– Лучше не надо, – сказал Августин.

Ее рука отыскала в темноте его щеку.

– Я вот что предлагаю, – сказала Бонни. – Спать вместе.

– Мы уже спали вместе, миссис Лэм. – Сердце не запнулось, и Августин себя похвалил – чуть-чуть юмора, и неловкости как не бывало.

– Перестаньте, вы понимаете, о чем я.

– В смысле – переспать?

– Быстро вы сообразили. – Бонни обхватила его за плечи и притянула к себе. Августин ткнулся головой в подушку. Бонни тотчас его оседлала, прижала руки и крепко уперлась подбородком ему в грудь. В луче света, пробивавшемся из окна, он видел ее улыбку и ярко блестевшие глаза, а за ее спиной – полку с ощерившимися черепами.

– Может, близость с вами прояснит мои мысли, – сказала Бонни.

– Попробуйте электрошок.

– Я вполне серьезно.

– И вы вполне замужем.

– Да, только у вас все равно встал.

– Благодарю за информацию.

Бонни выпустила руки Августина и взяла в ладони его лицо. Она уже не улыбалась.

– Перестаньте. – В ее голосе звучала грусть. – Неужели не понятно – я не знаю, что еще сделать. Пробовала плакать – не помогает.

– Простите…

– Вы мне гораздо ближе Макса. Дурной знак.

– Точно.

– Особенно после недели замужества. У меня супруг, а я чувствую себя с ним старухой или невидимкой… – Бонни вцепилась в его рубашку. – Знаете, забудьте все, что я говорила.

– Хорошо.

– Но вы и сами об этом думали.

– Беспрестанно, – признался Августин и в приливе идиотской добропорядочности выпалил: – Но это было бы неправильно.

Грудь Бонни покоилась на его животе и слегка вздымалась при каждом вдохе. Дружеские отношения бывают мучительны, напомнил себе Августин.

– Что дальше? – спросила Бонни.

– Сейчас моя эрекция пропадет, и мы сможем поспать.

Бонни потупилась и… покраснела? В темноте не поймешь.

– Нет, я имела в виду губернатора. Что вы затеваете?

– Жуткие приключения и бешеные гонки.

Бонни угнездилась рядом. Августина жутко тянуло погладить ее волосы, поцеловать в макушку и провести пальцем по великолепному бархатистому изгибу шеи. Из-за дурацкой благопристойности он сдержался.

Миссис Лэм быстро уснула, а он еще долго не спал. Вскоре после полуночи в кухне зазвонил телефон. Августин не подошел, чтобы не разбудить нового друга. Наверное, можно было осторожно ее подвинуть, но он не стал.

Она так сладко спала, и ему было хорошо.

В три часа ночи Бонни перевернулась на другой бок, и Августин смог подойти к телефону, который то замолкал, то снова звонил.

Естественно, это из Нью-Йорка пробивался ее муж. Августин приготовился к перебранке.

– Что происходит? – закричал Макс.

– С Бонни все в порядке, она спит.

– Отвечайте!

– Она несколько раз вам звонила, потому что была не в состоянии лететь…

– Пожалуйста, разбудите ее. Скажите, это важно.

Ожидая, Макс припомнил весь напрочь испорченный, долгий и неблагодарный день. Пресс-конференцию Национального института здравоохранения, заявившую об опасности сигарет «Мустанг», транслировали «Си-эн-эн», «МТВ» и прочие крупные телекомпании. Разумеется, затем последовали весьма колкие монологи теле- и радиоведущих. Особенно сволочной комментарий прозвучал у мудрил с МТВ – он бил прямо по молодым курильщицам, на которых и строился маркетинговый расчет. Утром ожидались передовицы в «Таймс», «Уолл-стрит Джорнал» и «Вашингтон Пост». Слово «катастрофа» слишком слабо характеризовало ситуацию: упертый президент фирмы «Даремские Бензин, Мясо и Табак» категорически настаивал на полном эмбарго на размещение рекламы в изданиях, опубликовавших исследования НИЗ, что означало – во всех газетах и журналах Соединенных Штатов. В «Родейл и Бернс» царила похоронная атмосфера, поскольку в случае отмены печатной рекламы агентство теряло миллионы долларов. Макс полдня пытался связаться с президентом фирмы «БМиТ», находившимся в Гвадалахаре, где ему трижды в день делали инъекции гомогенизованной бараньей спермы, чтобы приостановить развитие злокачественных опухолей в легких. Сотрудники клиники сказали, что президент звонки не принимает, и отказались соединить Макса с палатой старого сумасброда.

