Он весьма неудачно сыграл роль отца, решившего приструнить сынка-шалопая. Такого тона Ршава не потерпел бы даже от человека старше его; на ровесника же и подавно разозлился. Не заметив его гнева — или, возможно, просто безразличный к нему, — Малеин добавил:

— Пока я здесь правлю, никаких богословских скандалов не будет! И особенно не будет богословских скандалов, затеянных моим родственником. Что угодно, но такого я не допущу. Я достаточно ясно выразился, брат?

— Совершенно ясно, ваше величество, — ответил Ршава.

— Хорошо. Значит, больше ни слова об этом. — Малеин не сомневался, что сможет добиться своего когда пожелает и как пожелает. Такая уверенность была неотъемлемой частью любого человека, который хотел оставаться автократором видессиан.

И Ршава больше не сказал об этом ни слова — тогда.

Возвращение в столицу означало и возвращение в Собор. Для Ршавы это было гораздо важнее встречи с автократором, хотя у него хватило здравого смысла утаить это от Малеина.

Собор был притягателен и знаменит не только своей красотой. Он был воистину грандиозен! Всякий раз, когда Ршава видел его величавый силуэт, возвышавшийся над другими зданиями, он фыркал при воспоминании о храме в Скопенцане, где прослужил так долго. Нелепое провинциальное сооружение, давно уже рухнувшее стараниями хаморов и землетрясения, что довершило начатое варварами дело!..

Подобно тому как храм в Скопенцане был центром жизни Ршавы на дальнем северо-востоке, так и Собор располагался в центре жизни вселенского патриарха — и в центре теологической жизни империи.

Малеин отвел Ршаве покои в императорской резиденции. Такую любезность родственнику он все-таки оказал. Но после их первой встречи автократор с ним почти не общался: у Малеина хватало более насущных забот. Подобно пауку, сидящему в центре паутины, он напряженно ждал, когда к ней хотя бы прикоснется Стилиан.

Предоставленный самому себе, Ршава опять стал богословом. Когда он был прелатом, ему не хватало времени заниматься серьезной богословской работой столько, сколько бы хотелось. Написанная им в Скопенцане книга погибла вместе с городом — и, наверное, вместе с Дигеном, перенесшим чистовую копию рукописи на пергамент. Но об этой потере Ршава сожалел меньше, чем ожидал. С тех пор его мысли двинулись в ином — и радикально ином — направлении.

Вскоре Камениат вызвал его в Собор и патриаршую резиденцию. Ршава не очень этому удивился: его имя обсуждалось бы в качестве возможного преемника трона патриарха, даже если бы тело находилось очень и очень далеко. С учетом его достижений и происхождения это казалось неизбежным, как восход солнца.

Камениату было уже под семьдесят, а его длинная седая борода стала пушистой и просвечивала, как облачка в ветреный весенний день. Его облик дополняли большие кустистые брови и растущие из ушей пучки волос, которые Ршава счел отвратительными. Нынешний патриарх ничем себя не обесчестил, но и не прославил. Скорее он лишь исполнял роль патриарха.

— Пресвятой отец, — пробормотал Ршава, уважая должность, если не человека. Он очень низко поклонился. — Для меня честь наконец-то познакомиться с вами после стольких лет, проведенных вдали от сердца империи.

— Я тоже рад с тобой познакомиться, — ответил Камениат, хотя Ршава ничего не сказал о радости. — Даже несмотря на то, что тебя перевели в далекий город, твое имя постоянно было у меня на слуху.

Он произнес это так, словно Ршаву перевели на иностранный язык, а не на другую церковную должность. Все эти годы Камениат наверняка испытывал немалую тревогу, когда при нем упоминалось имя Ршавы. Если нынешний патриарх вызовет достаточное неудовольствие автократора, он мгновенно станет бывшим патриархом. И Ршава — его наиболее вероятный преемник…

— Приятно вернуться в столицу империи, — сказал Ршава. — Но если честно, я предпочел бы остаться в Скопенцане. Это означало бы, что империя все еще сильна по ту сторону гор.

— Такие чувства делают тебе честь.

