— И я надеюсь, что ты его найдешь. Я буду помогать тебе в том, что поручил мне сам Гимерий, — ответил Ршава, и большая часть сказанного им была правдой. А первая фраза? Наверное, нет. Ему захотелось спросить Ингегерд, что она станет делать, если не сможет отыскать Гимерия или узнает, что тот погиб. Он подумал об этом, но промолчал. Такой вопрос, решил он, или разозлит ее, или насторожит. А Ршава не хотел ни того ни другого.

Прелат обернулся. Они уже далеко отъехали от рощи. Один из хаморов вышел из нее и уставился на юг, несомненно гадая, как могли исчезнуть все их лошади. Ршава рассмеялся, но лишь на секунду. Если хотя бы один верховой кочевник найдет других, они могут пуститься за ними в погоню.

Ингегерд тоже оглянулась и увидела то, на что не обратил внимания Ршава:

— На севере тучи собираются. Надвигается снегопад. А я надеялась, что их больше не будет.

— Тогда нам следует поискать укрытие. Не хочу, чтобы снегопад застал нас на открытом месте. — Если в голосе Ршавы и послышалась тревога, кто бы стал его за это упрекать? Он не видел поблизости ничего способного послужить укрытием, хотя бы рощи.

— У нас столько лошадей, что мы не замерзнем, даже если придется в снегу ночевать. — В голосе Ингегерд звучала уверенность, которой не чувствовал Ршава. — Но и вы правы, святейший отец. Лучше бы найти укрытие.

Ршава указал вперед, на низкий холм:

— Может быть, оттуда мы увидим что-нибудь подходящее.

Он не особенно в это верил, но иногда надежды сбываются. Они поехали вперед. Ветер уже начал крепчать. Воздух тоже посвежел и стал пахнуть влагой и снегом.

Поднявшись на вершину холма, прелат и его спутница воскликнули, радостно удивленные. Невдалеке они увидели ферму и амбар. Жил ли кто-нибудь на ферме в эти тревожные дни — уже другой вопрос; но строения в любом случае защитят их от метели.

Снег начал вихриться вокруг путников еще до того, как они подъехали к ферме. Вблизи Ршава увидел, что дом поврежден огнем. Прелат крикнул, но ему ответила лишь тишина. Они с Ингегерд отвели лошадей в амбар, которого тоже коснулось пламя. Но это их не очень встревожило: хаморские лошадки терпели в степях и не такие трудности, и вряд ли еще один снегопад их погубит.

К этому времени Ршава уже перестал тревожиться о том, погубит ли его и Ингегерд очередная метель. Если бы не было войны и он вернулся бы за стены Скопенцаны, то жаловался бы на скверную погоду. А местные уроженцы смеялись бы над ним, называя изнеженным южанином. И все были бы довольны.

Нынче же счастье включало вещи более простые — или, скорее, более близкие, осязаемые. Прожив еще один день, люди были счастливы. Избежав врагов, они были счастливы. А увидеть, как эти враги падают замертво… Да, Ршава возрадовался, когда хамор-часовой рухнул в снег!

Прелат не обнаружил в полуразрушенном фермерском доме замерзшие трупы, и это его также порадовало. Люди, жившие здесь прежде, наверняка сбежали до того, как хаморы подожгли дом. Ршава помолился, чтобы люди успели добраться до укрытия или окруженного стенами города прежде, чем их могли нагнать варвары.

Даже прося у Фоса этой милости, прелат гадал, много ли пользы принесет его молитва. Похоже, благой бог все его прежние молитвы игнорировал. Ршава не знал, почему Фос отвернулся от него и от всей империи Видесс. Но ведь отвернулся — и лишь слепой, по мнению прелата, мог бы в этом усомниться.

Ветер за стенами дома завыл в полную силу. Снег летел почти горизонтально. Но каменные стены и то, что осталось от крыши, давали хоть какую-то защиту.

— Думаю, надо разломать мебель и огонь в очаге развести, — сказала Ингегерд.

— Нам еще повезло, что она не вся сгорела, — заметил Ршава, и женщина кивнула.

Они разломали два стула на дрова. Ингегерд достала кремень и развела небольшой огонь, затем подбросила в него дрова покрупнее. А потом показала Ршаве полоски копченого мяса и кожаный мешок, полный муки грубого помола. Ршава удивленно разинул рот:

— Откуда это все?

