Бушевала гроза. Дождевые потоки и порывы ветра в любую минуту могли сбросить людей Лаоклейна с крутого обрыва во вспененные воды озера. Единственная женщина, такая же бесстрашная, как и мужчины, вместе с ними старалась удержаться на краю обрыва, Душой и сердцем она рвалась домой к своей дочери и своему мужу. Ничто не могло помешать ей.

Волны бились о берега, спорить с бушующей водой было опасно и трудно. Лаоклейн проклинал поспешность, которая подтолкнула его поехать на лодке, а не ехать в объезд на лошадях. Что-то говорить было бесполезно, слов не было слышно. Ветер и дождь обрушивали на них ледяные потоки. На их глазах молния расщепила дерево на склоне, но дождевой поток погасил первые языки пламени.

Приятно было увидеть лошадей, сгрудившихся у каменного моста. С облегчением люди покинули лодку – они были сухопутными жителями, а не моряками. Их встретил молодой человек, приставленный к их лошадям. Лицо его было бледным, мужество его было на исходе. Вскоре он уже торопливо шел за всадниками, ведя лошадь, на которой сидела жена крестьянина.

Перед глазами Лаоклейна предстала смазанная дождем картина, которую он боялся увидеть. Бушевавшая гроза была ничто по сравнению с той, что разыгралась на склоне холма. Мужчины сражались, спешившись, кинжалами, палашами и боевыми топорами. Мужчины Макамлейдов были в меньшинстве, потому что те, кто остался защищать крепость, сражались в замке с небольшой бандой. Между группой захватчиков со щитами и парапетами крепости лежало несколько тел.

Лаоклейн видел, как из ворот выбежали воины, сражаясь с теми, кто их задерживал в крепости. Силы их превосходили противника. Лаоклейн бросился отражать нападение тех врагов, которые были рядом с ним.

Хозяйства крестьян были разорены. Их сады были растоптаны, много скота порезано. На месте одной хижины было пепелище, еще одна была подожжена, но дождь погасил пламя. Ливень затихал, и это было небольшим облегчением. Лаоклейн громко призвал своих людей к большей мужественности и стойкости и вселил надежду в тех, кто был осажден. Стремительно обнажив клинок, он защищал своих людей и мстил за тех, кто пал. Везде, где он появлялся, он одерживал победу.

Когда последний из грабителей был уничтожен, Лаоклейн помчался в крепость. Его пульс стал биться чаще, когда он вспомнил Дару и как непривычно слаба она была в последнее время. Его охватил страх.

Уставший, он думал лишь о своей жене. Она же свой страх и волнение направляла на полезные дела, заставляя слуг волей-неволей подчиняться ей. Она не обращала внимания на их страх и отвергала их нежелание выбираться из безопасных укрытий. Когда голодные и раненые мужчины возвращались в замок, их ждала горячая еда, припарки, заживляющие раны, и чистые бинты.

Только Лаоклейн вошел в дверь, к нему подлетела Дара. Радость вспыхнула в ней, когда она увидела его.

Даже потом, когда они остались одни в их комнате, где она промывала и перевязывала глубокую рану на его бедре, длинный, но неглубокий порез на предплечье, радость не покидала ее. Она хорошо ее прятала, когда просила его сидеть спокойно, обрабатывая его раны. Закусив нижнюю губу, она вытаскивала кожаные клочки из раны на ноге.

Лаоклейн видел, как она изменилась в лице, побледнела.

– Это может сделать Гарда или Бретак.

– Не так осторожно, как я, – сказала она.

– Но я пережил годы сражений и множество ран без твоей помощи, дорогая.

– Эту ты не переживешь, если будешь говорить и снова двигаться, дорогой.

В ответ он что-то профыркал, но не пошевелился и не сказал ни слова до тех пор, пока последний бинт не был завязан на ноге.

– Я не беспомощный, дорогая. Я еще могу наказать твою дерзость.

Его голос и лицо стали зловещими. Отпрянув, она смотрела на него со страхом и надерзила ему:

– Чтобы поймать меня, дорогой, тебе нужны две здоровые ноги.

– А если я прикажу тебе подойти ко мне?

– Приказы существуют для тех, кто их отдает!

