И ученика четвёртого класса «А», вовсе не отличника, а самого обыкновенного мальчишку по фамилии Кореньков мучила совесть — чувство, побуждающее к истине и добру.

Выяснив все вопросы относительно фотографии Павла Полунина, Лена отпустила ребят. Они вышли из школы, прошли по двору. За школьными воротами Света Мурзина сказала: «Чао!» — и свернула к своему дому. А они втроём — Наташа Бочкарёва, Боря Авдеев и Кореньков пошли по улице дальше. Собственно говоря, Коренькову с Авдеевым тоже надо было уже свернуть в переулок, но им не хотелось расставаться, и они продолжали идти с Наташей.

Борька Авдеев рассказывал какую-то завиральную историю, как он прошлым летом ходил с отцом на охоту и даже стрелял из охотничьего ружья. «Бабах — и наповал!» — кричал он, изображая, будто держит в руках ружьё. Ему мешала сползающая с плеча сумка с книгами, но Борис не обращал на это внимания. «Бабах — и снова наповал!» Коренькову было ясно и понятно, что Борька врёт, но он не спорил, шагал молча. А Наташа вдруг остановилась и сказала:

— Знаете что? Давайте обойдём квартиры!

— Какие квартиры? — не понял Кореньков.

— В сиреневом доме. Будем заходить и спрашивать, не живёт ли Иван Иванович. А вдруг найдём его?

— Да ты что! Там целый месяц ходить! — возразил Борис Авдеев. Но Наташа Бочкарёва, тихая девочка Наташа, упрямо сказала:

— Месяц так месяц. Надо идти!

Анна Николаевна вышла на кухню подогреть обед. Нины не было — то ли сидела в своей комнате и всё ещё переживала ссору с Сашей, то ли ушла на работу. Анна Николаевна остановилась, посмотрела на пустое место, где столько лет стоял её столик, а в последние годы кухонный шкафчик Валентины, и ей стало грустно. Не то, чтобы она жалела о Валентине — чего о ней жалеть, меньше крику и свары. Федя? Да, конечно, мальчик Федюшка, уже не первой молодости мужчина по имени Фёдор — это кусок её жизни. Но за него, за Фёдора, можно только порадоваться. Получил квартиру. Отдельную. Теперь все хотят — отдельную. Так, наверное, и должно быть. На зияющее пустотой место возле окошка можно обратно поставить её столик. Ещё на днях Нина так и сказала: «Вот уедет Валентина, мы с Сашей ваш столик поставим к окошку. Там удобней, чем у дверей. А вы тут, в этой квартире, столько лет». А ей зачем? У дверей так у дверей. Много ли ей надо? Были бы рядом люди!

А они уходили. Одни — из жизни. Как её муж, Фёдор Алексеевич, как её сын, Павел. Как сосед и друг Ивантеев. Как родители Фёдора. Другие просто уезжали или отходили, занятые своей жизнью, своими делами, своими детьми, а потом детьми своих детей. А она оставалась одна. Одна — без мужа, без сына, без его так и не родившихся детей. Впрочем, одна ли? Ведь скоро должны явиться дети. Пусть не её, но всё равно они придут к ней. Шумный, непоседливый, лохматый мальчишка, чей кораблик стоит на этажерке Павлика, а с ним — как когда — иной раз высокий, говорливый, бестолково размахивающий руками, или маленький, худенький, с альбомом, который рисовал собаку, или тихая девочка в школьном коричневом платье. Они будут играть с собакой, баловаться, хохотать. Если они заявятся прямо из школы, она поставит на стол тарелки, нальёт им супу и будет смотреть, как они едят.

Они пришли в этот раз не из школы — мальчишка без своей сумки, девочка без ранца, сытые, и ей не пришлось ставить на стол тарелки. Мальчишка стал совать угощение вилявшей хвостом Дымке, девочка, как всегда, застенчиво спросила — может, сбегать в магазин или в булочную. Анна Николаевна сама уже сходила в магазин и в булочную. Она теперь выходила по утрам каждый день прогуливать собаку. Собака ведь не может сидеть и дожидаться, пока ребята отучатся в школе. Анне Николаевне было трудновато по утрам одеваться и выходить во двор, но она выходила, отпускала побегать собаку. И ничего, возвращалась бодрей, чем выходила. Иногда они вместе с Дымкой заходили за покупками. Вот и сегодня зашли, купили всё, что было нужно. Но она не стала обижать девочку, сказала:

— Пойдёте гулять, а на обратном пути захватите чаю. Всё купила, а чай позабыла. — И девочка обрадовалась. Ведь человеку приятно сделать что-нибудь хорошее другому.

