Эстер впервые почувствовала, что для того, чтобы отдать команду телу, ей требуется некоторое время.

– Возьмите себя за щиколотки. Она нагнулась к полу, стараясь при этом не сгибать ноги.

– Когда девушка принимает такую позу перед мужчиной, это уже о многом говорит.

Кровь прилила к голове Эстер, и она не могла ответить. Да и не хотела.

– Выпрямитесь.

– Где я могу это сделать?

– Вот видите. – Итальянец поднялся с кресла. – Вы тоже задаетесь вопросом, где. Для таких людей, как Мы, все-таки важно соблюдать некоторые условности. Хорошо, идемте, я провожу вас.

Эстер невольно восхитилась тем, что у этого человека есть специальное помещение, где гости в его присутствии могут предаваться столь интимным утехам.

Прямо из залы они вошли в темную комнату, вход в которую был занавешен тяжелой портьерой.

Итальянец щелкнул невидимым выключателем.

Комната озарилась ослепительным светом.

Девушка увидела посреди нарочито замкнутого пространства без окон высокое кожаное кресло на своеобразном постаменте. Кресло сверкало никелированной сталью и вообще неприятно напоминало стульчак в кабинете женского врача. Сходство довершали разведенные в стороны на блестящих трубках кожаные подставки для ног.

Прямо напротив стоял плюшевый диван, изогнутый в виде подковы. На таком диване, подумала Эстер, могут сразу поместиться несколько человек. Означает ли это, что в некоторые дни здесь бывает больше одного зрителя?

Она представила, как бы это выглядело, если бы она согласилась проделать то же самое на виду у двоих, троих, четверых мужчин. А если бы среди приглашенных были женщины?..

– Я должна лечь в это кресло?

– Буду вам весьма признателен.

– Только нельзя ли убавить свет?

– Отчего же?

В следующее мгновение освещение стало почти сумеречным.

– Да, так лучше. Она подошла к креслу и потрогала одну из подставок.

– Если я положу сюда ногу, это будет некрасиво.

– Ошибаетесь.

Итальянец уже занял место на диване.

– Сначала снимите с себя все. Здесь, по-моему, совсем не холодно.

Она огляделась, словно желая убедиться в правоте его слов. Не спеша расстегнула и спустила с плеч кофточку. Стащила через голову майку.

Бюстгальтеров Эстер не носила, не слушая возражений матери относительно того, что подобное обхождение с грудью лишает ее должной формы.

Грудь у Эстер была маленькая, но очень выразительная, с заметно выступающими пирамидками бурых сосков.

Пока она избавлялась от майки, соски нервно сморщились.

Она растерла их ладонями.

Взгляд итальянца уже не волновал ее в той мере, как поначалу, а, напротив, подбадривал и согревал.

Она поднялась на помост и легла спиной в прохладу черной кожи.

Не снимая туфель, она подняла ноги и опустила икры на оказавшиеся очень удобными подставки.

Между широко раздвинутых ног на нее внимательно смотрел мужчина.

Она не могла оторваться от его завораживающего взгляда, подсознательно представляя себе, что именно он видит благодаря ее совершенно раскрытой позе.

Итальянец молча ждал.

Эстер заложила руки за голову и замерла, прикрыв глаза. Ей нужно было расслабиться.

Думая о своем, она начала поводить из стороны в сторону бедрами и сразу же почувствовала ручку, задевающую край кресла и трогающую ее своим кончиком где-то внутри.

Заиграла музыка.

Слушая ее, Эстер забыла о том, что должна делать.

Мужчина не торопил ее. Он курил трубку, и аромат его крепкого табака сам собой воскрешал грезы, которые посещали Эстер прошлой ночью…

Только вместо вчерашнего Берни теперь рядом с ней оказалась та ненавистная женщина, которая была причиной их немого раздора.

Чтобы хоть как-то отомстить, Эстер представила ее себе обнаженной.

Это было ошибкой, потому что без черного плаща соперница выглядела еще великолепнее.

Груди женщины нависали над самым лицом Эстер, полные и тяжелые, с крепкими брусничниками сосков. До них хотелось дотянуться губами.

