– Это сможет как-то помочь вам опровергнуть их показания перед судом присяжных?

– Я так не думаю.

– Почему нет?

– Во-первых, их двое, а вы одна. Во-вторых, они могут отрицать, что заходили в дом, а вы не можете ничего отрицать. В-третьих, они дадут клятву на Библии говорить только правду, значит, их словам будут верить. В-четвертых, против них нет никаких улик, а против вас свидетельствует море обстоятельств. В вашей сумочке полиция обнаружила револьвер. Кроме того, там же лежали бриллианты.

– Насколько я понимаю, – сказала миссис Брил, – меня нашли без сознания на дороге, где меня сбила машина. Сумочка лежала рядом со мной и, видимо, была раскрыта.

– Думаю, да.

– Вы спрашивали человека, который меня сбил, абсолютно ли он уверен в том, что револьвер был в моей сумочке, или же он валялся на дороге так близко от сумочки, что можно было подумать, будто он был в ней, но выпал, когда я выпустила ее из рук?

– Пока не спрашивал, – ответил Мейсон, – потому что у меня пока не было возможности еще раз его допросить.

– Но у вас ведь будет такая возможность?

– Да, конечно.

– И вы спросите его об этом?

– Разумеется, – ответил адвокат.

– А если он скажет, что револьвер был не в моей сумочке, а просто лежал на дороге так близко к ней, что он подумал, будто оружие выпало именно оттуда? – поинтересовалась миссис Брил.

– Тогда это будет очко в вашу пользу, – улыбнулся Мейсон.

– Вы не забудете спросить его об этом?

– Конечно же нет.

– А если они не смогут доказать, что револьвер был в моей сумочке, тогда… – Сара Брил вдруг замолчала.

– Тогда, конечно, мы, скорее всего, сможем убедить кого-нибудь из присяжных в том, что револьвер выбросили из синего седана, который был припаркован перед домом как раз рядом с тем местом, куда упала сумочка, когда вы выпустили ее из рук.

– А вы не сможете сказать, что я увидела револьвер, лежавший на дороге, побежала туда, чтобы подобрать его, и вот тут-то меня и сбила машина? – спросила миссис Брил.

– А вы помните, что так оно и было? – поинтересовался Мейсон.

– Нет, я ничего не помню.

– Жаль. Такая версия могла бы помочь только в том случае, если бы вы вспомнили наверняка.

– Мне жаль, но я ничего не могу вспомнить… Можно задать вам пару вопросов?

– Конечно, пожалуйста, – кивнул адвокат.

– Насколько я понимаю, один человек может убить другого в целях самообороны, и это не будет считаться преступлением. Это действительно так?

– Да, вы правы.

– А что означает «самооборона»?

– Противостояние человеку, угрожающему вам смертью или нанесением тяжких телесных повреждений и имеющему возможность исполнить задуманное.

– И что тогда?

– Тогда вы имеете право, например, застрелить нападающего ради спасения собственной жизни.

– Давайте представим, что кто-то был в доме Остина Куленса, – предложила миссис Брил. – Может ли этот человек заявить, что он был вынужден убить Куленса в целях самообороны?

– Не совсем, – покачал головой Мейсон.

– Почему?

– Потому что, если кто-то незаконно проникает в чужое жилище, он посягает на права хозяина и тем самым уже совершает правонарушение. Хозяин дома имеет право защищаться, а человек, незаконно пробравшийся в его дом, – нет.

– А откуда вы знаете, что человек, который проник в дом Куленса, сделал это незаконным путем?

– Человек, который проник в его дом, устроил там короткое замыкание, – ответил Мейсон. – Это указывает на то, что в дом он проник незаконно.

– А если человек проник в дом законным путем, то он мог убить Остина Куленса в целях самообороны?

– При определенных обстоятельствах – да, – кивнул Мейсон. – Но вы никогда не сможете убедить присяжных в том, что такие обстоятельства имели место. В сознании присяжных, и в уголовном кодексе за некоторыми исключениями, дом человека – это его крепость, и в пределах дома он может делать все, что пожелает. Каждый, кто незаконно проникает в чужое жилище, отдает свою жизнь в руки его хозяина. Человек имеет право защищать свой дом, свою жизнь и свою собственность, а тот, кто незаконно вторгается на его территорию, считается агрессором. Что бы хозяин дома ни сделал при таких обстоятельствах, все равно будет считаться, что он защищал себя, а не нападал.

