– Правильно ли я понимаю, что прокурор хочет помешать стороне защиты идентифицировать человека, который установил монету в патрон люстры? – поинтересовался судья Барнс.
Сэмпсон вытер платком вспотевший от усердия лоб.
– Я не понимаю, как это может относиться к данному делу. Это просто еще больше все запутает. Давайте предположим, что какой-то человек входил в дом с целью ограбления до того, как было совершено убийство. Это никак не относится к данному делу.
– А что, если этот человек вошел в дом в момент убийства? – сухо осведомился судья Барнс.
– В этом случае не имеет значения, кто именно это был. У суда и так уже есть доказательства того, что отпечатки пальцев на монете не принадлежат подсудимой. Это все, что сторона защиты должна доказать… Ваша честь, подсудимая должна лишь доказать, что не участвовала в ограблении и не вставляла монету в патрон люстры. И с того момента, как этот факт считается доказанным, выявление лица, сделавшего все это, становится безотносительным к делу, если только это лицо не действовало в преступном сговоре с обвиняемой. И сторона обвинения протестует против таких попыток.
– Отлично! – всплеснул руками Мейсон. – Если обвинение не хочет, чтобы присяжные узнали, кто на самом деле убил Остина Куленса, я не собираюсь тратить свое время, пытаясь сделать за них их работу. Вопрос снимается. Свидетель может быть свободен.
– Это нечестно! – выпалил Сэмпсон. – Вы просто пытаетесь перетянуть присяжных на свою сторону!
– Вы тут единственный, кто… – заорал на него Мейсон.
– Джентльмены, – перебил его судья Барнс. – В этом суде будет соблюдаться порядок. Я не хочу, чтобы здесь еще хоть раз прозвучали подобные замечания. Мистер Мейсон, ваше замечание в отношении стороны обвинения было необоснованно и неправомерно. Мистер Сэмпсон, ваше замечание в отношении цели, с которой мистер Мейсон задает свидетелю вопросы, было поистине из ряда вон выходящим. Мистер Сэмпсон, суд в первую очередь делает предупреждение вам, потому что именно ваше замечание, которое было абсолютно неправомерным, вызвало столь же неправомерную реакцию мистера Мейсона. Факт остается фактом, джентльмены, вы больше не должны переходить на личности. Это мое последнее предупреждение.
– Хорошо, – вздохнул Мейсон, усаживаясь в свое кресло. – Сторона защиты закончила.
– Вы хотите сказать, что прекращаете прения? – спросил Сэмпсон.
Мейсон взглянул на судью Барнса:
– Ваша честь, раз уж я вправе излагать любые замечания суду, я хотел бы предложить вам объяснить прокурору, что, когда сторона защиты говорит, что закончила, обвинитель не должен делать никаких замечаний ее представителю. Мне кажется, присяжные понимают, что защита сделала все, что только было в ее силах, чтобы разрешить это дело, и единственной причиной, почему мы не раскрыли его до конца, является то, что…
– Осторожнее, мистер Мейсон, – остановил его судья Барнс.
– Все и так очевидно! – усмехнулся Мейсон. – Вот что я хотел сказать, ваша честь.
– Джентльмены, кто-нибудь из вас хочет еще что-либо добавить по существу дела? – спросил судья.
Конечно же Сэмпсону было что сказать. Но все его речи свелись к комментированию того, что сторона защиты не смогла опровергнуть выдвинутые обвинения. Затем он предъявил присяжным туфлю подсудимой со следами крови, потребовал у адвоката объяснений по поводу того, как на нее могла попасть кровь, и заявил, что это неоспоримое доказательство виновности подзащитной.
Он осудил стремление защиты убедить суд в том, что в дом должен был проникнуть кто-то еще, заодно убивший Остина Куленса. Кроме того, прокурор обвинил Мейсона в попытке затемнить обстоятельства дела своим заявлением о том, что сержант Голкомб перепутал пули.
Когда Сэмпсон наконец выговорился, Мейсон с улыбкой подошел к скамье присяжных.
– Леди и джентльмены, – начал он. – Суд проинструктирует вас о том, что при вынесении решения вы должны основываться на внутреннем убеждении и все учитываемые при этом доказательства должны прямо указывать на вину подсудимой, кроме того, в деле не должно быть недоказанностей. Если же в деле появятся какие-либо неясные моменты или же какое-либо из доказательств не будет прямо указывать на вину подсудимой, вашей обязанностью является вынести оправдательный приговор.
