– Моисей, Жанна здесь! – закричал бывший в зале старший брат дедушки Леня.

Моисей поднял глаза и молча посмотрел на бабушку, как будто не узнавая. Слезы подступили к ее глазам, в ужасе она бросилась прочь. Больше Жанна Исааковна никогда не видела своего мужа, еще через полгода она узнала, что дед умер как раз в тот момент, когда его должны были признать виновным. Брат покойного позвонил, сообщил дату похорон, но она не пошла и не пустила маму. Когда-нибудь, когда я стану миллионером, я запущу эту историю в кинопроизводство. На роль бабушки мы пригласим Монику Белуччи, а роль деда я исполню сам.

Обнимаю старушку, и тут же на меня набрасывается Любовь Ивановна:

– Родной ты наш, дорогой! – кричит она.

По случаю праздника зеленые пижамные брюки сменила строгая черная юбка.

– А мы тебя ждем, – тихо вторит ей Жанна Исааковна.

Светлана скрещивает руки на груди и говорит:

– Удивлена, что дождались, обычно ты не торопишься.

Понимаю, что кто-то из бабок уже успел испортить ей настроение. Находясь в благодушном состоянии, обнимаю жену и шепчу ей:

– Что ты, маленькая, не ругайся.

– А ты приходи пораньше.

Подбегает Саша и прыгает на меня, хватает за шею:

– Ты мне свои подарки подаришь?

– Как же я могу тебе их подарить?

– Ну, тебе их гости принесут, а ты их мне отдай.

– Так это же мой день рождения.

Ребенок смотрит на меня с укором:

– Так ты чей папа, забыл?

С этим доводом нельзя не согласиться, и я обещаю обязательно поделиться с сыном.

Гости постепенно прибывают. Наконец все рассаживаются за длинным столом. Мой папа, выряженный по такому случаю в темно-коричневый выходной костюм, но наотрез отказавшийся надевать к рубашке галстук, встает и поднимает бокал. Какое-то время он молчит, ожидая, чтобы гости утихли и приготовились слушать, после чего торжественно провозглашает:

– Ни для кого не секрет, зачем мы здесь собрались…

– Внучек, за тебя! – кричит Любовь Ивановна.

– Сегодня исполнилось… – не отступает папа.

– Двадцать шесть лет. Это уже возраст, – встревает Жанна Исааковна.

– Ну, вы дадите ему сказать? – вступается за отца лучший друг родителей Норик. – Он волнуется, у сына день рождения. Бабушки, потом все скажете, успеете.

– Кстати, предлагаю тамадой назначить Норика, – говорит Любовь Ивановна.

– Не мешайте же отцу говорить. – Норик, довольный признанием его ораторского искусства, улыбается и тоже встает.

– За тебя, мой дорогой сынок, – папа чокается со мной. – Ты уже вырос, теперь становись зрелым мужчиной.

– Что ты такое ребенку говоришь, – встревает Норик, – он для тебя и в пятьдесят мальчиком останется.

– И ты туда же, перебиваешь… – упрекает его отец.

– Котэ, дорогой, я только алаверды твоему сыну хотел сказать. Можно?

– Я вот у брата своего старшего спрошу, – отвечает отец в лучших традициях грузинских застолий.

Дядя Толик, владелец стоматологической клиники в Теплом Стане, поднимается и говорит:

– Ты бы лучше в детстве у меня разрешения спрашивал.

– Толик у нас самый умный, самый уважаемый, – довольно громко сообщает Любовь Ивановна.

– Почему это он самый уважаемый? – подает голос еще один брат моего отца, Гиви, специально прилетевший из Лос-Анджелеса.

– Потому что он самый толстый, – отвечает папа.

– Слушайте, вы между собой потом разберетесь, – прерывает их Норик. – Вы за мальчика выпьете или нет?

Дядя Гиви тоже встает, поправляет галстук, золотые очки и подходит ко мне:

– Конечно, выпьем. Дорогой ты наш, мы уже выросли и успели постареть, твой сыночек еще мал и пока растет. Ты сейчас стал настоящим мужчиной и даже, не побоюсь этого слова, воином. Посмотрите все на него, – дядя Гиви делает приглашающий жест рукой, как бы предлагая гостям оценить, насколько я вырос и возмужал. – Это уже не мальчик, не карапуз, это сокол просто. Лети высоко, сокол, смотри далеко, бей своих врагов метко и никогда не забывай о родном гнезде. За тебя, мой мальчик!