– Что ж, – задумчиво проговорила Сара Брил, – весьма любопытно. Я бы очень хотела вспомнить, что случилось. Возможно, это могло бы помочь.

– Возможно, – поддакнул Мейсон безо всякого энтузиазма.

– А эти свидетели ничего не говорили о том, как я вела себя, когда выбежала из дома?

– Говорили. Вы задержались на крыльце достаточно долго для того, чтобы успеть спрятать что-то в сумочку, затем побежали к дороге. Они опознали вас и решили поскорее уехать.

– Я бежала?

– Да.

Сара Брил поудобнее устроилась на кровати.

– Что ж, мистер Мейсон. Сфабриковано на славу. Думаю, вам не стоит тратить на меня время – вы все равно проиграете.

Мейсон усмехнулся:

– Если я проиграю, для меня это будет означать всего лишь прочерк в послужном списке, а для вас…

– Вы хотите сказать, что меня обвинят в убийстве первой степени?

– Да.

– И это автоматически будет означать смертный приговор?

– Если только присяжные не решат заменить его на пожизненное заключение, – ответил адвокат.

– А они пойдут на это в моем случае?

– Трудно сказать. Это зависит от доказательств, от присяжных, от того, как прокурор представит дело. Возможно, он постарается заставить присяжных вынести смертный приговор без рекомендаций. – Мейсон смотрел на миссис Брил, наблюдая за ее реакцией. – С другой стороны, он может и вовсе не потребовать смертного приговора. Никогда нельзя знать наперед.

– А если это будет приговор с рекомендациями? – поинтересовалась Сара Брил.

– Тогда – пожизненное заключение, – ответил Мейсон.

– Понятно. Делайте все, что сможете. Со мной все будет в порядке.

– Но представьте, что я проиграю… мы проиграем…

– Благослови вас господь, мистер Мейсон! – рассмеялась миссис Брил. – Перестаньте так за меня волноваться. Я прожила долгую и хорошую жизнь. Когда я была помоложе, тоже часто волновалась, но двадцать лет назад решила, что с этим покончено. Я в вас верю. Я знаю, что вы сделаете все, что только возможно. Если присяжные решат, что я виновна в убийстве и что меня надо повесить, – пусть вешают. Это все, что они смогут сделать… Когда я буду подниматься на виселицу, у меня в глазах не будет страха… А теперь, мистер Мейсон… Мне слишком о многом пришлось думать, и я очень устала. Если вы больше ни о чем не хотите меня спросить, тогда я, пожалуй, немного посплю… Мне жаль, что появились эти свидетели. Это очень усложняет вашу работу. Я знаю… Для меня это не слишком-то хорошо, но я не могу ни сказать, ни сделать ничего, что хоть капельку помогло бы вам, мистер Мейсон. Боюсь, вам одному придется с этим разбираться.

Сара Брил поправила под головой подушку, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ее лицо стало спокойным и безмятежным.

Мейсон открыл дверь в свой офис, пропустил Пола Дрейка вперед и вошел вслед за ним. Включив свет, он на цыпочках подкрался к картине, за которой недавно обнаружил микрофон, затем кивнул детективу, и они вместе еще раз сняли ее со стены. Но там уже не было и следа микрофона. Было видно лишь незначительное отличие в цвете краски в том месте, где дырку в стене замазали шпаклевкой.

– Что ж, вот и все, – пробормотал Мейсон.

– Думаешь, его поставили в другом месте? – шепнул Дрейк.

– Нет, – покачал головой адвокат. – Они его вытащили, упаковали и положили на полку в хранилище.

– Почему? Потому что он уже выполнил свою задачу?

– Нет, потому что знали, что мы о нем догадались.

– Откуда им было это знать?

– Это моя ошибка, Пол. Я слишком поздно это понял.

– Понял что, Перри?

– Помнишь, когда мы нашли микрофон, я напечатал сообщение на машинке?