Та зима почему-то тянулась ужасно долго, но Брыся больше не скучала. Новое собачье общество явно шло ей на пользу, и во многих вопросах она находила своих новых друзей гораздо более компетентными, чем я.

Например, уверенный в себе Энди никогда не лаял на тех, кто приходил к ним в дом. Он наблюдал за гостями издалека, иногда давал себя погладить и вежливо принимал подношения. А обаятельный Чарли завоевывал всех без исключения своей волшебной улыбкой. Йорка же вообще не спускали с рук, и он получил исключительное право питаться прямо с тарелок гостей. Недаром его хозяйка была заместителем мэра нашей деревни.

Брыся быстро сообразила, как невыигрышно она смотрится на фоне новых друзей, и теперь старалась никого не облаивать, а наблюдать за гостями издалека, как Энди, с застывшей на морде доброжелательной улыбкой. Иногда ей это удавалось, иногда — нет, но наши гости были приятно удивлены переменами и поздравляли меня с успехами в дрессировке. Я веселилась от души: моей заслуги в этом совершенно не было.

Робин приносил нам из мэрии разные интересные новости. Хозяйка часто брала его на работу, и он целыми днями сидел под ее столом. Раньше это ужасно утомляло маленького йорка, и он откровенно скучал, разглядывая ноги посетителей. Теперь же, когда Энди рассказал ему про разведку, Робин внимательно слушал и запоминал все новости и сплетни, которые могли заинтересовать собачью компанию. И, поскольку в мэрию частенько захаживали местные полицейские, он был в курсе даже криминальных новостей, не говоря уже про свадьбы, похороны и крестины, куда его регулярно носили под мышкой.

Брыся была по-настоящему счастлива: у нее появились друзья, которые любили в ней ее саму, а не свои ожидания или представления о ней. Однако, ее мир расширился совсем чуть-чуть: она оставалась все той же пугливой дикаркой.

Глядя на нее, я вспоминала мои первые годы во Франции: ни друзей, ни приличной работы, ни денег. Когда я поняла, что забрать Юджи во Францию получится гораздо позже, чем я предполагала, я совсем сникла.

Хуже всего было по ночам, когда чаша весов с надписью «возвращение» стремительно падала вниз под тяжестью аргументов, которые начинаешь учитывать, только лишившись их: любовь, дом, дружба… И еще там, в России, была Юджи — моя смешная, старая собака. Я решила съездить домой. Заблаговременно разослав резюме московским рекрутерам, я стала ждать вылета, до которого оставалось ровно тридцать дней.

Но судьба распорядилась иначе: на двадцать второй день ожидания в мою жизнь на вороном мотоцикле ворвался ЖЛ и больше не захотел оттуда выходить.

— Через неделю я лечу в Москву, но вернусь только при одном условии, — предупредила я его.

Он вопросительно поднял брови.

— С собакой.

ЖЛ только рассмеялся в ответ:

— Если бы у тебя было десять собак, я бы, пожалуй, еще подумал…

Я тут же позвонила в агентство и вписала в свой обратный билет «кокер-спаниель, тринадцать лет, двенадцать килограммов сверх нормы».

Она ждала меня почти полтора года. Скотина тихо терроризировала ее. Не со зла — из ревности. Она даже не подпускала мою собаку к нашей общей маме — моей и ее. Юджи смирилась и спала в коридоре, изредка получая возможность приютиться на чьих-нибудь коленях. Наверное, по ночам она думала: «Если это мама Скотины, то где же тогда моя?» Жаль, что собаки не говорят по телефону — я бы ей объяснила, что надо немного подождать. Я летела за ней в Москву и плакала от стыда.

А потом все постепенно наладилось. Мы переехали в дом к ЖЛ, где Юджи обживала мягкие кресла и где ее больше никто не гонял. Она спала у меня на коленях, сколько хотела, и гуляла в саду, где даже в январе зеленела трава. Я, не торопясь, искала интересную работу, а ЖЛ сыпал на меня, как из рога изобилия, самые разные развлечения — вечеринки, музыку, путешествия…

Теперь, глядя на Брысю, я думала о том, как важно иметь рядом того, для кого твой внутренний мир будет по-настоящему интересен. И как важно достигать чего-то своими силами: чтобы можно было собой гордиться, и чтобы тобой гордились твои друзья.

