– По-моему, мне надо удостовериться, – сказала она.
– Вам сразу полегчает, – кивнул Августин.
Настоящее имя Щелкунчика было Лестер Маддокс Парсонс. Мать назвала его в честь политического деятеля из штата Джорджия, известного тем, что гонялся с топорищем за чернокожими посетителями ресторана. Матушка верила, что Лестер Маддокс [22] станет президентом Соединенных Штатов и всего белого мира, отца же больше привлекал Джеймс Эрл Рэй. [23] Лестеру едва сравнялось семь лет, когда родители впервые взяли его на слет ку-клукс-клана. По этому случаю миссис Парсонс одела сына в балахон, сшитый из муслиновых наволочек. Особенно она гордилась островерхим капюшончиком. Члены клана и их жены ворковали над малышом – ах, какой красавчик южанин! Лесть смущала, поскольку у юного Лестера были видны лишь бусинки карих глаз, видневшиеся в прорезях. Может, я негр, думал мальчик, откуда им знать?
Но все же слеты клана ему нравились – там жарили мясо на вертеле и разводили огромные костры. Лестер огорчился, когда родители перестали посещать собрания по неоспоримо веской причине. Они называли произошедшее Несчастным Случаем, а мальчик навсегда запомнил ту ночь. Отец, как обычно, нарезался и, когда наступил самый ответственный момент, вместо креста подпалил местного Великого вождя. За неимением пожарного шланга ошалевшим куклуксклановцам пришлось тушить пылающего собрата пивом «Шлиц» из хорошенько взболтанных банок. Пламя сбили, и обугленного вождя повезли в больницу в кузове отцовского пикапа. Предводитель выжил, но лишился драгоценной анонимности. Когда его без капюшона, в обгоревших лохмотьях балахона подвезли к травмпункту, там случайно оказалась бригада местных телевизионщиков. После разоблачения причастности к клану окружной прокурор ушел в отставку и переехал на север штата в Мейкон. Отец Лестера проклинал себя – но в более мягких выражениях, нежели другие члены клана. Моральный дух местного отделения был совершенно сломлен, когда газета сообщила, что молодой врач, вернувший к жизни умирающего вождя, был чернокожим – родом, кажется, из Саванны.
Парсонсы решили, пока это возможно, покинуть клан по собственному желанию. Отец вступил в закрытую для цветных лигу боулинга, а мать рассылала листовки Дж. Б. Стоунера – еще одного известного расиста, который периодически выставлял куда-нибудь свою кандидатуру. Скучная политика не интересовала юного Лестера, и всю энергию полового созревания он обратил к уголовщине. Школу он бросил в свой четырнадцатый день рождения, но вечно занятые родители узнали об этом почти через два года. К тому времени доходы парня от угнанных экскаваторов и бульдозеров вдвое превышали отцовские заработки на ремонте той же техники. Родители предпочитали ничего не знать о занятиях сына, даже когда все кончилось бедой. Мать тревожили дурные наклонности Лестера, но отец говорил, что все парни такие. Иначе не выжить в этом треклятом мире.
Свое прозвище Лестер Маддокс Парсонс получил в семнадцать лет. Он замыкал провода зажигания у фермерского трактора на арахисовом поле, когда за спиной вдруг нарисовался егерь. Лестер вынырнул из кабины и врезал мужику, а тот преспокойно подправил ему физиономию прикладом дробовика «Итака». Парсонс провел в окружной тюрьме три дня, прежде чем врач осмотрел его челюсть, которая сместилась с оси приблизительно на тридцать шесть градусов. Маленькое чудо, что она вообще зажила – до двадцати двух лет Щелкунчик сплевывал обрывки фортепьянной струны.
Тюремная система штата Джорджия преподала юноше важный урок: взгляды на смешение рас лучше держать при себе. Так что когда Авила представил Щелкунчика бригаде кровельщиков, тот промолчал, но отметил, что двое из четырех работяг черны, как гудрон, который им предстояло варить. У третьего рабочего, мускулистого молодого «мариэлито», [24] с внутренней стороны нижней губы был изящно вытатуирован номер «69». Четвертый кровельщик, белый наркоман из округа Санта Роза, изъяснялся на совершенно непостижимом для Щелкунчика и остальных варианте английского языка. И хотя каждый из четверки обладал длинным списком судимостей, Щелкунчик вовсе не почувствовал в них родственные души.