Мало того, теперь Максу приходилось возиться со взбалмошной и упрямой женушкой во Флориде.

– Дорогой? – осипшим со сна голосом сказала Бонни.

Макс вцепился в трубку, как в шею извивающейся гремучей змеи:

– Объясни наконец, что происходит?

– Прости, мне нужно еще несколько дней.

– Почему ты не в мотеле?

– Я тут заснула.

– С черепами? Господи, Бонни!

Когда Макс сильно волновался, он придушенно хрипел, как – сравнение коллег – астматик на стимуляторах. Естественно, думала Бонни, муж расстроился, узнав, что она с Августином. Пытаться что-то объяснить бессмысленно, она и сама еще не разобралась. Пробовала соблазнить мужчину – это Бонни четко сознавала, а как объяснишь стремление отправиться неведомо куда с губернатором и нежелание возвращаться домой к началу семейной жизни?… Все так перепуталось.

– Мне все еще нездоровится, Макс. Наверное, переутомилась.

– Поспала бы в самолете. Или хоть в мотеле.

– Хорошо, дорогой, я сниму номер.

– Он не приставал?

– Нет! Он истинный джентльмен, – отрезала Бонни и подумала: тревожиться надо из-за меня, дружок.

– Я ему не доверяю. – Макс заговорил своим обычным звонким голоском, что свидетельствовало о благотворном снижении кровяного давления.

Бонни решила, что теперь мужу стоит и напомнить: если бы не Августин, он бы еще томился у похитителя. После этого на другом конце провода повисла тяжелая пауза. Наконец Макс сказал:

– Что-то в нем не так.

– Ага, но вполне нормально, Макс, мчаться за сотни миль, чтобы снимать разрушенные дома и плачущих малышей.

Краем глаза Бонни заметила Августина. С озорной ухмылкой он достал три здоровенных грейпфрута и стал ими жонглировать, пританцовывая босиком по кухне. Бонни зажала рот, чтобы не фыркнуть в трубку.

– Завтра я вылетаю в Мексику, – сказал Макс. – По возвращении надеюсь увидеть тебя дома.

Бонни следила за летающими цитрусами.

– Конечно, я приеду. – Обещание прозвучало так анемично, что муж вряд ли поверил. Бонни окатила волна грусти. Макс не идиот, наверняка понимает – что-то не так. Бонни глубоко вздохнула. Августин выскользнул из кухни, оставив ее одну.

– Бонни.

– Да, милый?

– Ты не спрашиваешь, зачем я лечу в Мексику?

– В Мексику, – задумчиво повторила Бонни и подумала: он уезжает в Мексику. Но вслух спросила: – Надолго, Макс? – И еще мысль: что за странная, безрассудная женщина поселилась в моем теле?

Авила не рассказал жене о душераздирающем происшествии с распятием, поскольку супружница, увидев в том божественный знак, растрезвонила бы о нем всем соседям. Как-то раз на оладье с джемом из бойзеновой ягоды она разглядела лицо Девы Марии и обзвонила все телестанции Майами. Можно представить, куда ее занесет после истории со львом.

Закрывшись в ванной, Авила перевязал пульсирующую болью руку и стал ждать, когда жена отправится в магазин. Но вот горизонт очистился, и он, прихватив из гаража лопату, прокрался на задний двор и выкопал пластиковую банку с деньгами, зарытую под манговым деревом. Здесь хранилась доля шурина от маленькой аферы с марихуаной. Ныне шурин пребывал в тюрьме за многочисленные, но не связанные с травкой преступления, и Авила с женой обещали присмотреть за денежками до его освобождения, ожидавшегося где-то на рубеже веков. Очень не хотелось брать тайком сбережения родственника, но случай был крайний. Если Гар Уитмарк немедленно не получит свои семь штук, он обратится к властям и с извращенным наслаждением швырнет Авилу за решетку. В глазах инспектора Уитмарк был очень влиятельным человеком.

Невзирая на боль в пробитой руке, Авила вгрызся в землю. Его подстегивала сладковатая вонь сгнивших манго, а также страх, что незвано может заявиться кто-нибудь из многочисленной жениной родни. Нельзя, чтобы кто-то узнал, как его обобрал собственный подельник. Благополучно выкопав банку, Авила снял крышку, отсчитал семьдесят отсыревших стодолларовых купюр и сунул их в карман. Но что-то показалось не так – вроде бы денег в тайнике стало меньше. Торопливый пересчет подтвердил подозрение – не хватало четырех тысяч.