Гости дружно чокаются. «Еще двадцать минут подобной ахинеи, и я сдвинусь наглухо», – думаю я. Моя сестра Таня шепчет чуть слышно:

– Сокол ты наш ясный, лети, лети.

– Что ты там говоришь, пончик мой, – дядя Норик щиплет Таню за щеку. Она краснеет, смущается и опускает глаза.

Я с тоской смотрю на часы, уже десятый час, а Бурзум так до сих пор и не звонила. В животе становится холодно и неуютно, меня слегка тошнит, так нужен мне этот звонок. Лица родственников сливаются в одно, мне хочется вскочить, броситься прочь, сшибая стулья и табуретки, истошно крича что-то вроде: «Не ебать мозги!»

– Спасибо большое, – говорю я, поднимая рюмку.

15 декабря, четверг

12:00. Просыпаюсь бодрым и уверенным в себе: «Черт возьми, мне исполнилось двадцать шесть, всего-то! Я занимаюсь любимым делом, у меня хорошие перспективы, куча знакомых и десять граммов, подаренных Барсуком».

Я завтракаю стаканом апельсинового сока, кукурузными хлопьями и довольно внушительной дорогой. Взгляд падает на запылившуюся за ночь тушку мобильного телефона, и рефлекторно приходят мысли о Бурзум: «Она так и не удосужилась позвонить. Не могла? Просто не захотела, уверен в этом! Не сочла нужным. Философия Бурзум – минимум напряжения. Теперь это касается и наших с ней отношений». Стараюсь не думать, но, под воздействием кокса, мысли, быстрые и проворные, как летучие мыши, мечутся в моей голове: «Ты наконец должен признаться себе, Мардук, в том, что ваши отношения – не любовь. Во всяком случае, она не любит тебя. Наверное, ты ей симпатичен, с тобой неплохо трахаться, тусоваться, бухать и двигаться, но ты не герой ее романа. Не забывай, что Бурзум в первую очередь женщина, несмотря на позиционирование себя как сверхчеловека. Любая из них ищет сильного, уверенного в себе самца. Это заложено на биологическом уровне для получения удачного потомства».

Скатывая стодолларовый банкнот, вспоминаю, что, по данным ФБР, почти девяносто процентов купюр имеют следы от кокаина. Мысли становятся еще быстрее и агрессивнее: «Я влюблен и не могу оценить Бурзум трезво. Стоит только сдвинуть в сторону пелену эмоций, как передо мной предстает девочка с окраины. Молодая простонародная стерва, возомнившая себя человеком искусства, не имеющая для этого ни души, ни стиля. Идеальная пара для своего быковатого мужа. А главная проблема Бурзум в том, что она нимфоманка, больная аноргазмией, вечно текущая сука, не умеющая достичь удовлетворения».

Я включаю телефон, и он тут же разражается серией звонков. Первым оказывается Аркатов.

– Ты приедешь в офис?

– Вот собираюсь.

– Мы хотели поздравить тебя, отметить.

– Здорово! – не в силах скрыть радость, кричу в трубку. – Закрывайте лавку, у нас выходной.

Пора поразмыслить над сегодняшним гардеробом. После неожиданно коротких терзаний останавливаю свой выбор на черных брюках свободного кроя, купленных на барахолке во Франции, шерстяном свитере Joop и ботинках от Prada. Внезапно спохватившись, звоню Аркатову:

– Слушай, по поводу выходного это шутка была. Работайте в прежнем режиме, пожалуйста.

– Конечно, – расстроенно вздыхает Аркатов.

«А не бахнуть ли мне чуток по вене?» – приходит на ум перед выходом из дома.

16:00. Наконец-то добираюсь до офиса. Помимо сотрудников меня дожидается Маркин.

– Ты здесь? Я же пригласил всех в пятницу в «Хижину».

– А ты, именинник, и видеть меня не рад.

– Смотря что подаришь.

Маркин вытаскивает серебряный кинжал:

– Тебе, как нашему главному грузину.

– В следующий раз ты мне семисвечник подаришь?

– Семисвечник?

– Ну, как главному еврею.

Маркин тушуется и идет с Аркатовым в магазин за выпивкой. Я тем временем занюхиваю еще одну дорогу.

В офис приходят работники соседней конторы. Они от кого-то слышали, что у меня праздник, и спешат поздравить.