Она не ожидала от него такой прыти. Он наклонился вперед и легко схватил ее, не обращая внимания на раненое бедро. Конечно же, не было никакого наказания. Дара обняла его за шею и крепко сцепила руки. Положив голову ему на плечо, она вздохнула.

– О, Лаоклейн, я так за тебя боялась. Не будь безрассудным в сражении, иначе твоя смерть станет и моею.

Неловко он старался ее успокоить, но его уверения не могли унять тревогу внутри ее. С радостью и страхом она думала, какое божество наградило ее такой драгоценностью и какое несчастье могло бы лишить ее этой драгоценности.

Летний ливень начался снова, и опять бешеные потоки текли по холмам и разбивались о неприступные горы. И хотя несчастные крестьяне суетились в своих лачугах, им больше по душе была жестокость природы, чем жестокость человека. Потери крестьян были значительны. Их лишили урожая и скотины, но они надеялись на помощь Макамлейда.

Потери клана были незначительны. Лаоклейн сидел во главе длинного стола. Его приближенные один за другим отчитывались за людей. У Никейла погиб один, двое раненых, Бретак назвал еще одного погибшего. У Дунстана потерь не было, но один был сильно покалечен. Среди погибших был Криф.

Не было известий о тех, кто охранял скот. Гарда ждала в нетерпении. Она все время смотрела на Дунстана. Глаза ее обвиняли его. В этой драке убили двух крестьян: женщину и смелого молодого мужчину. У нее остался муж, у него жена, у обоих остались дети.

Наконец Лаоклейн потребовал объяснения:

– Итак, Бретак, ты и твои люди должны были не допустить этих грабителей в долину. Почему же вы потерпели неудачу?

– Ума не хватило. Подошел пастух и сказал, что напали на стадо. Мы пошли за ним, но обнаружили, что все спокойно, коровы целы, хотя лагерь был атакован стрелами и копьями. В один миг мы поняли свою ошибку. Мы вернулись в долину, но враг опередил нас. Твоя злоба должна быть направлена на меня. Я в ответе за потери в Галлхиеле. Моя вина.

Лаоклейн покачал головой:

– Ты делал то, что было нужно. Ты не виноват. Мы потеряли людей, несколько крестьян лишились домов и средств к жизни, но гораздо больше крестьян не тронули – тех, кто остался в стороне от тропы, по которой покатился смерч разрушения. Никто не останется без еды или крова.

Когда сделали все, что могли, отдали приказы позаботиться о людях и укрепить оборону долины, Лаоклейн уступил требованиям Дары и пошел спать. Она придет к нему через некоторое время, а сейчас она была нужна Гарде. Дунстан уехал в горы, чтобы самому убедиться, что ни стадо, ни его пастухов не тронули. Гарда не найдет себе места, пока не подтвердят, что Парлан в безопасности.

– Весть донеслась бы быстро, если бы там было опасно, – успокаивала ее Дара. – Милорд назначил хороших мужчин охранять стадо.

– Но Парлан еще мальчик.

– Я уверена, за ним внимательно следят. Поверь суждению Лаоклейна и в способности своего сына. Поверь в Дунстана. Какой бы отец послал своего сына на задание, рассчитанное на мужчину, зная, что мальчик к нему не подготовлен. Нет, нельзя всем не верить.

– Поистине, миледи, такие речи уверенно произносит женщина, чей ребенок действительно находится в безопасности, потому что она его еще носит. Вот когда твой ребенок начнет ускользать из твоих рук, ты будешь говорить не так уверенно и страх твой будет куда больше моего.

Дара не обращала внимания на горечь речей Гарды, на то, что она говорила честно и прямо. Дара не согласилась с ней.

– Я отпущу своих детей, если буду знать, что их отец позаботится о них. Если бы я умерла, рожая, я бы сожалела, что не узнала своего ребенка, но я бы никогда не сомневалась в том, что Лаоклейн позаботится о его будущем.

Гарда рассердилась:

– Даже не намекай на такую возможность. Ничто не помешает рождению ребенка! – Хотя в действительности она была не очень уверена в этом. Она рожала не один раз. Пока еще не редки были мертворожденные дети и лихорадящие матери.