— Ив этом! — с ударением сказала Юлия. — Ты не должен забывать, что у тебя есть Павлушка. Одного ты его здесь оставить не хочешь…
— Ни в коем случае!.. — Александр оглянулся на приоткрытую дверь отцовского кабинета.
— А что же ты с ним станешь делать? — продолжала Юлия, катая во рту карамельку.
— Ну не знаю же, говорю. Не знаю. Буду водить в детский сад. Он у нас прекрасно жил в яслях, пока Саша училась. Уже и в детский сад ходил… И ничего, и прекрасно.
— Шуренька, не думай, что все это так просто, — сказала София Павловна. — Детей выращивать трудно. У тебя будут командировки, будут заседания, будут партийные собрания. В театр, в кино, наконец, захочешь сходить.
— Никуда я не пойду, ни в какое кино! — Александр резко поднялся, ушел в кабинет и притворил за собой створы дверей.
Василий Антонович тоже встал из-за стола. Он ушел в спальню. Не зажигая света, сел там в свое любимое кресло возле постели и смотрел в распахнутое окно, за которым вспыхивали и гасли огни шумно проносящихся внизу по улице автомобилей. Раздражение против Сониной сестры нарастало. Обо всем судит, во все вмешивается, не умеет ни помолчать, ни побыть в сторонке. Надолго ли ее сюда принесло? Опять, поди, неудачный романчик, очередной удар любовной лодки о быт. Этих ударов, этих романов, кажется, и числа у нее нет. Подвыпив однажды, она высказалась: «У меня были двадцать четыре больших любви. А мелких — я не считала». София Павловна сказала, что Юленька, конечно же, шутит. Но Василий Антонович утверждал, что в каждой шутке есть и своя доля правды. Недаром Юлия даже ходит как-то так, что на нее все мужики непременно оглядываются.
Вошла Соня, спросила:
— Васенька, ты что?
— А ничего! Зачем ты привезла эту финтифлюшку?
— Вася, ты, кажется, забываешь, что это моя родная сестра?
— Нет, к сожалению, я очень хорошо помню, что это именно так. К величайшему сожалению. Надолго она здесь?
София Павловна походила по комнате. Она нервничала.
— Ей бы хотелось устроиться в нашем городе, Вася, — сказала наконец тихо.
— Что? — Василий Антонович вскочил, шагнул к окну, плюнул на улицу.
— Вася, — сказала София Павловна, — там же люди.
— Чтоб завтра же ее тут не было! — шепотом выкрикнул он. — «Устроиться здесь!» Хорошенькое дельце! Начнутся эти темные знакомства и приятельства с темными типами.
— Прошу тебя, Васенька, ну не шуми. Какая она ни на есть, она человек. И она не плохой человек. Случилась беда у Шурика, Юлия тотчас к нему примчалась, возилась все дни с Павлушкой, ухаживала за Шуриком, старалась хоть чем-то, хоть как-то помочь ему в таком горе, утешить его.
— Представляю, как она утешала!
— Вася, ну не надо, милый. Ты ведь нес такой. Не прикидывайся обывателем. Это тебе не идёт.
Василий Антонович вновь вернулся в кресло.
— Ну, а что у нее там случилось? — спросил уже спокойнее. — Почему ей приспичило уезжать из Ленинграда?
— Ну, Васенька… — На фоне освещенного окна было видно, как София Павловна развела руками. — Судьба у нее такая. Ты для описания ее не жалеешь бранных слов. А Юленька совсем не похожа на то, как ты ее изображаешь. Она доверчива, она искрения…
— О да! Доверчива, дальше некуда!
— Ты ее не очень хорошо знаешь.
— О да! Очень плохо знаю. А кто ее, ещё шестнадцатилетнюю дуру, школьницу девятого класса, из дома какого-то учителя физики уводил? Вася или не Вася? А кто…
— Ну знаю, знаю: Вася, Вася, все Вася. Не надо дальше. Ну сделай ещё раз доброе дело. Хочет хотя бы годик пожить у нас. Но это только говорит: годик. Уедет раньше, не выдержит без Ленинграда.
— А что делать здесь будет?
— Она же художница, она декоратор. Ты разве забыл ее декорации к балету «Красный цветок»? Они нравились тебе. И всем нравились.
Василий Антонович помолчал.
— А если места для художницы в наших театрах не окажется? Тогда что?
— Будет вне штата работать. Пусть меньше заработает. Ну и что же? Разве мы откажем ей в куске хлеба? Но помочь Юлии надо, Вася, надо. Этот подлец, который…
— Он из тех, кто идет по крупному счету в реестре двадцать пятым? — перебил ее Василий Антонович. — Или из тех, которые в счет не идут, из мелких?
— До чего же ты злой. И ехидный. Возраст и на тебе сказывается. Я думала, что ты всегда будешь молодым, добрым.