Я вдруг решила записать Брысю на выставку. Мне было все равно, победит она или нет: я знала по опыту, что когда перед человеком стоит серьезная цель, к достижению которой он упорно стремится, все остальное становится второстепенным.

— Ну что, хочешь попробовать? — спросила я Брысю, изложив ей идею.

— Не знаю, — смутилась Брыся. — А зачем мне все это надо?

— Если ты выиграешь, все будут тобой гордиться. Включая тебя саму.

— А если нет? — спросила она, волнуясь. — Если не выиграю?

— Ничего страшного. Может, выиграешь в следующий раз. И потом, если бы у тебя не было никаких шансов, разве бы я тебе предложила?

— Не знаю… — сказала она. — Это же тебе нужно, а не мне! Ты, наверное, поэтому и предлагаешь!

— А вот и неправда! У меня уже все есть — и призы, и почет. Это для тебя. Но если тебе неинтересно…

— А что мне надо будет делать, если я соглашусь?

— Научиться правильно бегать, стоять в стойке и не рычать на эксперта, который будет тебя ощупывать и осматривать.

— Не знаю, — повторила она, все еще сомневаясь. — Ты правда думаешь, что я могу выиграть?

— Правда!

— Ну, тогда я, наверное, попробую. Только если у меня не будет получаться, я не пойду на выставку, ладно?

— Отлично! — обрадовалась я. — Вот увидишь, тебе понравится! Если хочешь, начнем прямо сейчас!

Мы пошли на набережную, на самый дальний край деревни. Был вечер, и желтый свет фонарей отражался в сонной воде. Я достала из кармана пакетик с заранее нарезанным сыром.

— А-а-а! Мати-вация! — обрадовалась Брыся.

— Точно! — кивнула я. — Теперь смотри: твоя задача — бежать точно рядом со мной, не подпрыгивая. Ясно? Подпрыгивать нельзя ни в коем случае! Это правило номер один!

— А если я все-таки подпрыгну? — заволновалась Брыся. — У меня лапы сами подпрыгивают! Я даже им иногда говорю: «Ну что вы всё подпрыгиваете, лапы?» А они продолжают!

— А ты думай о победе, — посоветовала я. — А лапам говори, чтобы бежали рысью. Знаешь, как обидно, когда проигрываешь из-за каких-то там лап?

— Ладно, попробую. Ну что, побежали?

Мы помчались по асфальтовой дорожке вдоль реки. Брыся, закусив губу, сосредоточенно вытягивала лапы. Через несколько десятков метров мы остановились.

— Ну как? Пойдет? — спросила Брыся, переводя дыхание.

— Пойдет-то пойдет, — ответила я, — но больно уж у тебя серьезный вид! Выставка — это же шоу, праздник! Там надо улыбаться! Может, расслабишься?

— Если я расслаблюсь, они подпрыгивать начнут! — глядя на лапы, возразила Брыся.

— Ну ладно, беги пока так. А потом посмотрим…

Мы побежали обратно. Всю дорогу Брыся смотрела на лапы и что-то приговаривала вполголоса. Добежав до исходной точки, мы остановились, чтобы перевести дух.

— Ну как? Получается?

— Ага! — кивнула Брыся. — Я их уговариваю не подпрыгивать. Вроде, слушаются!

— Точно! Хорошо бегут! — я погладила ее по голове. — Может, хватит на сегодня?

— Нет, давай еще раз! — сказала Брыся. — А то надо закрепить полученный результат! С помощью мати-вации!

Мы побегали еще несколько минут и пошли домой. Брысе так понравилось разговаривать с лапами, что теперь она убеждала хвост держаться как можно выше в присутствии «зазаборных», а не трястись между ног, как обычно. Хвост слушался, а я поддерживала инициативу с помощью «мати-вации».

Так, разговаривая с хвостом, мы и вошли в деревню. В первом же дворе огромный доберман, удивившись такому смелому параду, не облаял ее, как обычно, а сказал вполне дружелюбно:

— Эй, мелочь! Ты что это тут ночью делаешь? И с кем это ты там болтаешь?

— Не болтаю, а беседую. С хвостом, — смутилась Брыся. — А что?

— Ой, умора, ой, не могу! — покатился со смеху доберман. — С хвостом она беседует! А что ты тут делаешь?