— Тренируюсь! — гордо ответила Брыся. — Для выставки!

— Ой, опять уморила! — заржал во все горло доберман и рухнул на клумбу. — На выставку собралась! Ты в зеркало-то себя видела?!

— Нет, а что? — насторожилась Брыся.

— Не слушай его, — мягко сказала я, — пойдем домой.

— Нет, а что!? — повторила Брыся, обращаясь к доберману, продолжавшему кататься по клумбе.

— Да ты же на чучело похожа! — вдруг заорал он и, подскочив пружиной, приземлился на все четыре лапы. — Ты же худющая, как щепка! И хохол на голове, как у попугая! И шерсть кудряшками! Какая выставка?! Не ходи! Все смеяться будут! Уро-о-одина!

Он громко заржал и опять рухнул на клумбу, дрыгая ногами. Брыся подняла на меня глаза, полные слез и немого укора. Сердце мое разрывалось, потому что я знала: в такой момент никто не может помочь.

— Брыся, — мягко сказала я, — я же тебе говорила, не слушай.

— Мама! — всхлипнула Брыся. — У меня правда вид, как у чучела? Зачем же мне тогда на выставку?!

Она заплакала. Доберман продолжал громко ржать за забором. Ему вторили соседские псы.

— Уродина! — неслось отовсюду. — Щепка! Чучело!

Я взяла ее на руки, крепко прижала к груди и укоризненно посмотрела на добермана.

— Псих ты, — сказала я ему. — Зачем тебе это надо?

— А чего она тут ходит? — ощерился тот. — Сидела бы, как все, за забором, дом бы охраняла! Так нет, на выставку ей надо! Тьфу! Фифа!

Прижимая к себе плачущую Брысю, я быстро пошла прочь. Я шагала по улице и думала о том, что в жизни каждого человека однажды встречается такой вот доберман. И что моими клиентами становятся те, кто однажды ему поверил…

Вскоре Брыся успокоилась и теперь просто тяжело вздыхала, положив голову мне на плечо. Она молчала и не хотела со мной разговаривать. Так мы и вошли в дом.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил ЖЛ. — Вы же, вроде, тренироваться пошли?

— Да ничего страшного, ее опять облаяли…

Брыся посмотрела на меня, как на предателя, но ничего не сказала. Когда я спустила ее на пол, она молча залезла на диван и свернулась клубком в самом дальнем углу. Я села рядом и начала молча гладить ее по голове.

— Не поеду на выставку, — угрюмо пробубнила Брыся.

— Почему?

— Ты что — не слышала?! А если он правду сказал?

В ее глазах опять заблестели слезы.

— Я — тощая уродина! И шерсть кудряшками! И хохол! Зачем позориться?

— Ну, какая же ты уродина? — возразила я, приглаживая ее хохолок. — Ты не худая, а стройная, и шерсть мы тебе расчешем и уложим, и если я тебе предлагаю ехать на выставку, это значит, что ты вполне способна там победить.

— Не поеду, — замотала головой Брыся. — Все кончено.

— Ну, если все кончено, тогда, конечно, не надо никуда ехать. Но если кто-то тебе сказал, что ты — уродина, а ты поверила, то очень жаль. Ты пойди завтра, спроси Энди и Робина.

— Но они же друзья! Как ты не понимаешь! — возмутилась она сквозь слезы. — Они не скажут!

— Ну что ж, если тебя устраивает, что ты так никогда и не узнаешь, чего на самом деле стоишь, мне очень тебя жаль. Впрочем, не хочешь — не надо! Я тебя и так люблю…

Я потрепала ее по ушам и пошла на кухню готовить ужин. Брыся понуро поплелась за мной, повесив хвост между ног.

— А как узнать, но так, чтобы без выставки? — спросила она, садясь в углу.

— Никак, в этом-то вся и проблема. Твои друзья скажут, что ты — самая красивая, а враги скажут, что ты — жуткая уродина. А всем остальным — все равно. И только эксперт может сказать правду.

— Икс-перт? — спросила она. — Это кто?

— Человек, который знает о кокерах все-все.

— Я тощая… — упрямо пробубнила она. — И хохол…

Я пожала плечами и ничего не ответила, продолжая рубить овощи и проклинать противного добермана. Конечно, я могла бы отказаться от затеи с выставкой, но там Брыся могла увидеть положительные стороны общения с незнакомыми людьми и собаками… Кроме того, у нее была бы цель, которая позволит совсем по-другому относиться к своему окружению.

Но пока Брыся сидела в углу, уставившись в пол. Вид у нее был совершенно несчастный. Я бросила недорезанные овощи и села рядом с ней.

— Не переживай, — сказала я и толкнула ее плечом. — Это все неважно. Важно то, что у тебя есть я, а у меня — ты. Так?

— Так… — грустно согласилась она.

— А еще у тебя есть папа, Чарли, Энди и Робин. Так?

— Так… — согласилась она, не понимая еще, к чему я клоню.

— А еще к нам приходят гости и кормят тебя печеньем, хоть ты и кусаешь их за икры. Так? — сказала я и толкнула ее локтем.

— Так! — хихикнула она.

— А еще ты умеешь незаметно красть вещи! — засмеялась я. — Так?!

— Так! — радостно заорала Брыся и залезла ко мне на колени. — А с хохлом что можно сделать?! А то он мне надоел!

— Вообще-то, я собиралась сделать тебе настоящую прическу. Уже и ножницы купила, и шампунь… Теперь, наверное, и смысла-то никакого нет? — сказала я, отбиваясь от ее слюнявых поцелуев.

— А ты точно его сострижешь? — спросила она, оторвавшись от моего лица.

— Конечно! — сказала я, вытирая щеки. — Но дело не в хохле. Ты это потом поймешь…

Узнав, что скоро у нее будет настоящая прическа, Брыся повеселела и помчалась играть с ЖЛ в придуманную ею игру под названием «как-можно-более-незаметная-пропажа-личных-вещей-ЖЛ-прямо-из-под-его-носа».

Пока они развлекались, я включила компьютер и, открыв уже изученную мной вдоль и поперек страницу, записала Брысю на ее первую выставку. Действовать надо было как можно быстрее — оставался месяц. Я решила возить ее на машине, чтобы больше не встречаться с «зазаборными».

Мы долго и упорно тренировались, и вскоре прогресс стал очевиден: Брысины движения сделались плавными, она больше не закусывала губу, когда бежала.

За неделю до выставки я объявила Брысе, что настал час стрижки. Осознав всю важность предстоящего процесса, Брыся дала себя помыть, завернуть в полотенце и уложить на диван — обсыхать. Я включила ноутбук, где на прямой связи дежурила Марина, и пристроила его рядом со столом.

— С чего начнем? — спросила я Брысю, ставя ее на стол. — С хохла?

— Только покороче стриги, — потребовала Брыся. — А то он мне страсть как надоел.

Я высушила ее феном, расчесала и распрямила все упрямые кудряшки. Серебро ее шерсти заблестело, переливаясь под светом ламп.

— Давай сюда свой хохол! Сейчас отрежем…

Она послушно подставила голову. Ее кудри белым кружевом посыпались на стол. Потом стрижка пошла своим чередом, и через три часа я чувствовала себя по меньшей мере Пигмалионом: из бесформенного клубка шерсти постепенно проявился настоящий кокер — квадратный, с красивой головой и удивительно элегантными линиями плеча и шеи. Я сделала несколько фотографий и послала их Марине. Брыся, пользуясь передышкой, носилась по дому и разглядывала себя в зеркалах.

— Иди-ка обратно на стол, — позвала я ее, закончив обсуждение деталей. — Надо еще задние ноги доделать. Никак не пойму, как их правильно стричь…

— Нет уж! — возмутилась Брыся. — Ты сначала пойми, а потом стриги! А то будет некрасиво! Видишь, какие у меня ушки хорошенькие? Если ноги испортишь, я на выставку не пойду!

— Ладно, — согласилась я. — Давай ноги на завтра отложим.

Тут как раз ЖЛ вернулся из магазина. Брыся помчалась здороваться с ним и показывать новую прическу.

— Ох, какая стрижка! — восхитился ЖЛ, разглядывая собаку со всех сторон.

— Надо только ноги доделать, но мы это на завтра отложили, — сказала я. — Нравится?

— Очень! — кивнул ЖЛ.

— Ага! — страстно закивала Брыся. — Хохол отрезали — и сразу, нате вам! Красиво!

— Брыся, иди, покажись Энди и Робину. А то они тебя еще со стрижкой не видели! — сказала я и открыла дверь в сад.

Брыся кивнула и умчалась в темноту. Из глубины сада донесся лай и шуршание.

— Они сказали, что им нравится! — гордо сообщила Брыся, ворвавшись обратно на кухню. — Они уверены, что я победю!