Не говорила ли ему Ингегерд нечто подобное? И много ли хорошего принесли ей его чувства? Нисколько, о чем Ршава прекрасно помнил. Но Камениату незачем знать об Ингегерд. И вообще, есть много такого, о чем Камениату знать не следует. А говорить ему об этом Ршава тоже не собирался. Он лишь сказал:

— Благодарю, пресвятой отец.

Камениат кашлянул:

— Ты уж извини, святейший отец, но кое-какие слухи, добравшиеся до столицы с севера, повествуют о том, что там проповедовались доктрины… э-э… не вполне ортодоксальные.

Возможно, вселенский патриарх уже знал о некоторых вещах, относительно которых ему следовало оставаться в неведении.

— Извините меня, пресвятой отец, но какую только чепуху не разносят слухи.

Прежде чем Камениат успел ответить, молодой священник принес им вина и медовых лепешек, посыпанных рублеными фисташками и миндалем. В Скопенцане в этом же рецепте использовались бы каштаны и наверняка сливочное масло вместо оливкового. Прежде чем выпить, Ршава выполнил обычный ритуал отрицания темного бога, зная, что за ним наблюдает патриарх. Тот с явным удовольствием поглощал лепешки.

— Некоторые из этих рассказов воистину странные, — сообщил Камениат.

— Многое из того, что произошло на севере за время гражданской войны, тоже воистину странно, — ответил Ршава. — Могу начать с отвода солдат из приграничных фортов и продолжить падением не только Скопенцаны, но и многих городов поменьше. Империя потратила века, чтобы принести цивилизацию в эту часть мира. Но многое из достигнутого, боюсь, утрачено навсегда.

— Ты наверняка преувеличиваешь, — заявил Камениат с набитым ртом. — Как только гражданская война закончится, мы быстро наведем порядок в нашем доме.

Он произнес это со спокойной уверенностью. А с какой стати ему волноваться? Здесь ничего ужасного не случилось — а там, где случилось, патриарха не было.

— Пресвятой отец, легче будет сделать разбитое яйцо целым, чем восстановить нормальную жизнь севернее гор.

— Что ж, возможно, ты и прав, — согласился Камениат и быстро сменил тему, а точнее, вернулся к начатому прежде разговору: — Однако дошедшие оттуда слухи не имеют отношения к хаморам. Они больше повествуют о наших священниках.

Ршава едва не поперхнулся от неожиданности, но все же заставил себя усмехнуться:

— Я один из этих священников. Может быть, эти байки обо мне?

Камениат оглушительно расхохотался.

— Ты уж извини, но о тебе я наслышан и поэтому ни в жизнь не поверю, что ты настолько забавный тип, — заявил он. Если бы он знал, что Ршава не шутит, то, несомненно, сказал бы нечто совершенно иное. Пребывая же в неведении, Камениат продолжал: — Сомневаюсь, что ты тот священник, который убивает черной магией. И сомневаюсь, что ты тот священник, который отвернулся от владыки благого и премудрого.

Что доказывали слова патриарха? Лишь то, что все, услышанное им о Ршаве, имело к истине очень слабое отношение.

Ршава ничего не сказал о какой-либо магии. Он просто сообщил:

— Пресвятой отец, я намерен созвать всеобщий синод прелатов, священников, монахов и аббатов со всей империи.

— Созвать синод? — с удивлением воззрился на него Камениат. — Почему?

Да, его устами говорил комфорт. А комфорт порождал неспособность понять, что может тревожить человека наподобие Ршавы, которому довелось увидеть худшее, на что способны и варвары, и его соотечественники.

— Почему, пресвятой отец? Потому что недавние события вынудили меня переоценить фундаментальные отношения между владыкой благим и премудрым и темным богом.

Ршава высказался абстрактно как только смог. Теперь он ждал, как поймет его Камениат и сколько времени понадобится вселенскому патриарху, чтобы осознать истинный смысл сказанного. Чем дольше соображал Камениат, тем ниже Ршава оценивал его умственные способности. Но все же, пусть и гораздо медленнее, чем следовало бы, Камениат сообразил, что означают столь невинно прозвучавшие слова Ршавы. А когда сообразил, с ужасом выпалил: