Вот тебе! Никогда не повторяй этого! Мастурбируй, сколько твоей душе угодно. Купи вибратор и шуруй, пока не ошалеешь! Но, ради Христа, никогда больше не повторяй того, что ты сделала. Обещаешь?

«Обещаю», – сказала Пан Доре.

Подмышка перестала кровоточить. Там была всего небольшая царапина. Тогда я задалась вопросом, а не сделала ли я это нарочно? Чтобы причинить себе боль? Наказать Пандору за то, что она сделала.

Обычно я прекрасно сплю, но последующие две ночи не сомкнула глаз. Я читала, не отрываясь, «Темного Ангела», но мне эта книга не нравилась. Слишком уж она была мне близка: женщина ковырялась в своем прошлом. Я поставила «Темного Ангела» на полку рядом с «Голливудом».

У Полетт, как у всех подростков, была привычка: она обожала примерять на себя мою одежду. Я увидела ее перед зеркалом в моем красном платье. Мне следовало выбросить его, но я не сделала этого, потому что оно мне нравилось. Может, сделаю это теперь…

– Оно тебе слишком велико, – сказала я ей.

– Когда-нибудь будет впору, – ответила дочь.

– Я купила его недавно.

– Оно великолепное. Сексуальное.

В этот вечер Полетт мне была нужна гораздо больше, чем я ей. Мы весьма дружны, моя дочь и я. Она ближе мне, чем если бы на ее месте был сын. И она мне дороже любого мужчины. Кроме Алека, конечно. Лучше и дороже их у меня никого нет. Мне чертовски повезло.

Через три дня я снова была на стоянке отеля «Бель Эр». Я договорилась встретиться с Беверли на нашем обычном месте, чтобы позавтракать. Пока мы договаривались о встрече, я чего-то боялась. Но чего? Его там не будет. И если даже будет, ничего такого не случится. Никогда!

Конечно, его там не было. Он останавливался в отеле и сейчас выехал оттуда. Но все время, разговаривая с Беверли, я посматривала на его столик. Я в некотором роде даже гордилась своей храбростью, что смогла снова прийти в этот ресторан. Я почти не слушала, что говорила мне Беверли. Мне везде чудился его запах. «Прекрати! Прекрати это, Пандора!» Беверли обнаружила, что ее голливудский муж Джимбо изменяет ей в Санта-Барбаре с ее кузиной. Ей нужны были участие и совет.

– Такие вещи случаются довольно часто, – заметила я.

– Со мной такого не случалось, – ответила Беверли. – А как бы ты поступила на моем месте?

– Сделала бы вид, что ничего не знаю.

– Если бы Хэммонд изменил тебе, ты бы не стала обращать на это внимания?

– Я предпочла бы ничего не знать.

– Я тоже, но сейчас я все знаю. И что мне делать?

Мне хотелось сказать: «Пойди и заведи себе любовника, постарайся отомстить ему». Но это было глупо, и я это знала. Не могу сказать, почему я даже подумала об этом. О чем это я подумала? О мести?

– Выжди некоторое время. Обычно такие вещи кончаются сами собой.

– Интересно, что бы ты сказала, если бы это был Хэммонд?

– Мне кажется, что ничего нельзя сказать, пока это не случится.

Интересно, что все друзья и сослуживцы Алека называли его Хэммонд. Я звала его Алек. Так было всегда. Впервые я подумала, что в этом случае он похож на меня. У нас обоих было по два имени. Почему это не пришло мне в голову раньше? Может быть, в нем тоже жили два человека? Нет, Алек был постоянен, последователен до безобразия! Кроме тех случаев, когда напивался.

В течение последующих дней я старалась забыть лицо мужчины из бунгало. Мужчины, имени которого я не знала. Теперь я помнила только его тело. Но даже и оно стало стираться в памяти. Оставался только шрам, его я не могла забыть. Но лучше всего я помнила, какие испытывала ощущения: электрический разряд, таинственная тишина, паника чувственной свободы. Да, паника. Я не могла думать об этом слове, не вспоминая, что отец рассказал мне о его происхождении. Это одна из тех историй, которые он рассказывал мне на сон грядущий. Это также повествование, расширяющее кругозор. Пан был сыном Гермеса и греческой богини пастухов и пастушек. Он обожал музыку и изобрел флейту. Он жил в лесу и любил подкрадываться к путешественникам. Он внезапно появлялся перед ними и жутко пугал их. Люди были просто парализованы ужасом и от страха теряли дар речи. И отец сказал мне, что отсюда и пошло слово паника. Оно произошло от имени Пан. Паника – состояние молчаливого ужаса. Молчание и ужас. Пан, конечно, все знал об этих двух вещах.

