Когда сестры, закончив обед, убирали со стола, тихо скрипнула входная дверь. Садаё влетела в комнату Йоко.

– Сестрица, кто-то пришел. Целый день у нас сегодня гости. Интересно, кто же это?

Садаё с любопытством прислушалась. Йоко тоже недоумевала, кто бы это мог быть. Через некоторое время негромкий мужской голос спросил, можно ли войти. Садаё побежала в прихожую, а Айко вышла из кухни, развязывая тесемки на рукавах кимоно. Вскоре Садаё вернулась к Йоко с визитной карточкой. На дорогой, с золотым обрезом, карточке значилось: «Хадзимэ Ока».

– О, вот уж кого не ждала! – вырвалось у Йоко, и она вместе с Садаё поспешила в переднюю. Невысокий, красивый, как девушка, Ока, сложив зонтик, покрасневшими, точно нарумяненными, пальцами смахивал с пальто таявшие снежинки. Вид у него был сконфуженный.

Йоко проводила гостя наверх и с гордостью показала ему припудренный снегом великолепный пейзаж, открывавшийся за стеклянной дверью.

– Хорошо у нас здесь, не правда ли? Вы замерзли, наверно? Я рада вашему приходу. Вы как раз кстати сегодня. По соседству с нами – знаменитый «Тайкоэн», за той рощей – гостиница «Коёкан». А эту криптомериевую рощу я просто обожаю. Выпал снег, и она стала еще красивее.

Ока выразил свое восхищение рощей, которая ослепительно ярким видением то проступала сквозь снежные вихри, то исчезала за ними.

– Интересно, как вы нашли меня? Получили письмо от Курати?

– Нет. – Ока загадочно улыбнулся.

– Странно… Как же тогда?..

Они возвращались с веранды в гостиную. Ока неторопливо сказал:

– Не получая от вас приглашения, я не отваживался прийти, но сегодня решил, что в такой снег у вас, пожалуй, не будет гостей и вы не откажетесь меня принять…

Его кузина, объяснил Ока, учится в женской гимназии «Юран». Она-то и рассказала ему как-то, что с нового года в их гимназию поступили красивые сестры Сацуки – две из трех сестер, которые живут в Сиба, в доме за храмовой рощей, известном вокруг как «Усадьба красавиц», и что старшая из них – та самая необыкновенная красавица, о которой ходили разные толки после заметки в «Хосэй-симпо».

– Охочие до сплетен гимназистки принялись злословить о новых ученицах. Когда эти разговоры дошли до меня, я сразу догадался, о ком идет речь, но со дня на день откладывал визит.

Мир тесен, подумала Йоко и забеспокоилась, как бы разговоры о ней не повредили сестрам. В это время Садаё, неуверенно держа поднос, внесла приготовленный Айко чай. Садаё сияла. В этот день скучное однообразие их жизни нарушило появление гостей. С искренней радостью на круглом улыбчивом личике она приветливо поклонилась Ока. Движением головы откинув со лба волосы и простодушно глядя на юношу, она подошла к сестре и громко спросила:

– Кто это?

– Пойди позови Ай-сан. Я вам представлю гостя. Ока чуть не со слезами на глазах пристально смотрел на хибати. Он немного похудел. Впрочем, может быть, это только показалось Йоко. Он слишком болезненно переживал свои семейные неурядицы, на которые другой, быть может, не обратил бы внимания, и сейчас явно искал утешения, хотя ни словом не обмолвился об этом.

– Ну что ты так спешишь, Саа-тян? – донесся снизу голос Айко. – Не терпится тебе!

– Нельзя так долго прихорашиваться. Сестрица велела поскорее, – столь же отчетливо послышался голосок Садаё, в котором не было и нотки застенчивости.

Йоко, улыбаясь, ласково посмотрела на Ока. Он тоже улыбнулся, подняв голову, но, встретившись взглядом с Йоко, залился румянцем и отвел глаза. Пальцы его, лежавшие на краю хибати, дрожали.

Вскоре в комнату вошли Айко и Садаё. Они остановились за спиной Йоко. Продолжая сидеть, Йоко рукой поманила их и сказала:

– Подойдите сюда, поближе… Это мои младшие сестры. Прошу вас быть друзьями. А это господин Хадзимэ Ока, мы ехали на одном пароходе… Ай-сан, ты не знаешь… Простите, как зовут вашу кузину? – обратилась она к Ока.

Тот окончательно смутился. Способность Ока смущаться и краснеть привлекала и в то же время отталкивала людей. Ока поспешно встал, но тут же снова принял прежнюю позу и, видимо, пожалел об этом.

