис Авдеев грыз яблоко. Кореньков рисовал на обложке тетрадки фрегат с тремя парусами. Сидевший на первой парте Игорь Агафонов тянул шею, стараясь увидеть, какую отметку ставит в проверяемой тетради Ирина Александровна, хотя тетради были вовсе не четвёртого «А», а старшеклассников. В классе стоял равномерный гул, будто без перерыва крутилась и жужжала невидимая машина.
— И ещё два вопроса, — повысила голос Лена, стараясь преодолеть машинное гудение класса, — тимуровская работа и подготовка к Восьмому марта, Международному женскому дню. Ребята, кто из вас был по адресам, которые я дала?
— Мы были, — поднялась Света Мурзина.
— Очень хорошо, — сказала Лена. — Ну и что же вы там делали?
— Я в аптеку сходила, лекарство принесла.
— Молодец, Мурзина! А Наташа Бочкарёва? Вы ведь с Наташей были?
— Я хотела пыль вытереть, а она не велела, — смущённо пробормотала Наташа.
— Ну, ничего, в другой раз, — сказала Лена.
— Ещё Кореньков с нами ходил, — сказала Света. — Он ничего не делал.
— Я чай пил! С вареньем! — крикнул Кореньков.
— Кореньков! — одёрнула его Лена.
Ирина Александровна постучала ручкой по столу.
— Ну, что ж, начало положено, — сказала Лена.
— Теперь о том, как мы будем готовиться к встрече Международного женского дня Восьмое марта.
— Пойдём в кино! — пискнул кто-то.
— На «Весёлый ветер».
— Там про любовь! Мурзина про любовь захотела! — хихикнул Боря Авдеев. Кореньков мяукнул. Ирина Александровна застучала ручкой по столу.
— Устроить концерт самодеятельности, — поднялась Оля Дорожко.
— Правильно, Оля! — одобрила Лена.
— Вот ты и подготовь выступление с девочками из танцевального кружка, — добавила Ирина Александровна. Хорошо, — сказала Оля.
— Девчонки плясать будут! — закричал Борис Авдеев и, выскочив из-за парты, сделал несколько танцевальных па, приподнимаясь на цыпочки и мелко подрагивая разведёнными в стороны руками. Ребята захохотали.
— Не расходись, Авдеев! — сказала Ирина Александровна. — И давайте вот о чём посоветуемся: может, нам совместить встречу праздника Восьмое марта с нашей тимуровской работой? Как тебе кажется, Лена?
Лена с готовностью кивнула.
— Тогда подумаем, чем нам порадовать наших подшефных, — продолжала Ирина Александровна.
— Написать поздравительные открытки, — предложила Света.
— Так. Есть предложение написать поздравительные открытки, — повторила Лена. — Что ещё? Ну, поактивней, ребята! Поактивней!
— А давайте им покажем наш концерт, — опять поднялась Оля Дорожко.
— Хорошее предложение! — одобрила Лена и оглянулась на Ирину Александровну.
— По-моему, тоже, — кивнула Ирина Александровна.
— Подготовим концерт и пригласим наших подшефных.
— А придут они? — с сомнением сказала Наташа, вспомнив их со Светой подшефную.
— Да, не все, конечно, могут прийти, — согласилась Лена. — Некоторым это трудно. Может, тогда лучше у них дома выступить, вот у таких, как ваша, как ваша...
— Анна Николаевна Полунина, — подсказала Света.
— Например, у Анны Николаевны Полуниной, — продолжала Лена. — Кто за?
Ребята дружно подняли руки.
— Единогласно! Значит, так, Мурзина и Бочкарёва, вам задание: зайти к Анне Николаевне Полуниной и предупредить её, что в назначенный день к ней явятся артисты.
— О господи! Да как же здесь пройти-то?