С трудом я вернулась в покойное состояние, присущее Доре. Скоро домой приедет Алек, и все войдет в нормальное русло. Вспоминая его телефонный звонок, я была поражена тем, что он сказал мне, это врезалось мне в память. После той выходки, когда он хрипло дышал в трубку, после того, как я выдала себя, решив, что это мужчина из «Бель Эр», те слова прозвучали почти в самом конце нашего разговора. Алек сказал: «Что бы ни случилось, я буду любить тебя». А я ему ответила: «Скорее возвращайся».

Что он имел в виду, сказав: «Что бы ни случилось»? Что могло случиться? Может, он говорил о том, что произошло со мной? Нет, он наверняка ничего об этом не знал. Это просто невозможно! Тогда что же он хотел сказать этим своим «что бы ни случилось»? Я чувствовала себя виноватой, и мне никогда бы не пришло в голову, что Алек мог говорить о себе, имея в виду то, что натворил он сам.

Никто на съемочной площадке формально не представлял их друг другу. Хэммонд в качестве художника-декоратора картины часто на многие часы отлучался со съемочной площадки. Он выбирал, покупал и подбирал материалы для постройки декораций и только иногда видел остальных членов съемочной группы. Он заметил Бетти Мей и решил, что она слишком молода и работает курьером или третьим помощником режиссера. У нее была бледная кожа, темные волосы, она носила темные очки, джинсы и рубашку. Ничего особенного.

Однажды во время ленча она села за его столик. Эти столики стояли на козлах в брезентовой палатке, в пустыне к югу от Флегстаффа. Он подумал, что она очень нервничает. Вблизи она выглядела еще моложе и казалась неуверенной в себе. По-видимому, она была новичком в мире кино. Хэммонд представился и спросил, чем она занимается.

– Я, буду дублером и, может быть, выполню какие-нибудь трюки.

– Трюки? Вы храбрая девушка.

– Не думаю, что это будет слишком трудно.

– Вы не станете прыгать с горящих зданий или что-то в этом роде?

– Господь с вами, нет! Надеюсь, что нет – На лице у нее появилась пугливая улыбка, как у школьницы.

Хэммонд рассказал ей о своей работе. Казалось, что ее это сильно заинтересовало. Но она ничего не знала о том, как снимается кино и потому решила, что он станет рисовать декорации.

Хэммонд больше не вспоминал ее, пока не вернулся поздно ночью из местечка Лейк. Он наблюдал, как там строили пристань. Был одиннадцатый час ночи, и он, усталый, сидел в кафе «Старый Сильвер». Он увидел, что она сидит одна за соседним столиком – воплощение полного одиночества. Почти вся съемочная группа уже закончила ужин. Кафе было яркое освещено и пустынно. Она робко улыбнулась ему, и он жестом пригласил ее подсесть за его столик.

Бетти Мей захватила свою колу и села рядом. На ней были хиповые рваные джинсы, в дырах видны колени. Под белой тонкой хлопковой рубашкой ничего не выдавалось.

– Чем вы сегодня занимались? – спросил он.

– Так, ничем особенным.

– Работы прибавится, когда начнутся съемки. Бетти Мей наблюдала, как Хэммонд ел свой омлет с перцем. Он чувствовал на себе ее пристальный взгляд.

– Вы уже подружились с кем-нибудь?

– Все здесь кажутся слишком занятыми. Хэммонду показалось, что она грустит, словно у нее были неприятности в прошлом. Поев, он посмотрел на часы: почти одиннадцать. Девушка явно не собиралась уходить. Будучи постоянным посетителем «Старого Сильвера», Хэммонд выписал чек и встал. Она тоже встала. Они вышли из кафе и пошли по дороге к домикам мотеля. Ветер катал взад-вперед банку из-под кока-колы.