31 октября, воскресенье

03:15. Просыпаюсь среди ночи в холодном и липком поту. На глазах слезы: «Господи, Боже мой, за что ты наказываешь меня, не самое плохое из твоих творений? Почему я обречен на это странное, иногда чересчур многолюдное, одиночество?» Все время кажется, что меня не понимают те, кто рядом. Однако, задумываясь о том, как выглядят со стороны все мои сверхтонкие искания, я четко вижу, что понимать-то, в сущности, нечего. Искания мнимы и лежат в области гедонистического удовлетворения инстинктивных по своей природе, но искусственно обогащенных цивилизацией, желаний. «Боже мой, Боже, сделай так, чтобы я разрулил эту рефлекторную неясность, расставил все точки над „i“… Возможно, истина в смирении и принятии существующей ситуации как должной. Возможно, проблема одиночества присутствует во всех человеческих жизнях и не связана ни с новым стремительным временем, ни с разобщенностью по религиозным, классовым или расовым признакам. Одиночество запрограммировано в человеческой натуре, и любой трезво мыслящий homo sapiens рано или поздно приходит к такому выводу».

Жена тихо спит на другом краю кровати. Я придвигаюсь к ней, обнимаю и целую в шею. «Маленькая злобная женщина так же одинока, как и я. Просто она меньше, чем я, задумывается об этом. Страдания лежат на поверхности, а Света не догадывается, в чем их причина. Я могу попытаться слегка облегчить ее долю, на какой-то момент заставить поверить, что она не одинока, что я рядом…» Я поворачиваю Свету к себе и целую в губы. Жена открывает глаза и говорит:

– Ты и ночью никак не угомонишься?

– Я хотел…

– Сам не спишь, не мешай другим. Тебя завтра ребенок разбудит ни свет ни заря.

Я уныло отползаю на свой край. Избавлять Светлану от мук одиночества больше не хочется. Какие маленькие слезинки! «Блядская жизнь! – думаю я. – Почему я всегда одинок?»

2 ноября, вторник

08:45.

– Не забудь, дорогой, сегодня день рождения моего папы, – Света подставляет щеку для поцелуя, – позвони ему, поздравь.

– Да, да, – я тру сонные глаза.

– В пятницу вечером мы к ним заедем. – Жена наконец уходит на работу.

«На хуя мне это усралось?» – думаю, уныло плетясь в ванную.

10:15. Здание банка «Альянс».

Иван Федосов, облаченный в покоцанный временем, но не утративший свою добротность двубортный костюм, царит за столом и читает наш очередной отчет. Просветленный Миша, неделю назад открывший для себя творчество доисторическо-психоделической команды Jefferson Airplane, делится с Аркатовым своими впечатлениями об их альбоме 1968 года. Отсеивая все эти «гитарные рифы», «умопомрачительные соло» и «задушевный вокал», внимательно слежу за Ваней, стараясь уловить его настроение. Лицо у Федосова красное, почти бурое, на лбу проступают капельки пота, руки, сжимающие бумагу, слега подрагивают.

– Бухали вчера с Лешкой Ожерелковым, – Ваня предается ламентации. – Теперь болею – сил нет.

– Так надо поправить здоровье, – я выразительно оттопыриваю мизинец и большой палец.

– Жениться ему надо, а не здоровье поправлять, – встревает Миша.

– Ожерелков так набрался, что целый вечер проституток вызванивал, а потом такое с ними творил… – Ваня качает головой.

– Что же он с ними творил?

– Сам не видел, но он говорит, что трахал их в жопу!

– В жопу?! – еле сдерживая смех, округляю глаза.

– Представляешь! Как не противно только, там же говно. Да и вообще…

Вспоминаю хард-порно из своего личного опыта и определенно горжусь своей невероятной лабильностью. «Знал бы инвестор!» – думаю я.

Федосов вновь углубляется в чтение.

На мобильный звонит Чабанов и просит срочно подъехать, намекая на возможность неплохо заработать. Обещаю быть у него через сорок минут и смотрю на Федосова:

– Ну, как там с отчетом? Мне ехать пора – Чабанов вызывает.

– Подождет твой Чабанов. – Похоже, что инвестор недоволен – за прошедший месяц увеличение объема продаж только на пятнадцать процентов.