Полная женщина, лет сорока, в шубе, явно жарковатой для этого весеннего солнечного дня, растерянно остановилась на тротуаре у края гигантской лужи, надвое перерезавшей дорогу. Она попробовала было раз-другой сапожком нащупать дно, но быстро убедилась, что вброд лужу пересечь не удастся. Ничего удивительного: четвёртый день ртутный столбик держался на плюс пяти — семи в тени, а на солнце и вовсе стремительно летел вверх. Текло с крыш, текли отгораживающие тротуар сугробы, и весь этот поток, расширяясь и набирая силу, сбегал по наклонной плоскости сюда, образуя эту не лужу даже, а прямо целое водохранилище.
— Кошмар какой-то прямо!
Женщина в шубе развернулась и стала искать обходные пути. Увидев, что её постигла неудача, завернули и ещё двое прохожих. Ну, а для Коренькова с Борисом Авдеевым эта лужа была самым что ни на есть подходящим местом. Кореньков просто дрожал от нетерпения. Это такое общепринятое выражение — дрожать от нетерпения, но у него на самом деле всё внутри скакало, а когда порыв ветра надул паруса «Паллады» прямо у Коренькова в руках, то по спине у него даже побежали мурашки. Сейчас, ещё немного, ещё совсем чуть-чуть, и фрегат уйдёт в своё первое плавание. Они только заспорили с Авдеевым, где пускать: прямо в луже или сверху по ручейку, чтобы кораблик в лужу приплыл сам. Понятно было, что пускать надо по ручью, но уж такая была у Борьки натура, что не спорить он не мог.
Наконец Кореньков присел на корточки над ручейком, вдохнул всей грудью воздух, зажмурился на всякий случай и опустил фрегат. Корабль на какое-то мгновение задержался на месте, как бы осваиваясь с новой, непривычной средой, а потом уверенно и величаво поплыл. Может быть, равнодушный и непосвящённый наблюдатель сказал бы, что его просто несёт по течению, но Кореньков точно знал, что он сам плывёт именно так — уверенно и величаво. Однако прибыть к месту назначения фрегату не удалось. Нет, он не затонул, не перевернулся и, вероятно, благополучно совершил бы своё плавание. Сразу было видно, что ему не страшны ни волны, ни ветры. Задержало его пиратское нападение. А как иначе можно было назвать это? Какой-то здоровый парень, класса этак из восьмого, а может быть, даже из девятого, увидев плывущий кораблик, остановил его ногой сорок третьего размера в ботинке на толстой платформе, а потом выхватил из воды. Мальчишки подбежали к нему.
— Отдай! — закричал Кореньков. — Отдай!
Парень, ухмыляясь, высоко поднял кораблик и стоял так, заставляя Коренькова прыгать. А потом и вовсе зашагал прочь, унося фрегат. Боря Авдеев стоял и растерянно смотрел вслед парню. А Кореньков бросился за пиратом, догнал его и вцепился в полу его куртки, стараясь вырвать фрегат. Парень отшвырнул мальчишку. Кореньков полетел, перепачкался в грязи, но снова вскочил и кинулся на парня. Сражался Кореньков отчаянно. Но ему бы наверное не удалось спасти фрегат, если бы не вступился какой-то широкоплечий прохожий с внушительным лицом.
— Что, нашёл себе равного? — пристыдил он парня. — А если с тобой так? Ну-ка отдай!
Тот усмехнулся и сунул Коренькову кораблик. Но в каком виде был замечательный фрегат! Сломаны мачты, оборваны паруса, отошла обшивка.
Выпачканный в грязи, весь взмокший, со сбившейся набок шапкой и потёками слёз на лице, шёл Кореньков по улице, держа изувеченный фрегат. За ним виновато плёлся Боря Авдеев.
Честно говоря, Коренькова мало беспокоило и перепачканное пальто, и собственный вид. Подумаешь, фингал! А вот фрегат! Фрегат! Гордый корабль как будто выдержал суровый океанский шторм. Он был похож на птицу с обломанными крыльями. И Коренькову казалось — ничего не может быть страшнее.