В этом деле обвинение основывается только на обстоятельствах, свидетельствующих против моей подзащитной. Но когда в качестве доказательства привели револьвер, это бумерангом ударило по обвинению. Доказано, что револьвер был найден в сумочке подзащитной, и я даже признаю, леди и джентльмены, что это действительно была ее сумочка. Не потому, что мне об этом сказала миссис Брил, ее память абсолютно пуста, а по свидетельству очевидца. Но Остина Куленса убили не из этого револьвера. Из него стреляли в Джорджа Трента. По делу проходят всего две пули. И если пуля из револьвера Брил не убила Куленса, значит, она должна была убить Трента. Позвольте напомнить, что в вечер смерти Остина Куленса из этого револьвера был сделан всего один выстрел. Этот выстрел произвел Куленс в кого-то, кто был тогда с ним в комнате. И пуля застряла в стуле. Куленс всегда носил этот револьвер в правом кармане брюк, вот почему в результате осмотра в этом кармане ничего не нашли. А теперь, леди и джентльмены, – обратился адвокат к присяжным, – не остается ничего, кроме как предположить, что миссис Брил решила, будто ее брата убили, и заподозрила в этом Остина Куленса. У Куленса была масса причин желать смерти Джорджу Тренту. Стоит заметить, что у Трента имелись доказательства, которые, если бы он передал их полиции, изобличили Куленса в целой серии ювелирных ограблений. Вот почему Остин Куленс убил Джорджа Трента. Чтобы прикрыть себя, он разыграл целый спектакль, например попытался обвинить Трента в том, что тот заложил бриллианты в игорном доме. И Куленс даже ходил в тот самый игорный дом и говорил с его владельцами, чтобы у них как бы появился мотив для убийства Трента.
Очевидно, джентльмены, что, как и в деле Куленса, Трента не могли застрелить из револьвера, о котором заявило обвинение. Поэтому становится абсолютно ясно, что его убили из другого револьвера, раз уж в этом деле имеется всего два револьвера и всего две смертельные пули, по одной из каждого. Очевидно, что сержант Голкомб решил, будто Остин Куленс был убит из револьвера, найденного в сумочке миссис Брил, а Джордж Трент – из того, который нашли у него в офисе. Голкомб достал из правого кармана пулю, которую патологоанатом извлек из тела Куленса, и передал ее свидетелю Хогану. Эксперт исследовал ее и сообщил сержанту, что она была выпущена из револьвера, найденного в офисе Трента. Так что же случилось? – Мейсон выждал, пока напряжение в зале не возросло до предела, затем продолжил: – Вы оценили характер сержанта Голкомба. Он очень хорошо продемонстрировал его на месте свидетеля. Он думал, что случайно перепутал пули, когда клал их в карманы. Но на самом деле он этого не делал. Чтобы прикрыть то, что он посчитал ошибкой, он сразу же передал Хогану другую пулю, заявив, что она была извлечена из тела Куленса.
Если вы сочтете это мелочью, леди и джентльмены, имейте в виду, что это очень важная мелочь и она может оказаться решающей в деле. Все это произошло только из-за характера сержанта Голкомба. Конечно же, если бы он не считал подсудимую виновной, он никогда не стал бы ее обвинять. Но, решив, что он совершил ошибку, сержант попытался это скрыть и зашел так далеко, что в зале суда, на свидетельской трибуне, сказал то, чего быть не могло. Вне зависимости от того, что вам говорят прокурор и сержант Голкомб, пуля, убившая Остина Куленса, просто физически не могла быть выпущена из револьвера Брил. И в то же самое время Джорджа Трента никак не могли застрелить из револьвера Трента.
Итак, леди и джентльмены, если бы у меня была возможность, я бы совершенно точно смог сказать вам, кто убил Остина Куленса. Но раз уж меня такой возможности лишили, я приму факты такими, какие они есть, и предложу вам обоснованную версию, которая все объяснит в этом деле. И суть не в том, что эта версия будет опираться на невиновность моей подзащитной. Суть в том, что невиновность миссис Брил – это единственно возможная версия, которая сможет все объяснить.
