— Ты поклоняешься темному богу!

— Нет, — возразил Ршава, подразумевая «да». — Но я думаю, что легкая жизнь в империи сделала нас самодовольными. Очень долго мы воспринимали Фоса и его силу как нечто само собой разумеющееся. Но мы все больше узнаем мир таким, какой он есть. И разве не следует нам использовать новый опыт, чтобы лучше понять, кто из богов сильнее?

— Ересь! — Камениат очертил солнечный круг и одновременно плюнул, словно ему срочно потребовалось сделать и то и другое и ни один из ритуальных жестов не мог подождать.

— Задавать вопрос — не ересь, — мягко проговорил Ршава.

— Задавать такой вопрос — ересь, — отрезал вселенский патриарх. — И не надо играть со мной в логические игры! Если ты утверждаешь, что Скотос может быть сильнее Фоса, то что это, как не подрыв веры?

Он был прав, и Ршава это прекрасно понимал. Поэтому он дал единственный возможный для него ответ:

— А что, если я говорю правду, утверждая это, пресвятой отец? Все, что я видел в последнее время, заставляет меня верить в свою правоту.

— Что, если ты говоришь правду? Ну и что с того? — (Такой цинизм потряс даже Ршаву.) — Что с того? — повторил Камениат. — Ты хочешь, чтобы люди начали грабить, убивать и насиловать, полагая, что этого от них хочет темный бог? Хочешь, чтобы они думали, что после смерти их ждет только вечный лед? Разве кому-нибудь станет от этого лучше? Я так не думаю, и ты тоже, если у тебя есть хотя бы крупица здравого смысла.

Ршава насиловал и убивал, думая, что этого от него хочет Скотос. Он и теперь так думал и считал, что это важно.

— Я прелат города первого ранга, — напомнил Ршава. Таких городов в империи Видесс насчитывалось шесть или восемь. Столица к ним не относилась: она составляла отдельный, собственный класс. — Мой ранг дает право созвать синод по вопросам доктрины, — заявил прелат. — У меня есть право, и я намерен им воспользоваться.

— А у меня есть право сказать тебе, что ты смутьян и идиот, и я намерен воспользоваться им! — взорвался Камениат. — Валяй! Разошли извещение о созыве синода. Будет тебе синод! Как ты сказал, у тебя есть на это право. Но потом ты пожалеешь так, что и представить не сможешь. Хоть это ты в состоянии понять? Ты напрашиваешься на то, чтобы коллеги-церковники приговорили тебя за худшую ересь, которая только известна. И они приговорят! И даже родство с автократором не спасет тебя, если ты попытаешься поклоняться Скотосу. Если ты это сделаешь, тебя уже ничто не спасет.

— Посмотрим.

Ршава подумал, не изложить ли патриарху то, что сказал прелату Аротр и что сказал Малеин. Но решил промолчать. Аротр был слишком мелкой рыбешкой, слишком уязвимой. А автократор мог и сам все сказать; Ршаве не пристало говорить за него. Если бы Ршава не понимал этого сам, Малеин очень быстро прочистил бы ему мозги.

— Если ты не передумаешь, то пожалеешь, — предупредил Камениат. — То, что ты предлагаешь, — безумие.

— В этом мы согласны, пресвятой отец, — ответил Ршава. — Безумие поглотило мир. Вы хотите, чтобы все думали, будто это не так. Вы хотите, чтобы люди верили, будто все так, как было всегда. Чтобы они думали, будто все прекрасно и им нужно лишь идти дальше тем же путем, каким они шли всегда. Мне очень жаль, но так больше не получится.

— Ничто другое — тоже, — возразил Камениат.

Они смотрели друг на друга, и каждый понимал, что с этой минуты они расходятся навсегда.

— Посмотрим, — повторил Ршава. — О да. Обязательно посмотрим.

Когда Ршаву призвал к себе Малеин, прелат отправился к автократору с радостью. Он даже простерся ниц перед родственником-императором без малейших дурных предчувствий. Простереться перед автократором видессиан уже само по себе было исключительно почетно: у большинства людей никогда не появлялось шанса это сделать.

— Я буду говорить со своим братом наедине. Оставьте нас, — приказал автократор слугам. Увидев, как они выходят из палаты для аудиенций в императорской резиденции, Ршава еще больше возгордился. Но тут Малеин взглянул на него с каменным лицом и процедил: — Ты идиотский кретин.