У них были свои дела и разговоры. Они заспорили, нужно ли учить медведей кататься на велосипеде. Оказывается, вчера была по телевидению передача из цирка. Медведи, большие и неуклюжие, ловко катались на велосипедах и даже на мотоцикле. Мальчишка, вспоминая передачу из цирка, даже сейчас заливался хохотом, а девочка говорила:

— Ну, зачем им на велосипеде? Ведь у себя в лесу они не ездят!

А Анна Николаевна слушала их и думала о том, какие нынче дети — знают и обо всём размышляют, и всё-таки как дети.

— «Ехали медведи на велосипеде!» — закричал Кореньков и, оседлав стул, бешено закрутил ногами.

— Андрюша, Андрюша, — улыбаясь, остановила его Анна Николаевна.

Андрюша — так зовут героя этой повести по фамилии Кореньков. Конечно, автор давно знал его имя. Почему же оно впервые прозвучало только сейчас? Очень просто. Потому, что чаще всего его героя называли по фамилии. Учителя в школе, вожатая Лена. Друзья вроде Борьки Авдеева по-приятельски называли его Корешок. Мама дома, конечно, звала его по имени. Но она старалась воспитывать сына в строгости и называла его по-взрослому — Андрей. Может, это было и правильно, ведь человек в десять лет уже не маленький. А вот Анна Николаевна сказала «Андрюша». И в этом была теплота любви, которой так не хватало ей, одинокой старой женщине, а может быть, и ему, уже не маленькому озорному мальчишке Андрюше Коренькову.

Шла четвёртая, самая последняя, самая ответственная, четверть. В школе каждая четверть — самая ответственная, и учителя не забывают напоминать об этом ребятам. Заканчивалась программа. Четвероклассники, как и все остальные ученики, изучали новый материал и повторяли старый, но думали уже все о лете, о предстоящих долгожданных каникулах. На переменах только и разговору было, кто куда поедет. Одни, как Боря Авдеев, к дедушке — тому, который живёт в деревне. Наташа с бабушкой — на садовый участок под Москвой. Игорь Агафонов с отцом — на юг, а потом с мамой — в Прибалтику. Андрюша Кореньков, как обычно, собирался в лагерь от маминой работы. В лагерь ездить он любил. Место хорошее, лес прямо за лагерным забором и пруд с купальней. Правда, купаться разрешают недолго. Только влез в воду, и уже физкультурник Саша кричит в мегафон: «Четвёртому отряду выходить на берег! Четвёртый отряд, на берег!» И вожатая стоит тут же на берегу и всех пересчитывает по головам. Но вообще в лагере весело. Ребята все свои, из года в год ездят. Через день кино. Походы с палатками. А ещё Андрюша любил дорогу в лагерь. В небольшом дворе заводоуправления, где работает мама, ждут автобусы. Каждому отряду — отдельный автобус. Ребята галдят, перекликаются: «Сережка, привет!», «Эй, Борис, сюда!», «Смотрите кто! Андрюшка Кореньков! Опять вместе! Здорово.. !» Наконец, команда — по автобусам. Колонна медленно выезжает со двора. Вслед машут толпящиеся во дворе родители, что-то кричат напоследок. А впереди, едва автобусы тронутся в путь, пронзительно засигналит милицейская машина: ти-та, та-та, ти-та... На повороте, когда колонна выезжает из переулка, её хорошо видно из окошка автобуса — жёлтую с синими полосами и синим мигающим огоньком над крышей. Ти-та, ти-та, ти-та... — несётся впереди колонны, и громкий голос гремит на всю улицу: «Товарищи водители! Будьте предельно внимательны! Движется колонна с детьми!» Так каждый раз для Андрюши Коренькова начиналось лето. Но пока ещё шли занятия. Сидеть в классе было трудно. Трудно было, наверное, не только ребятам, учителям — тоже. Только учителя этого не показывали. Напротив, делали вид, что самое важное на свете — это урок по математике, или по русскому, или по истории. Каждый учитель — по своему предмету. Потому что для учителя его предмет — всегда самый важный. Ирина Александровна, несмотря на то, что в четвёртом «А» было шумно, не стучала ручкой по столу. Постоит, посмотрит на класс и скажет: