Любовь — странное явление. Наука за тысячи лет не смогла его понять. Это не чувство, это не болезнь, это спектр чувств, спектр болезней, порой совсем не связанных между собой. Федер в его состоянии тоже ничего понимать не собирался. Он поймал себя на одной только мысли: «Я не люблю Веру, люблю Антона — и Бог с ней, с Верой, пусть ее мучают, но Антон пусть останется. Я хочу, чтобы он выжил».

Веру с вывихнутыми бедрами, измученную, но все еще сознания не потерявшую, насиловал одиннадцатый мамут, серенький такой, вовсе не гнусный парень, которому очень хотелось женщину, но не хотелось вот так. Его заставили в этом участвовать под страхом смерти. Молоденький такой, нецелованный парнишка неумело входил в Веру.

Именно в этот момент в эту комнату, превращенную в пыточную, ворвался Антон и тут же начал стрелять из скваркохиггса.

Он успел застрелить парнишку, взобравшегося на Веру, уальца, хлопавшего в ладоши от радости, и еще одного, ждущего своей очереди, когда вдруг услышал:

— Тебя-то я и ждал, милый Федер… простите, милый Антон.

Это было сказано очень громко, звук шел изо всех углов комнаты. Антон затравленно огляделся в поисках Аугусто и не увидел его.

— Прощай, Антон, — грустно сказал Федер.

— Прощай, Антон. Я ждал не тебя и я тебе не сделаю больно, — послышался голос Аугусто, и тут же множество испепеляющих лучей ударило по Антону. Он вспыхнул и исчез, оставив после себя лишь небольшие кусочки обугленной плоти. Ему действительно не сделали больно.

Вот здесь Федер не выдержал. Вот здесь он сорвался. Здесь он оставил в стороне все свои рациональные планы, встал с кресла и вышел из интеллекторной.

Он очень хорошо понимал, что идет в ловушку, но ему сейчас на все ловушки было наплевать. Он шел мстить за Антона и освобождать Веру.

Он шел решительным шагом, не разбирая дороги. Он совершенно не представлял, как собирается мстить и освобождать. Он даже не помнил, есть ли у него с собой оружие.

Можно даже сказать, что в этот момент Федер сошел с ума. Он ничего не знал, ничего не думал, он очень плохо понимал, что происходит с ним и вокруг него. Он просто шел туда, где была Вера. Которую неудачно попытался спасти его матшеф.

Естественно, его сразу засекли и, естественно, передали информацию Аугусто. Тот поначалу несколько удивился, потом понимающе кивнул головой и собрался было отдать приказ об уничтожении командира куаферов, но задумался, прикусив губу.

— Что-то я немножечко чересчур, — сказал сам себе Аугусто. — Смерть Федера мне сегодня невыгодна. Она мне выгодна завтра.

Он даже боялся сейчас убивать Федера. Он совсем не на то рассчитывал, когда похищал Веру Додекс и когда учинил над нею насилие.

А Федер шел. Вопреки всякой, даже им самим прокламируемой логике. И когда он подошел к ограде дома Аугусто, когда он приготовился умирать — потому что именно за этим шел, — вдруг оказалось, что никто его не задерживает.

И этому тоже Федер не слишком удивился — он вообще ничему в тот момент не мог удивляться. Только где-то в подсознании отметил это странное обстоятельство. И пошел дальше.

Он быстро добрался до дома Аугусто, перепрыгнул ограду, ловя на себе хищные взгляды мамутов, и у входа увидел Веру.

Сначала Федер подумал — она мертва. Он остановился метрах в четырех перед ней, тупо разглядывая свою возлюбленную и не узнавая.

Вера, одетая в чужую рабочую, большую куртку, полностью распахнутую, сидела у двери, широко расставив ноги. Один глаз у нее заплыл, другой был дико вытаращен, рот разорван.

Она судорожно вздохнула, искривив от боли лицо. Жива.

Никакого облегчения по этому поводу не испытав, Федер медленно приблизился к ней и осторожно поднял на руки — Вера вскрикнула и обмякла.

Мамуты не понимали своего шефа. Они часто его не понимали, но за это еще больше уважали, потому что каждый раз, когда Аугусто делал что-то не совсем ясное и даже совсем не то, чего требовала ситуация, и когда каждый прочил ему провал, а он все равно выигрывал — причем выигрывал куда больше, чем можно было ожидать.

Но теперь они не понимали его совсем. Устроить ловушку главному врагу, поймать и вот так, за здорово живешь отпустить… Они глядели, как легко, без напряжения и спешки уносит Федер свою возлюбленную, и злились. Теперь у Федера было куда больше причин ненавидеть Аугусто и всех его людей. Теперь он становился вдвое, втрое опаснее. Его следовало убрать сейчас, но Аугусто его отпустил и даже Веру отдал, что уже совсем нелепо.

На самом деле до конца не понимал себя и сам Аугусто. То есть логическое-то объяснение у него было, его недавно пытался подсказать сам Федер, как будто у Аугусто мозгов нет, — нельзя было начинать ликвидацию куаферов до приемки пробора. Нет, Федер ничего в жизни не понимал, если так надеялся на свою логику. Нет, говорил себе Аугусто, глядя в окно на фигуру куаферского командира — высокого, излучающего силу. Просто образец героя из массовых стекол — несущий на руках свою изувеченную подругу. Нет, дорогой Федер, пошел бы ты куда-нибудь подальше со своей логикой, не логика заставила меня отпустить тебя вместе с твоей девкой. Не логика, а то, чем я отличаюсь от других, — интуиция.

Так часто бывало с ним. Принимал в последний момент невозможное, а главное, необдуманное решение, и оно оказывалось самым верным. Аугусто гордился своей интуицией. Правда, та же самая интуиция подсказывала ему, что лучше бы ее не слушаться, что лучше бы довести дело до конца прямо сейчас. Где-то, совсем уже в глубине души, Аугусто пытался оттянуть тот момент, когда он ликвидирует Федера. Потому что, ликвидировав Федера, он потеряет последнего человека, с которым ему хочется разговаривать.

Федер пришел в себя быстро. Войдя в гексхузе и все еще держа Веру на руках, он сообщил сбежавшимся куаферам о смерти Антона. Быстро окружившая его толпа еще не вполне проснувшихся мужчин ждала объяснений.

— Это провокация, — тихо сказал Федер. — Это попытка вызвать нас на ответные действия, чтобы расправиться с вами. Наше спасение сейчас — в спокойствии. Спокойствие пугает его. Он понимает, что за этим кроется какой-то наш план, но плана не понимает. И бесится. За Антона и за то, что они сделали с Верой, мы отомстим. Но только ради Бога, не сию секунду. Завтра назначена ревизия заказчика, равнозначная приемке, завтра они что-то замышляют, мы должны их опередить. Подготовьте «второго врача». Сегодня для Веры, а вот завтра — кто знает.

Кто-то взял у него уснувшую женщину и унес в медицинскую комнату. Его засыпали вопросами об Антоне.

— Потом, потом, не сейчас. Завтра будьте наготове, как договаривались.

— Тело надо будет потребовать.

— Потребуем. Сейчас спать. Эх, матшефа нет! Сейчас самая для него запарка была бы.

Завтра, как по заказу, встретило их плотной облачностью и моросящим дождем. Было немного холодно, но никто даже и не подумал надеть плащи. Дождь был их союзником. Не все куаферы знали, что именно несет этот дождь, но догадывались и на небо поглядывали с надеждой.

На рассвете Федер связался с домом Аугусто. Ему сказали, что Аугусто спит, но просил передать, что сожалеет о случившемся и признает свою вину. Позже он лично принесет официальные извинения, пока же просит считать случившееся ужасным недоразумением.

Работа ревизионной комиссии началась через два часа. Аугусто встретил Федера в меру скорбным выражением лица, начал какие-то соболезнования по поводу Веры и Антона со своим непременным «дорогой Федер», но Федер холодно прервал его:

— К делу!

Вопреки подписанным контрактам им удалось быстро договориться считать эту ревизию полноценной приемной и, в случае ее положительного исхода, совершить финансовый расчет в тот же день.

На нескольких бесколесках члены комиссии, у каждого из которых, в соответствии со стандартными правилами приемки, была электронная карта района с увеличением вплоть до квадратного микрона, отправились в путь. Каждый также располагал к тому времени отчетом о проборе в пятьсот сорок восемь гигабайт — отчетом, подвергнутым тщательному интеллекторному контролю. Предстояло им от восьми до шестидесяти восьми выборочных посадок со взятием и анализом определяемых заказчиком проб.