— Что? — моргнул Ршава.

— Не «что», а «что, ваше величество»?! — рявкнул Малеин. — Падай снова на брюхо, брат, — он превратил это слово в ругательство, — и объясняй, почему мне не следует немедленно отрубить тебе голову!

Он не шутил. Ршава это понял и вновь простерся ниц. Он пресмыкался перед автократором, пока не вспомнил, что достаточно ему произнести всего одно слово, и Малеин станет покойником. Сможет ли сам Ршава выжить, после того как произнесет это слово, — уже другой вопрос. Стукнув лбом об пол, он дрожащим голосом произнес:

— Что… что случилось, ваше величество?

— Фос! Ты действительно настолько наивен? Пожалуй, да. Я бы в это не поверил, если бы сам не увидел. Встань, жалкий идиот, и я тебе скажу, что случилось.

Ршава осторожно встал.

— Да, ваше величество?

— Ты решил созвать синод! — прорычал Малеин.

— Да, ваше величество. — Теперь Ршава понял, откуда дует ветер.

— Нет, святейший отец. Нет. Я не думал, что ты такой болван, особенно после нашего разговора. Что произойдет, когда синод соберется? Я скажу тебе — что. Стилиан начнет вопить: «Смотрите! Родственник Малеина поклоняется Скотосу! Наверное, Малеин и сам поклоняется Скотосу!» Вот что произойдет. И это принесет мне много пользы, не так ли?

Ршава невольно представил себя в шкуре автократора и теперь-то понял его страх.

— Но вы говорили…

Малеин прервал его, рубанув воздух правой рукой. Если бы он держал меч, то мог бы этим движением снести Ршаве голову.

— То, что я говорил своему брату за чашей вина, когда у нас развязались языки, — это одно, — с бесконечным презрением сказал он. — Если я наутро не пожелаю об этом вспомнить, то и не обязан. То, что я или кто угодно из моей семьи говорит публично, — совсем другое. Мы говорили и об этом, но ты, похоже, позабыл. Теперь ты меня понимаешь, святейший отец?

— Да, ваше величество. Но есть нечто такое, чего вы можете не видеть.

— Да ну? — зловеще пророкотал автократор. — И что же это? Скажи, будь любезен.

— Правда есть правда, независимо от того, где мы говорим: наедине за чашей вина, или перед толпой на рыночной площади, или перед священниками и прелатами в Соборе.

Малеин нахмурился:

— Я уже говорил тебе, в чем правда. Она в том, что никто из моих родственников не начнет сейчас подобную смуту. Я не могу такого допустить, и империя также не может такого допустить. Я достаточно ясно выразился?

Ршава собрался с духом. Он всегда был на стороне Малеина в гражданской войне, и не только потому, что тот был его родственником, а еще и потому, что тот был — хотя бы прежде — здравомыслящим консерватором по натуре, противником перемен в целом и узурпации в частности. Он и теперь оставался противником узурпации. Что же до перемен в целом…

— Ваше величество, я уважаю вас и подчиняюсь, насколько могу, но в этом вопросе я пойду туда, куда ведут мои исследования благого бога и темного бога. Я не вижу иного решения, если желаю сохранить верность истине.

— Ты… бросаешь мне вызов? — произнес Малеин так, словно не верил собственным ушам. Автократора видессиан игнорируют не каждый день.

— Я не желаю бросать вам вызов, ваше величество. Я всего лишь желаю следовать за истиной.

— Да плевать мне на твою истину! И на тебя тоже! — рявкнул Малеин. — Ты больше не мой брат. Я отрекаюсь от тебя! Я изгоняю тебя! Избавь меня от всего, что у тебя здесь есть: самого себя, твоего барахла, лошадей, и от твоей тени тоже. Отныне ты уже не член нашей семьи. И никогда больше им не будешь. Убирайся! — И он театрально указал на дверь.

Если бы Ршава не был его родственником, автократор приказал бы его казнить. В этом прелат был уверен.

— Как пожелаете, ваше величество. Я Ршава, священник. Этого достаточно.

— Ты будешь Ршавой, преданным анафеме. Ты будешь Ршавой приговоренным. Я умываю руки. — Малеин даже изобразил, как он это делает. — Если ты созовешь синод, то все, что с тобой случится, не будет иметь ко мне отношение. Да это и не понадобится. Ты сам себя погубишь.