– Что?

– Как зовут девочку, которая рассказывала вам о нас?

– А, ее тоже зовут Ока.

– Тогда я знаю ее. Она на класс старше, – глядя прямо в глаза Ока, заявила Айко тем же ровным тоном, каким разговаривала с Курати.

Ее взгляд был, как всегда, невинным, настолько невинным, что казался порочным, – иными словами, он был настолько порочным, что казался невинным. Ока не мог отвести глаз от Айко и стал пунцовым до мочек ушей. Заметив это, Йоко почувствовала к Айко еще большую неприязнь.

– А как поживает Курати-сан? – спросил Ока, явно обрадованный тем, что удалось наконец перевести разговор на другую тему.

– Курати-сан? Он, к сожалению, только что ушел… Но надеюсь, теперь вы будете заходить ко мне чаще. А Курати-сан живет по соседству, совсем рядом, и мы можем как-нибудь вместе пообедать. Я впервые после возвращения принимаю гостей в этом доме. Правда, Саа-тян?.. Очень хорошо, что вы навестили меня. Я давно хотела вас видеть и все ждала, когда Курати-сан сообщит вам мой адрес. Ведь мне нельзя писать вам. (Тут Йоко многозначительно взглянула на юношу, словно хотела сказать: «Вы, надеюсь, понимаете?») Из писем Кимура-сан я знаю о вас все. Он пишет, что у вас много неприятностей.

Ока наконец преодолел смущение. И мысли его и речь стали более связными. Айко всего раз взглянула на него спокойно и пристально, а потом отвернулась, уставившись в одну точку, и казалось, думала о чем-то очень далеком.

– Самая большая моя беда – бесхарактерность, – говорил Ока. – Родные непременно хотят сделать из меня коммерсанта, чтобы я унаследовал дело отца. Быть может, это и хорошо. Но беда в том, что я ровным счетом ничего не смыслю в коммерции. Иначе я охотно послушался бы всех, особенно мать, – ведь все равно я ни к чему не годен с моим слабым здоровьем. Но… Иногда мне кажется, что я охотно стал бы нищим. Стоит напомнить мне, что я глава семьи, как я испытываю жгучий стыд и думаю, что не стоит жалеть таких, как я, никчемных людей… Я еще ни с кем не говорил об этом. После моего неожиданного возвращения в Японию за мной даже установили слежку… В таких семьях не может быть искренних друзей, не с кем поговорить по душам… Я невыносимо одинок.

Он говорил очень серьезно и жалобно глядел на Йоко. Мелодичный голос его слегка дрожал, в словах сквозила грусть, такая сдержанная в сравнении с ненастной погодой, порывистым ветром, от которого кружился снег и поскрипывали двери. Йоко не понимала людей слабовольных, но знала, что Ока способен и на решительные поступки – ведь смог же он, приехав в Америку, на том же пароходе вернуться в Японию. Другой юноша на его месте без малейшего колебания согласился бы с доводами родных и, по крайней мере, сделал бы вид, что с радостью готов продолжить дело отца. Ока же упорно твердит, что это ему не под силу.

И в самом деле, не каждый ведь способен стать коммерсантом. А родственники Ока ничего не понимают, только и знают ахать да охать. Йоко считала их просто недалекими. Почему же он не проявит чуть больше энергии и не преодолеет в себе эту глупую нерешительность? На его месте она попользовалась бы имуществом, а потом отвела бы душу, вволю посмеявшись над теми, кто хлопотал вокруг него, и сказала бы что-нибудь в таком духе: «Ну что, довольны?» Ей даже стало досадно, что Ока размазня. Но в то же время он был настолько мил, что ей захотелось прижать его к груди. Ока допил зеленый чай, очень искусно приготовленный, и разглядывал чашку, любуясь тонкой работой.

– Чашка дрянная и не заслуживает вашего внимания.

Ока покраснел, словно совершил какую-то неловкость, и опустил голову. Он, видимо, не умел говорить комплименты, приличествующие случаю. Йоко догадывалась, что Ока считает неудобным засиживаться в доме, куда пришел впервые, и всячески старалась не дать ему возможности откланяться.

– Посидите еще немного, пусть пройдет снег. Сейчас я налью вам индийского черного чаю, который недавно привезли, попробуйте его, пожалуйста. Ведь вы знаете толк в чае. Мне хотелось бы выслушать ваше мнение. Ну подождите хоть минутку, прошу вас, – удерживала она Ока.