После этого Томми попрощался, пообещав, что подумает. Миссис Перенья сопровождала его до самых ворот и всю дорогу говорила, не закрывая рта, и всячески кокетничала, нагнав на Томми страху. Вообще-то она была на свой лад недурна собой. Интересно, какой она национальности? Не англичанка, это ясно. Фамилия испанская или португальская, но это, должно быть, по мужу. Возможно, что она ирландка, правда, по выговору не скажешь, но тогда хоть понятно, откуда эта горячность и говорливость.

В конце концов условились, что мистер Медоуз завтра же въезжает.

Свой приезд Томми подгадал к шести часам. Миссис Перенья вышла встречать его в переднюю, быстро отдала ряд распоряжений насчет его багажа прислуге, которая, по-идиотски разинув рот, глазела на нового постояльца, а его повела в общую комнату, именуемую салоном.

– У меня правило – всегда представлять друг другу моих гостей, – улыбаясь во весь рот, твердо объявила миссис Перенья собравшимся там пяти постояльцам. – Это наш новый жилец мистер Медоуз. А это – миссис О'Рурк.

Женщина-гора с черными усами и блестящими глазками одарила его любезной улыбкой.

– Майор Блетчли.

Майор оценивающе оглядел Томми и слегка наклонил голову.

– Мистер фон Дейним.

Молодой голубоглазый блондин встал и чопорно поклонился.

– Мисс Минтон.

Старушка с крупными бусами на шее и с вязанием в руках улыбнулась и хихикнула.

– И миссис Бленкенсоп.

И эта вяжет. Она подняла темноволосую дурно причесанную голову от полуготового серо-зеленого подшлемника.

У Томми перехватило дух. Комната поплыла перед глазами.

Какая там миссис Бленкенсоп? Да это же Таппенс! Невероятно, быть не может, но это точно она, Таппенс, сидит в салоне «Сан-Суси» и как ни в чем не бывало вяжет свой подшлемник!

Она посмотрела ему в глаза вежливым, равнодушным взглядом незнакомого человека.

Томми восхитился.

Ну, Таппенс!

Томми сам не знал, как перетерпел тот вечер. На миссис Бленкенсоп он изо всех сил старался не смотреть. К ужину появились еще трое обитателей «Сан-Суси»: пожилая супружеская чета, мистер и миссис Кейли, и молодая мать, миссис Спрот, приехавшая со своей маленькой дочуркой из Лондона и явно тяготившаяся лигемптонской ссылкой. Ее место за столом оказалось рядом с Томми, и время от времени, взглядывая на него круглыми бесцветными глазами и слегка гнусавя, она спрашивала его мнения:

– Как по-вашему, ведь теперь уже не опасно, правда? Кажется, все уже едут обратно?

Прежде чем Томми смог ответить на ее бесхитростные вопросы, вмешалась старушка с бусами:

– А я считаю, когда у тебя ребенок, нельзя подвергать его опасности. Ваша миленькая Бетти. Да вы же никогда себе не простите, и ведь знаете, Гитлер сказал, что блицкриг против Англии вот-вот начнется, у них какой-то совершенно новый ядовитый газ, я слышала.

Майор Блетчли резко оборвал ее:

– Чепуху болтают насчет газов. Не станут они терять время на газы. Мощные фугасы и зажигательные бомбы. Так было и в Испании.

За столом завязался общий жаркий спор. Выделился высокий и самоуверенный голос Таппенс:

– Мой сын Дуглас считает...

«Дуглас, видите ли, – подумал Томми. – Что еще за Дуглас, хотелось бы мне знать?»

После ужина, торжественной трапезы из нескольких скудных и одинаково безвкусных блюд, все потянулись обратно в салон. Снова заработали спицы, и Томми был принужден выслушать длинный и невыносимо скучный рассказ майора Блетчли о жизни на северо-западной окраине Индии.

Молодой голубоглазый блондин, отвесив с порога небольшой общий поклон, удалился. Майор Блетчли тут же прервал свое повествование и многозначительно ткнул Томми в бок.

– Этот парень, что сейчас вышел. Видали? Беженец. Выбрался из Германии за месяц до начала войны.

– Так он немец?

– Да. И даже не еврей. Его отец схлопотал неприятности за критику нацистского режима. Двое братьев сидят там сейчас в концентрационных лагерях. А этот малый улизнул в последнюю минуту.