— Пошарила в седельных сумках лошадей, которых мы захватили, — ответила она. Ршава склонил голову, отдавая должное ее здравомыслию. Сам он до такого не додумался бы — даже сейчас, после всех приключений. Ингегерд между тем нашла в доме железную сковороду с ручкой, которую варвары не потрудились украсть. — Надо немного снега растопить, и я смогу пшеничные лепешки испечь, — сказала она. — Они будут не очень вкусные, но животы нам наполнят.

Тут она оказалась совершенно права. Лепешки, сыроватые и подгоревшие, никто не назвал бы деликатесом, и мясо оказалось таким жестким, что Ршава едва смог его разжевать. Но и это было несравненно лучше, чем сидеть голодными.

После невкусного, но довольно-таки сытного ужина Ршава взглянул на кровать у дальней стены. Ночь будет холодной; уже теперь сильно похолодало. Тем не менее он предложил:

— Если хочешь, я буду спать здесь, на полу возле очага.

Его задело уже то, что Ингегерд немного подумала, прежде чем ответить. Но она покачала головой:

— В этом нет нужды, святейший отец, ведь мы можем воспользоваться теплом друг друга. — В ее улыбке мелькнул лишь намек на озорство. — Не тем видом тепла, как вы понять можете. Оно нам запрещено, хотя и по разным причинам каждому.

— Да. Я понимаю.

— Я так и думала, что вы поймете. — Улыбка Ингегерд стала теплее. В ее глазах отражались язычки пламени, плясавшие в очаге. — Я говорила уже, что нельзя вас винить за то, что несколько дней назад случилось, и всерьез говорила. Легла бы я рядом с вами, ежели б это не так было?

— Нет, если ты мудра, а ты явно мудра.

— Вы слишком меня хвалите, — тихо ответила она, глядя в сторону.

— Нет, слишком мало.

Ршава хотел сказать больше, но увидел, что даже такая малость встревожила ее. Неужели муж никогда не восхвалял ее многочисленные достоинства? У Ршавы появилось ощущение, что если он скажет, что она столь же мудра, сколь прекрасна, то он будет спать на полу.

«Ничего плохого наверняка не случится из-за того, что я лягу рядом с женщиной. Нам холодно, и мы пристойно одеты», — подумал он. Его церковные коллеги могут — и будут — иметь другое мнение по этому поводу. Уж это он знал точно, хотя изо всех сил старался убедить себя в том, что не знает.

Но его церковные коллеги находились не здесь, и им не грозила опасность замерзнуть насмерть. Ршава и Ингегерд улеглись на узкую, комковатую постель. Как и обычно, они повернулись спинами друг к другу.

— Спокойной ночи, святейший отец. Надеюсь, сон ваш крепок будет, — произнесла Ингегерд ставшие уже привычной формальностью слова.

— Спокойной ночи. Да будет и твой сон крепок, — отозвался Ршава с той же церемонной вежливостью.

Ингегерд вздохнула. Лежа рядом с ней, Ршава ощутил, как ее тело расслабилось, а дыхание стало медленным и ровным. Она начала похрапывать. У Ршавы, лежавшего ближе к стене, сна не было ни в одном глазу. Он гораздо больше осознавал Ингегерд как женщину, чем в тот день, когда они убежали из Скопенцаны. И чем упорнее он изгонял из себя это осознание, чем сильнее оно становилось.

Снаружи выл и стонал ветер. От огня осталось несколько тлеющих угольков, красных, будто кровь. Ршава лежал наедине со своими мыслями — наедине, но не один. Допустим, несмотря ни на что — землетрясения, гражданскую войну, нашествие варваров, — он благополучно приведет Ингегерд в столицу. Допустим, он не прикоснется к ней во время всего этого долгого путешествия. Сколько столичных священников в это поверит? Хоть кто-нибудь?

Чем дольше прелат над этим размышлял, тем крепче сомневался. Они будут уверены, что все это время он загонял свое копье по самое древко. А почему они будут столь уверены? Потому что сами поступили бы так же. Они дали обет целибата, да… Давали — и сожалели об этом всю оставшуюся жизнь.

Ршава не очень-то сожалел о своем целибате и не ощущал, что обет его раздражает. До тех пор пока не увидел Ингегерд. Наверное, владыка благой и премудрый ожесточился против него, раз оставил наедине — и в постели! — с женщиной, которую он желал, но не мог ею обладать.