Все уселись, и Авила бодро начал инструктаж:
– Благодаря урагану сто пятьдесят тысяч домов в округе Дейд нуждаются в новых крышах. Только последний дурак не срубит хрустов с несчастных ублюдков.
План состоял в том, чтобы набрать максимум заказчиков при минимуме фактической работы. Щелкунчику, как обладателю костюма и галстука, отводилось запудривать мозги потенциальным клиентам с помощью мелко набранных «договоров» и взиманию задатков.
– Людям до зарезу нужны новые крыши, – жизнерадостно вещал Авила. – Их заливает дождь. Печет солнце. Жрет мошкара. Чем быстрее они получат крышу над головой, тем больше заплатят. – Он воздел руки к небу. – Господи, кто станет смотреть на цену? Деньги – страховой компании!
Один кровельщик спросил, сколько потребуется ручного труда. Авила ответил, что на каждом доме нужно будет покрыть небольшой участок.
– Чтобы народ успокоился, – пояснил он.
– Что значит – «небольшой участок»? – настаивал кровельщик.
– На дворе август, начальник, – поддержал другой. – Я знавал пацанов, которые загибались от солнечного удара.
Авила заверил, что на каждой крыше достаточно сделать сто квадратных футов, а то и меньше.
– Потом сматывайтесь. Пока хозяева сообразят, что вы не вернетесь, будет уже поздно.
Наркоман пробубнил что-то о лицензии на подряд. Авила повернулся к Щелкунчику:
– Спросят лицензию – ты знаешь, что делать.
– Уматывать?
– Exactamente! [25]
Щелкунчика не порадовала его роль ходока по домам, а в особенности возможные встречи с крупными домашними любимцами.
– Придется до хрена болтать черт-те с кем. Я этого терпеть не могу. Почему на себя не возьмешь договоры?
– Потому что я инспектировал некоторые дома, когда служил в муниципальном строительном управлении.
– Хозяева-то про это не знают.
Чанго – личное сантерийское божество Авилы – предупредил его, чтобы вел себя осторожно. Авила возблагодарил бога черепахой и двумя кроликами.
– Мне светиться нельзя, – сказал он. – У строительного управления стукачи по всему округу. Кто-нибудь меня узнает, и нам кранты.
Щелкунчик не понимал – у Авилы и вправду паранойя или ему просто лень.
– А где ты конкретно будешь, пока мы вкалываем? – спросил он. – В офисе с кондиционером?
Кровельщики хихикнули – обнадеживающий знак поддержки. Но Авила поспешил отстоять свою главенствующую роль:
– Никаких «вкалываем». Это не работа, а спектакль. Вы здесь не потому, что можете гудрон варить, а потому, что похожи на тех, кто его варит.
– А как со мной? – не отставал Щелкунчик. – Почему позвали именно меня?
– Потому что не удалось заполучить Роберта Редфорда. – Авила встал, давая понять, что собрание закрыто. – Щелкун, а как ты сам-то думаешь, почему? Чтобы народ платил наверняка. Comprendre? [26] Один взгляд на твою перекосоебленную морду, и понятно – ты при делах.
Наверное, обычный уголовник воспринял бы это как комплимент. Но не Щелкунчик.
Все матрасы в доме Тони Торреса промокли насквозь, поэтому Эди с оценщиком расположились в кресле-трансформере. Секс получился шумным и опасным. Фред Дав сильно нервничал, и Эди приходилось помогать ему на каждом шагу. Потом он жаловался, что у него, кажется, сместился позвонок. Эди подмывало ляпнуть, что при его активности вообще трудно было чему-нибудь сместиться, но она сказала, что в смысле умения и размеров он – настоящий жеребец. Подобная стратегия редко подводила. Ублаженный Фред заснул, уронив голову ей на плечо и запутавшись ногами в подножке, но прежде обещал составить до наглости липовый отчет об ущербе в доме Торреса и разделить страховку с Эди Марш.