Тут новым постояльцем единолично завладел мистер Кейли и долго, подробно рассказывал ему о состоянии своего здоровья. Тема эта оказалась так увлекательна для самого рассказчика, что Томми удалось вырваться, только когда пора уже было идти спать.

На следующее утро Томми поднялся пораньше и вышел прогуляться по набережной. Он бодрым шагом дошел до мола и на обратном пути издалека увидел движущуюся навстречу знакомую фигуру. Когда они поровнялись, Томми приподнял шляпу.

– Доброе утро, – любезно проговорил он, – э-э... миссис Бленкенсоп, я не ошибся?

Поблизости никого не было, и Таппенс ответила:

– Доктор Ливингстон, с вашего позволения[15].

– Как, черт возьми, ты здесь очутилась, Таппенс? – недоуменно произнес Томми. – Чудеса, да и только, настоящие чудеса.

– Никакие не чудеса, а просто мозги.

– Твои мозги, ты имеешь в виду?

– Угадал. Ты и твой зазнайка мистер Грант! Будет он теперь у меня знать.

– Еще бы, – согласился Томми. – Нет, правда, Таппенс, объясни, пожалуйста, как это тебе удалось? Я умираю от любопытства.

– Очень просто. Как только Грант назвал мистера Картера, я сразу догадалась, о чем пойдет речь. Скучная канцелярская работа тут совершенно ни при чем. Но по его тону я поняла, что меня не пригласят. И тогда я решила взять дело в свои руки. Пошла за хересом, а сама забежала к Браунам и позвонила от них Морин. Велела ей позвонить нам, объяснила, что сказать. Она все выполнила точно – а голос у нее такой тонкий, пронзительный, на другом конце комнаты было слышно. Я тоже все представила как надо – изобразила досаду, озабоченность, что тут поделаешь, подруга в беде – и убежала. Вернее, громко хлопнула входной дверью, но осталась дома, пробралась на цыпочках в спальню и чуть-чуть приоткрыла дверь гостиной, ту, что за шкафом.

– И все слышала?

– До единого слова, – самодовольно подтвердила Таппенс.

Томми сказал с укоризной:

– А ведь и виду не подала.

– Еще чего. Хотела вас проучить. Тебя с этим твоим мистером Грантом.

– Я бы не сказал, что он мой мистер Грант, ну а проучить ты его конечно проучила.

– Мистер Картер никогда бы со мной так подло не обошелся. Я вижу, разведка теперь совсем не та, что была в наше время.

Томми торжественно предрек:

– Теперь, когда за дело снова взялись мы, она обретет прежнюю отличную форму. Но почему Бленкенсоп?

– А тебе что, не нравится?

– Странный какой-то выбор.

– Первое, что пришло в голову. И удобно для белья.

– Таппенс, что ты такое говоришь?

– Начинается на Б., дурень ты. Бересфорд на Б., и Бленкенсоп на Б. У меня на всем носильном белье вышита метка: «Б». Пруденс Бересфорд, или Патрисия Бленкенсоп. А вот ты почему выбрал Медоуз? Дурацкая фамилия.

– Ну, во-первых, у меня на кальсонах, слава богу, никаких букв нет. А во-вторых, не я выбирал. Мне было так сказано. Мистер Медоуз – почтенный джентльмен с безупречной биографией. Которую я выучил наизусть.

– Очень мило. Ну, и как, ты женат или холостой?

– Вдовец, – важно ответил Томми. – Моя жена умерла десять лет назад в Сингапуре[16].

– Почему в Сингапуре?

– Всем нам надо где-то умереть, и Сингапур – место не хуже прочих.

– Твоя правда. Вполне подходящее место для смерти. Я тоже вдова.

– А твой муж где умер?

– Какая разница? Наверно, в инвалидном доме. У меня такое подозрение, что он скончался от цирроза печени.

– Понятно. Больная тема. А как насчет твоего сына Дугласа?

– Дуглас служит во флоте.

– Это я вчера уже слышал.

– И у меня есть еще два сына: Реймонд в авиации и младшенький, Сирил, в территориальных войсках.

– А что, если кто-нибудь даст себе труд проверить всех этих воображаемых Бленкенсопов?

– Они не Бленкенсопы. Бленкенсоп – фамилия моего второго мужа. А первый был Хилл. В телефонной книге одними Хиллами заняты три страницы. Всех Хиллов проверить невозможно, даже если очень захочется.