Женщина стояла и смотрела на Эстер, а левая рука ее уже трогала лепестки раскрытого цветка…

Итальянец с интересом наблюдал, как пальцы девушки медленно ложатся на розовые складки промежности и начинают сначала робко, а потом все уверенней и уверенней играть с ними, раздвигая и пощипывая.

Пальцы были длинные и тонкие, с красивыми овальными ногтями, имевшими загадочный перламутровый оттенок.

Потом он встал с дивана и подошел к креслу вплотную, остановившись между свободно разметавшимися ногами. Глаза Эстер были закрыты.

Она не могла не чувствовать его приближении. Она просто не хотела, чтобы он об этом знал. Она ждала, и только пальцы ее жили своей независимой жизнью…

Он нащупал потеплевший от долгого соприкосновения с телом стержень ручки.

Ощутив постороннее движение, девушка слабо застонала.

Присев на корточки, итальянец осторожно вытянул стержень и заметил, как плавно закрылось за ним крохотное отверстие.

Он убрал ручку в нагрудный карман. Это был его любимый «паркер» с платиновым пером.

Розовые губки излучали нежность. Они и в самом деле напоминали детский ротик, который хотелось приголубить и поцеловать.

Он поборол соблазн. Он вернулся на диван.

Пальцы замерли.

Она думала, что сейчас все начнется, но ничего не произошло.

Неужели он действительно не хочет ее?

Иногда перед сном ей представлялось, что она лежит именно в этой раскрытой позе на массивном столе из мореного дуба и мужчина – не то Берни, не то кто-то другой – подходит к ней и жестоко берет, пронзая до самого нутра.

Греза осталась мечтой. Эстер открыла глаза.

Итальянец по-прежнему был здесь. Она почему-то думала, что он ушел, покинув ее в этой странной комнате, потолок которой, как она теперь видела, был очень низким.

Зато она больше не чувствовала предмета, одновременно приятно и неприятно торчавшего в ней все это время.

Скосив глаза на своего единственного зрителя, она увидела кончики грудей и прикрыла их ладонями.

Он улыбнулся.

– Сейчас вы были похожи на изумительную скульптуру, кара. Знаете, существуют такие скульптуры, у которых какая-то часть подвижна, но при этом сохраняется ощущение статики. Вам идет быть беззащитной.

Только сейчас она заметила, что ноги ее, до сих пор просто лежавшие на подставках, оказались прикованы к ним мягкими кожаными шнурами. Когда это было сделано, она не знала. Она знала только то, что при желании итальянец может проделать с ней все что угодно, и она будет вынуждена ему покориться.

– Не бойтесь, кара. – Он верно прочел ее мысли. – Мне важно ваше ощущение. Я не тот, кто издевается над женщинами. Только варвары брызгают кислотой на картины бессмертных мастеров. Скажите что-нибудь.

– Что вы от меня хотите?

– Ничего. Вам разве не хочется просто лежать и давать мне возможность лицезреть вас во всей красе, дарованной вам природой?

– И вы не надругаетесь надо мной?

Она даже сама не могла точно для себя установить, чего именно она этим добивается. Убеждает или провоцирует?

– Если мы оба понимаем, что я в любой момент могу это сделать, тогда зачем мне делать это по-настоящему?

– Наверное, это приятно… Ведь многие мужчины не упускают случая.

– Это ваш маленький комплекс, кара. Ни один мужчина не изнасилует женщину, которая ему нравится. Обычно насильники вообще не смотрят на внешность жертвы. Она им безразлична. И наоборот, красота женщины служит ей самой верной защитой, если у нее нет ничего другого. Вы скажете, что случается всякое. Разумеется, есть и безумцы. Мы все – безумцы, но каждый – по-своему.

– Я тоже?

– У вас есть сомнения?

Она вздохнула.

– Как жаль сознавать, что для того, чтобы получить удовольствие, нужно немножко сойти с ума…

– Однако некоторые сходят с ума, не получая удовольствия.

– Но никогда – наоборот.

Эстер увлекал этот причудливый философский диспут. Диспут между обнаженной девушкой, распятой во врачебном кресле, и полностью одетым мужчиной, который удобно устроился на диване и знай себе попыхивает гнутой трубкой.