– По-моему, пятнадцать процентов за месяц – сверхдинамичный показатель.

– Это когда обороты высокие.

– Разве же они низкие?

Ваня нервно пожимает плечами, отодвигая от себя наш отчет, как нечто малоприятное.

– Чабанов ваш совсем зажрался: две тысячи в месяц имеет и ни хера не делает для нас.

– Как это не делает? Если бы не он, мы бы государству не пять тысяч платили, а восемнадцать. Ежемесячно.

– А почему он нам так плохо последние пять щитов разместил? – Федосов отодвигает бумаги еще дальше.

– Не такие уж плохие щиты.

– Щиты у нас – говнячьи.

Услышав этот детский жаргонизм, мы с Аркатовым весело смеемся.

– Говнячьи, – еще более грозно повторяет Ваня и хмурится.

– Не очень хорошо расположены, – поясняет Михаил.

12:10. Территориальное рекламное агентство Юго-Западного административного округа. Анатолий Анатольевич Чабанов ковыряется в кривых зубах антенной мобильного телефона.

– Нашлись у нас в округе семнадцать щитов сити-формата. В нормальном состоянии, с внутренним подсветом, со всей документацией. Расположены на хороших местах. Принадлежали фирме СВС. Ты знаешь, что она развалилась?

Я утвердительно киваю головой.

– Так они аренду городу за два квартала должны. Теоретически я их снести могу, – Чабанов жмурится, – но тут появляются эти евреи из «Алмаз-РИ». Ты, кстати, в курсе, что у них директор израильтянин?

Я вновь киваю. Чабанов довольно продолжает:

– СВС им щиты продала, и этот сионист подкатывает ко мне, чтобы покрыть долги и переоформить договора. Сечешь фишку?

Я киваю в третий раз.

– В общем, я этому царю Давиду уже сказал, что у СВС мы все места за долги отобрали и твоей конторе передали. За всякие там заслуги перед округом. Поэтому пусть он либо свои железки демонтирует, либо с тобой договаривается. За места платить надо.

– Здорово, – только и говорю я, размышляя о маниакальной склонности Чабанова к деликту.

– Мне семьдесят процентов, тебе тридцать.

– А почем будем отдавать?

– По семь тысяч, – не моргнув глазом говорит чиновник.

Мне кажется, что я ослышался.

– Побойтесь бога, Анатолий Анатольевич, это же не реал.

– А они боялись, когда Христа распяли?

– Так это вы им за Христа, что ли, мстите? «Алмаз-РИ» с ума сойдет от такой цены. Так только на Садовом кольце платят. – Мысль пульсирует, становится обидно за свой народ.

– Сколько, ты считаешь, эти места должны стоить? – Чабанов хитро прищуривается, неожиданно напоминая все известные портреты Владимира Ильича Ленина разом.

– С учетом того, что «Алмаз-РИ» уже СВС'у заплатили и долги их покроют – тысячи по две, не больше.

– По пять, – отрезает Чабанов, – а в противном случае сами эти места с молотка пустим. Рекламщики в очередь станут.

– Ну, только не я.

15:30. В офисе ошивается мрачный, как взятый в плен моджахед, Маркин. Черт возьми, я и забыл, что договаривался встретиться с ним час назад.

– Все где-то шляешься, Гоги, – прогоняет Андрей излюбленную тему. – Все по телкам.

– По телкам, по телкам – по Федосовой и Чабановой.

– Юристы, если тебя такие мелочи интересуют, всё оформили, – Маркин шуршит бумагами. – Давай подписывай, и я к пивоварам поеду их малявы собирать.

Энергично подмахиваю ворох документов и неожиданно вспоминаю:

– Насчет Федосова. Когда договор строительного подряда поедем заключать?

– А когда надо?

– Завтра, – говорю я, – в два.

– В четыре, – поправляет Маркин и, собрав свои бумажки, убегает. – Я в полчетвертого приеду для инструктажа, – кричит он уже из дверей, – чтобы знать, чего пиздеть лохам.

17:40. Приезжает Бурзум. Она врывается в офис и, ни с кем не здороваясь, проходит в мой кабинет. Закрывает за собой дверь. Отмечаю, что сегодня она еще более бледная, чем всегда. «Мертвенная бледность», – констатирую я.