— А я добрым никогда и не был.
— Вот это верно, это верно. Ты самокритичен.
— Глупая ты, — сказал Василий Антонович и тяжело вздохнул.
Из кабинета долетел звонок телефона. Вошел Александр, сказал:
— Папа, тебе из обкома звонят. У телефона был Лаврентьев. Он говорил:
— Сейчас по радио сообщили — высокогорцы отрапортовали правительству о завершении весеннего сева.
— Надо Артамонову телеграмму послать, поздравить, Петр Дементьевич.
— А ты что так говоришь, Василий Антонович, простыл, что ли?
— Внук тут рядом у меня, спит на диване. Боюсь, разбудить.
— А!.. Ну, я тоже так считаю. Текст телеграммы уже составил, послушай. — Он стал читать. Василий Антонович кивал в тех местах, где полагалось ставить точки.
— Хорошо, — сказал он. — Отправляй.
— Хозяева, — обратилась Юлия, когда все собрались, в столовой. — А где я у вас буду квартировать?
Квартира Денисовых состояла из четырех комнат. Довольно просторными были столовая и то, что в семье называлось кабинетом; площадь поменьше занимала спальня; и совсем маленькой, правда, очень уютной, была комнатуха, расположенная рядом с кухней. Дом был старый, дореволюционный, и комнатуха эта предназначалась строителями для прислуги.
Услыхав вопрос Юлии, Софья Павловна и Василий Антонович окидывали все это квартирное хозяйство изучающим мысленным взором. Неизвестно, как будет с Шуриком, останется ли он тут или вернется в Ленинград; если вернется, то возьмет ли с собой Павлушку или оставит; если оставит, то Павлушке целесообразней всего отвести маленькую комнатку; а если и Шурик останется, то будет правильней отдать ему и Павлушке кабинет, а в комнатуху перебросить рабочее место Василия Антоновича — зачем ему такая большая комната? А Юлия временно-то может в конце концов располагаться на ночь и на диване в столовой.
София Павловна готова была уже открыть рот, чтобы сказать сестре об этом. Но сестра опередила.
— Мне очень нравится маленькая комнатка. — Юлия улыбалась своей ослепительной улыбкой. — Туда у вас, правда, всякий хлам спихан. Но я приведу ее в порядок, засверкает! А главное: удобно очень… Я же в театр пойду работать…. Возвращаться буду, надо думать, поздно. И, чтобы вы не ощущали никаких помех от меня, освою ход по черной лестнице. Там нет лифта, но третий этаж — не так уж и высоко. По вашим лицам вижу, что вы оба согласны. Спасибо, Василий Антонович, спасибо, Софочка! Я, пожалуй, сейчас и приступлю к делу. Как вы считаете? У меня кое-что есть в чемоданах. А чего нет, со временем приобрету.
— Поздно, Юлия, — попыталась остановить ее София Павловна. — Спать пора.
— Ничего, ничего. Я полуночница, ты знаешь. Буду возиться тихо, да там от спальни далеко, вы себе спите, а я потружусь. Страшно не люблю неустроенности. Где у вас швабра, щетки, тряпки для мытья полов, гвозди, молотки?..
Постелив Александру в кабинете, София Павловна сказала ему: — А Павлушку мы с папой к себе возьмем.
— Ни в коем случае, — отказался Александр. — Он вам будет мешать и с первого же дня превратится в тягость. Нет, нет. Я привык вставать ночью, если что надо. Нет, мама, нет! Денисовы-старшие плотно притворили двери спальни; Василий Антонович задернул шторы. Легли.
— Может быть, почитаем перед сном? — предложила София Павловна..
— Можно, — согласился Василий Антонович, включая параллельный аппарат телефона, Но ни один из них к книгам, которые стопками лежали на тумбочках возле тесно сдвинутых кроватей, не притронулся.
— Как ты в область съездил? — спросила София Павловна. — Хорошо?
— Съездил хорошо, — ответил Василий Антонович. — Да дела у нас не совсем хорошие. Вот Артамонов отрапортовал об окончании сева. Первым по нашей климатической зоне! А мы, Соня, всё сеем. Обидно. Ведь, знаешь, подготовились не плохо. Всю зиму работали с напряжением, лишь бы на севе не оскандалиться. А тут весна запоздала, дожди. Ведь это же только четвертый день, как погода установилась… Чудесно сейчас в области, Соня! Тебя вспоминал. Зелень какая, леса ожили, птицы поют!.. Ну ничего, знаешь, пусть мы в хвосте немножко поплетемся. Думаю, после наверстаем. Зато для животноводства закладываем очень солидную базу. Все речные поймы распахиваем, засеваем кукурузой. Отличная культура для силоса. И массу большую дает с гектара, больше, чем что-либо иное, и питательность имеет высокую. С подсолнечником, со всякими ботвами картофельными не сравнишь.
